к сожалению, выглядела, а осталась способна на такие новые для себя, красивые эмоции. И не важно, что там за Вася, пусть будет Вася, если он способен подарить Ланке это…
— Буйвол… — вздыхает сестра.
Я хмурюсь. Буйвол… Что-то знакомое… Наверно, вскользь упоминали его в клубе, когда я прибиралась у ринга.
Боец, значит.
Ох…
— Лана…
— Да знаю я, Марусь, — с досадой прерывает она меня, — не время, конечно! И я совсем с ума сошла, у меня Вальчик… И Серега, сволочь, подставил… Кстати, Каз сказал, что разберется. А Вася узнал тоже и злился. Правда, не орал почти, молча злился… И теперь дуется, что я ему не сказала про эту ситуацию… А я, вот веришь, вообще про него не думала! Я так привыкла все сама… Мне и в голову не пришло попросить защиты…
— Да, — киваю я, — у меня тоже не получилось… Попросить правильно…
Мои слова звучат горько, и Лана, прекращая тискать оедяло, берет меня за руку.
— Марусь… Я не знаю, как смогу отблагодарить тебя за это… То, что ты сделала для нас с Вальчиком… Знаешь, я иногда думаю, что ты могла бы и не приехать… И так страшно становится, так жутко. Если бы не ты, то я бы совсем одна… Они ведь меня бы пристрелили наверняка. И мой Вальчик…
Лана всхлипывает, видно, не выдерживая ужаса постоянно крутящейся в голове картинки, и я сжимаю ее тонкие пальцы.
— Прекрати… Не надо думать о том, что было бы. Бы — это неправильная частица, ненужная. Она мешает жить.
— Да… Да… — Лана вытирает слезы, — ты права. Я просто какая-то стала… Слишком чувствительная. Столько времени держалась, как-то изнутри закаменела, замерзла. А ты приехала и разморозила. Весну с собой привезла.
— А что с полицией? — возвращаю я ее к разговору.
— Ай… — Ланка шумно сморкается в салфетку, — да ничего… Пришли, посмотрели… И… Все. Мы с Вальчиком в больницу, нас никто не задерживал, не опрашивал. И я за все эти дни даже домой не ездила. Не представляю, что там. И про этих мужиков ничего не знаю… Каза спрашивать боюсь, он у твоей палаты с таким лицом сидел, что всех волной просто в сторону сносило… А Вася молчит. И отворачивается. Как проорался насчет Сереги и коллекторов, так и молчит… И знаешь, Марусь, я и не хочу ничего выяснять. Ни про этих уродов, ни про бывшего своего. Пусть они под землю провалятся, им там самое место! И ты не спрашивай. Все равно тебе никто ничего не скажет, вот увидишь!
— Но полиция… — пытаюсь возражать я, — я же ранила… или… — сглатываю в горле сухой ком, — убила…
— Забудь, — машет рукой Ланка, — вряд ли что-то будет. Если я правильно поняла насчет отношения Каза к тебе, то полиция тебя будет десятой дорогой обходить…
— Да какое еще отношение… — бормочу я, чувствуя, что краснею, — уже нет никакого отношения…
— Ну да, ну да… — усмехается Ланка, — никакого отношения у него к тебе… Как у цыгана к лошади…
— Когда операция у Вальчика? — перевожу я тему, не желая впускать в сердце надежду. То, что Каз тут был, в палате, что говорил… Теперь это кажется результатом моего бреда. Неправдой.
— Через неделю примерно, — говорит Ланка, — точной даты нет, я ждала, пока ты придешь в себя.
— С ума сошла… Срочно бронируй время, билеты и еще что там надо… — я начинаю волноваться, пытаюсь сесть, и Ланка придерживает меня от необдуманных движений, — пока деньги дают! И те, что я принесла… Они же помогут? Их не забрали?
— Нет, конечно, — говорит успокаивающе Ланка, — там на проживание наше во время операции и потом, когда реабилитация… Но я их не возьму, Марусь… Ты прости…
— Но… Почему?
— Потому что Вася… Черт… Ну, короче, операцию оплачивает Хазаров из какого-то своего фонда, это Аня подсуетилась, а вот проживание — Вася. Он настоял.
— Но…
— А деньги верни Казу, Марусь. Знаешь, честно тебе скажу, если бы не было этих уродов, и ты просто принесла бы деньги и сказала, откуда они… Я бы взяла. Несмотря ни на что. Пусть это неправильно и вообще… Подло, по отношению к тебе. Но я бы взяла. Сама бы тебя никогда не попросила о таком… Но деньги бы взяла. Потому что вариантов не было других. А сейчас они есть. И я Казу объяснила все… И, мне кажется, он понял.
— Это не важно, Лана… — шепчу я, — даже если понял… Это ничего уже не изменит…
— Маруся…
Пальцы скользят по руке, их грубоватое касание отзывается в коже так остро, словно мелкими иголками колет с мороза. Онемение и сладкая, приятная боль.
Я не убираю руку, просто не могу лишить себя этого наслаждения.
Вот такое малодушие, такая слабость телесная.
И моральная.
Каз сидит рядом с кроватью, смотрит на меня, и я слабею под этим взглядом. В голове пустота и безумие.
И так странно, словно со стороны смотрю на себя, на нас с ним, и удивляюсь: каким образом так получилось?
Ведь я же не хотела… Вообще, планировала поговорить, расставить все по своим местам, объясниться, наконец… Ни на что не надеясь, не рассчитывая!
Просто потому, что надо сказать, надо объяснить… И деньги вернуть.
И именно с этим настроем я сегодня утром проводила Ланку в Москву.
Она уехала еще днем, серьезная, сосредоточенная и невозможно счастливая, совсем не похожая на ту замученную серую женщину, что открыла мне дверь своей квартиры совсем недавно. А кажется, что вечность прошла. И столько всего случилось!
Меня до сих пор периодически колотить начинает, едва подумаю, что могло бы быть, если б не Каз…
И за это ему тоже нажо сказать спасибо. И за многое другое. Извиниться за себя, свое поведение. И деньги… Деньги отдать.
Ланка уехала в сопровождении невероятно серьезного бородатого мужчины, того самого Васи Буйвола. Он нес на руках довольного таким способом передвижения Вальчика и заботливо придерживал дверь сестре, когда она покидала мою палату.
