Темные силы нас злобно…
Без регулярно действующего парламента блоку не приходилось бы мечтать не то что о власти, к которой он не очень-то и стремился, а и об «особом влиянии». Вне Думы он становился призраком, а ведь верховная власть, пользуясь военным временем, могла распустить и долго не созывать депутатов на очередную сессию. Последним приходилось действовать осторожно: с одной стороны, не спровоцировать императора на роспуск Собрания, а с другой — не дать народу забыть о нем своим бездействием.
В последние годы перед революцией оппозиция вырабатывала имидж неуступчивой реальной силы, опирающейся на народ. Основной пафос борьбы был направлен на разоблачение «темных сил», которые угнездились в недрах власти, погрязших в коррупции и замышлявших измену — сепаратный мир с врагом. В сознании либералов и в заявлениях разнообразных Милюковых смутные догадки вырастали стократ и обретали плоть фактов. А ведь в правящих кругах возможность замирения с немцами даже не обсуждалась: все знали о решимости царя воевать до конца, любой намек на переговоры привел бы только к тому, что от власти отвернулось бы даже традиционно монархически настроенное офицерство. Все понимали бесперспективность такого шага: ну, предположим, вышли мы из игры. Что дальше? В случае победы Германии Николай II остался бы с ней в геополитическом пространстве один на один. А если бы «выиграла» Антанта, она тем более нашла бы способ рассчитаться с изменником-Петроградом…
Однако вернемся к ситуации 1916 года. Видимость влияния оппозиции росла: якобы в ее среде зрел план дворцового переворота, якобы уже были установлены контакты с генералами... Техника внушения работала (либералы были блестящими мастерами слова): «под впечатлением» оказались многие члены Ставки главного командования, великие князья и даже западные правительства. А власть не умела бороться со слухами: не снисходила до информационных войн, и зря! Оппозиции после публичных обвинений 1 ноября 1916 года отступать было некуда: либо уходить с политической арены, либо вступить в открытую конфронтацию с правящим домом. События показали: хотя в их арсенале не было ничего, кроме успешно проведенной всероссийской «пиар-кампании», этого оказалось достаточно, чтобы «сотворить чудо». При определенном стечении обстоятельств.
Керенский: френч вместо фрака
В первые дни революции Петроград напоминал город, где наступил «праздник непослушания». Трамваи были перевернуты, толпы «свободных граждан» радостно слонялись по проезжей части, мимо проносились автомобили с вооруженными солдатами, обывателями и гимназистами в обнимку. По городу шли стихийные массовые аресты «приспешников царского режима». Студенты в подворотнях расправлялись с разоблаченными полицейскими агентами. Объявленный в начале войны «сухой закон» был сорван: солдаты разгромили винные склады, желание употребить весь имеющийся в городе спирт привело к многочисленным жертвам. Мостовую усыпала шелуха от семечек, которую крестьяне в серых шинелях отныне могли свободно бросать на брусчатку: дворники, в старой России всегда неформально приравнивавшиеся к низшим полицейским чинам, были взяты под подозрение и на работу предпочитали не выходить. Наиболее колоритным революционным лидером был Александр Керенский. Адвокат-социалист, депутат Думы, хорошо известный стране яркими речами с патетическим, слегка истеричным налетом, в феврале 1917-го он сразу пришелся ко двору. В дни революции он сменил внешний облик: фрак с иголочки превратился в военный френч, цилиндр — в фуражку. Ладонь теперь кладется за отворот — на Бонапартов манер. Жесткая критика власти и призывы к классовой борьбе сменяются в его выступлениях на лозунги «национального единения» и «укрепления революционной демократии». Революционный карнавал ослеплял и отвлекал от будней, которые всегда и везде имеют один и тот же цвет — серый. Оказывается, свалить монарха можно не только в Европе, но и у нас! В течение нескольких месяцев вся Россия крутила с Керенским бурный роман, а затем разрыв между словами и действительностью приобрел катастрофические масштабы…
Война тылам
Командование в те дни готовило «последнее и решительное» весеннее наступление. Железные дороги были забиты составами с оружием и боеприпасами (за последний год монархии их было произведено столько, что Красной Армии потом хватило на всю Гражданскую и последующие войны вплоть до 1941 года). Прошла очередная массовая мобилизация, по всей стране формировались многотысячные тыловые гарнизоны. В Петрограде численность частей добралась до 150–160 тысяч человек. В мирное время здесь квартировали всего 40 тысяч, причем офицеров среди них было штатное количество. Теперь же, после того как в начале войны из столицы на фронт ушли гвардейские части, на каждых 200 недавно мобилизованных бойцов приходилось по одному офицеру, да и те из гражданских — сразу после краткосрочных курсов. Многие из них сочувствовали оппозиционным идеям.
