Поэтому, вместо того чтобы донимать ксендза, он решился на рискованный шаг.
Одно дело — скопировать собственный разум в носителя, хотя бы внешне похожего на оригинал. Или погрузиться в виртуальное пространство, поддерживаемое сотнями серверов, как в случае вирт-игр. Другое — попытаться проникнуть в угасающее сознание семерых человек, в их маленькую общую вселенную, всей жизни которой — на двенадцать часов и которая может рухнуть при малейшем изменении мозговых ритмов одного из семерки.
Доктор Наварра, научный руководитель лаборатории, отнесся к затее подчиненного неодобрительно, но запрещать не стал. Ярослава Пшельского поместили в стазис-контейнер, весьма напоминавший те, в которых покоились тела пациентов. Никто, кроме Лойсо, ничего не сказал, хотя все понимали: их коллега может и не вернуться, навеки присоединившись к семерым в их технологически совершенных гробах. А Гвид подмигнул и, заглянув через плечо подсоединяющего электроды врача, громко прошептал:
— Псих, постарайся и вправду не стать психом.
— У вас двенадцать часов, — буркнул медик, словно Психопомп и без него не знал, сколько длится цикл.
В предплечье вонзилась игла. Мир мигнул и погас, чтобы вспыхнуть ослепительной белизной.
Он вернулся и долго не мог понять, что за лица склоняются над ним, почему такой тусклый свет, отчего холодно в затылке и что колет кожу черепа. Колола электродная сетка, и только эта несильная боль заставила его снова поверить в реальность собственного тела.
Потому что там, в ледяной пустыне, у него не было тела. Там он парил, как дух над водами в первый день творения. Снова рухнув в собственную плоть, он в первые минуты ощутил горькое сожаление: живому человеку не познать такой свободы.
И те семеро были там. Сейчас язык не повернулся бы назвать их привычными кличками, потому что за каждой стояло лицо. Не замершее в тупой безразличности лицо в плексигласовой гробнице стазис-контейнера, а живое человеческое… Гляциолог, его звали Семеном Аркадьевичем, написал письмо жене. Он отлично знал, что письмо это никогда не достигнет адресата, и все же за три часа до взрыва опустил в железный патрон и отнес в треснувший стручок посадочной капсулы, лежавшей в воронке за лагерем.
Геофизик Ральф Фарадей ушел во льды, но вернулся перед самым взрывом, чтобы быть с товарищами.
Сержио Рамирес, Водитель, поцеловал изображение уродливого медного божка, которое носил на цепочке на шее. Не снимая, все двенадцать лет.
Механика звали Вацлав, как и отца Психопомпа. Вацлав, не прикасавшийся к еде последние двенадцать лет, вдруг захотел шкубанков из картошки. Семен Аркадьевич сказал, что шкубанки отлично пошли бы под водку. Сапер Уилл Джефферсон ненадолго выбрался наружу и вернулся с пустотелым корпусом геологического зонда, заполненным ледяным крошевом. Лед растопили ультразвуковым буром, объявили водкой, только стопок найти не удалось…
Но самым поразительным было даже не это, не то, что семь реплик оказались куда более живыми, чем их оригиналы на записях камер наблюдения и в рассказах родни.
Удивительно, что они никого не проклинали. От первой секунды тех двенадцати часов до взрыва, когда стало окончательно ясно, что за ними не прилетят — потому что ближайший выход из гипера находился в двенадцати часах лёта от планеты, а передатчик упрямо молчал, — и до момента, когда не сработал код дезактивации бомб, и жизни им осталось всего на полчаса. Даже тогда они не заподозрили предательства и не осознали, что происходит. Психопомп, парящий над ними как некое небесное создание, ожидал другого. Смутно помня о блоке «пассионарности», он, как выяснилось, подсознательно ждал каких-то речей о будущем человечества, театральных жестов, ударов кулаком в грудь и восхождения на мученический алтарь. Может, виной тому шуточки Лойсо. А на самом деле семеро просто сидели в полуразобранном центральном корпусе станции и, пользуясь переговорными устройствами, вспоминали о доме. А в последние минуты вышли наружу, чтобы посмотреть, как все будет.
Лед за пределами расчищенной и ярко освещенной огнями посадочной площадки был черным.
Потом он встал дыбом. Огромные пласты льда, вздыбившиеся над горизонтом, как чешуя гигантского разгневанного ящера, изменили рисунок созвездий. Звука взрыва Психопомп уже не услышал, зато увидел, как весь лед вокруг засиял белым светом.
Нет. Наоборот. Сияние этого света навеки отпечаталось в зрительной памяти, окрасив черные льды Европы-8 в белый цвет.