Обычно за безопасность в столице отвечала полиция, однако из-за мобилизации ее численность сокращалась, и в конце 1916-го поддержание порядка переложили на военных. Для этой цели даже создавался особый военный округ во главе с генералом Хабаловым, шестидесятилетним служакой, не имевшим ни малейшего понятия о жандармском деле. А несколькими месяцами ранее министром внутренних дел стал Александр Протопопов, бывший зампредседателя Думы, первый и последний в истории дореволюционной России глава МВД без административного опыта. На этот пост он, представитель парламентского большинства, был назначен для улучшения отношений правительства с Думой, но вышло наоборот: бывшие товарищи восприняли его как ренегата, а сам Протопопов, затравленный парламентским большинством, метнулся в противоположный лагерь. Он любил рассказывать о том, как утопит в крови бунты и спасет монархию любой ценой, но дальше рассказов дело не пошло.
Что же до императора, то он уже полтора года по преимуществу проводил время в могилевской Ставке и ситуацию в столице представлял плохо. Непопулярная императрица Александра Федоровна довольно эффективно заменяла его «по гражданской части», однако как на грех именно в феврале царские дочери, находившиеся в Царском Селе , заболели корью, и мать посвящала им почти все время. По роковому стечению обстоятельств власть в столице на несколько недель оказалась в случайных руках. Точнее — в нужный момент ее вообще не оказалось…
Падение двуглавого орла
В этих условиях оппозиции — а особенно активны были лидеры общественных организаций Гучков и князь Львов — грех было не задуматься о перевороте. Почему бы, в самом деле, «оперативно» не заменить новым государем Николая, неспособного добиться перелома на фронтах и провести необходимые реформы? Позже Гучков признавался: он планировал захватить императорский поезд между Ставкой и Царским Селом, вынудить царя отречься, а затем, заручившись поддержкой «своих» воинских частей, арестовать правительство. Еще во время подготовки заговора он часто рассказывал о своих планах, работая на «либеральный имидж». Однако история в очередной раз пошла не туда, куда ее подталкивали, а так, как сложились обстоятельства.
Хлебные очереди, послужившие одной из причин февральских событий, после них не закончились. Сентябрь 1917 года, Петроград
…Погода в городе на Неве в конце зимы стояла неважная: холодный ветер гонял по улицам хлопья снега. Из-за колоссального военного напряжения железных дорог в столице возникли перебои с хлебными поставками. Хлеб, как и другие продукты, в стране не перевелся (малоизвестный факт: в военное время крестьяне, не мобилизованные на фронт, питались лучше обычного — ведь хлеб не вывозили за рубеж: торговые пути были перекрыты войной). Под влиянием оппозиционной пропаганды «перевелось» народное терпение. 23 февраля в городе встали хлебные очереди, и произошел стихийный взрыв массового недовольства, днем позже — политическая стачка рабочих, и, наконец, свершилось то, к чему немедленно приводит любая революция: экономическая жизнь была буквально парализована. Тем не менее активно «подначивавшие» рабочих социалисты (те немногие, что оказались в столице, — депутаты Чхеидзе и Керенский, большевик Шляпников) никак не могли подтолкнуть их к самым решительным шагам, а войска долго не прибегали к оружию: сделано это было лишь на третий день волнений, да и то в ответ на выстрелы из толпы демонстрантов. Власть проявляла странную нерешительность, и либеральные думцы были уверены: бастующим готовят ловушку. Ходили неоправдавшиеся слухи, что полицейских и солдат вооружили пулеметами для расстрела митингов. Тем временем апатия правительственных органов спровоцировала гигантский столичный гарнизон на принятие рокового решения, и вот с этого момента патовая прежде ситуация приобрела для трехсотлетнего дома Романовых необратимый характер. С 26 февраля «скучающие» в тылу армейские части стали «одна за другой» (как писал в донесении Хабалов) переходить на сторону восставших. Политикам оставалось только, задыхаясь, бежать позади паровоза истории: «маховик пошел вразнос».