— Вы плачете, Иар?
Потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить: в тех редких случаях, когда Лойсо решался произнести имя Ярослав, он безбожно его коверкал. Нейротехник сердито выдрал из предплечья иглу и протер глаза. Кто-то протянул ему очки. Все прояснилось: вот Герберт Коль, второй техник, в своем замызганном белом халате. Вот похожий на хищную птицу доктор Наварра, с немного нарочитой сединой в волосах. Вот Лойсо Гвид кривит лицо то ли в ухмылке, то ли в гримасе… Вот остальные. Все собрались вокруг и заботливо, встревоженно, вопросительно смотрят на него.
— Я понял, — тихо сказал Психопомп. — Доктор Гвид был прав: дело в блоке «пассионарности», но не так, как мы предполагали.
— Иар… — начал Лойсо, но Наварра оборвал его движением руки.
— И еще… — со странной улыбкой продолжил Психопомп. — Душе нужно вместилище. В древности люди полагали, что душа обитает в сердце или в печени. В более позднее время пришли к убеждению, что ее вместилищем служит сознание. А мы его копируем. Бедная душа мечется, не зная, что ей выбрать — копию или оригинал. «Ай-Бионикс» облегчил выбор. Этот блок — идеальное вместилище для души. Они подарили репликам жертвенность. Способность пожертвовать собой ради других, ради идеи, идеала… вот, оказывается, основное свойство души, ее небесные одежды. Боюсь, я вынужден признать, что души наших семерых пациентов вознеслись после того, как погибли их реплики, а нам остались тела и эхо памяти. Память души, если можно так назвать…
— Иар, — настойчивее позвал Лойсо, и на сей раз Наварра его не остановил.
Психопомп вгляделся в лица сотрудников и понял, что тревога и любопытство сменились неловкостью. Пожалуй, так смотрел бы ксендз, явись к нему прихожанин с вопросом о природе души.
— Иар, пока ты… был там, ситуация изменилась. «Ай-Бионикс» предъявила иск «Ариан Технолоджи». Речь идет о мошенничестве в особо крупных размерах и покушении на убийство. Они нашли свидетеля, который заявил, что все подстроено. В наших пациентов стреляли из нейроружей. Семеро наемников, и выстрел был согласован до секунды, чтобы это выглядело как внезапная кома после гибели реплик. А у бедняг просто вскипели мозги. Учитывая, как погибли их копии, это даже отчасти смешно…
Но Лойсо не смеялся.
— Короче, — торопливо договорил он, — «Ариан Технолоджи» заплатила за то, чтобы утопить конкурента. Сейчас четверо наемников уже задержаны и дают показания. Наше исследование закрыто. Никакой связи между репликами и оригиналами на самом деле нет. Суд будет чисто формальный; представитель «Ай-Бионикс» уже заявил, что производство реплик возобновится на следующей неделе.
Психопомп потер висок. Там начинало тихонько ныть — предвестник мигрени, последствие бессонных ночей и перенапряжения глаз.
— Подождите, — сказал он. — Как же так? Мы исключили внешнее повреждение в самом начале. Нейроружье оставляет характерную травму. Гематомы, омертвевшие клетки, ткани — такое ни с чем не спутаешь…
— Этот проект завершен.
Холодный и раздраженный голос принадлежал Наварре. Развернувшись так резко, что полы халата взметнулись, шеф быстро зашагал к двери своего офиса. На пороге он бросил, не оборачиваясь:
— Доктор Пшельски, зайдите ко мне. Обсудим ваше следующее задание.
Остальные сотрудники тоже быстро ретировались. Лаборатория опустела. Только Гвид задержался: плюхнулся по своему обыкновению в кресло и сидел, покручиваясь и закинув ногу на ногу.
Он смотрел на Психопомпа. Психопомп смотрел на него. Гвид нарушил молчание первым.
— Ну что, остались мы с вами, Иар…
Нейротехник прикрыл глаза. Под веками колыхалось белое свечение. «Забрали в свет», — неожиданно подумал доктор Пшельский. Хотя кого и зачем забрали в свет? Как вообще можно забрать в свет, который, по сути, лишь поток фотонов?
Подняв тяжелые веки, Психопомп спросил:
— Вы в это верите? Верите, что все подстроено «Ариан Технолоджи»? Улыбка Лойсо стала совсем кривой. Крутанувшись еще раз в кресле, молодой ученый ответил:
— Я верю в то, что институт получил очень солидное пожертвование от анонимного спонсора и что меня берут ведущим психиатром в чикагский офис «Ай-Бионикс». А во что верите вы, доктор Иар Пшельски?
