ПУБЛИЦИСТИКА
Сергей Алексеев
Гомеры нового времени
В основной своей массе и читатели, и даже критики полагают, что фэнтези эпическая и героическая — одно и то же. Московский критик с этим принципиально не согласен. Итак, что же такое эпическая фэнтези и чем она отличается от всех остальных направлений литературы меча и магии?
Раскатистое словосочетание «эпическая фэнтези» — привычная приманка-завлекалочка на книжных лотках. Она прицельно воздействует на определенную читательскую категорию — примерно так же, как и давно уже ни к чему не обязывающая характеристика на обложке книги того или иного заморского автора: «Достойный наследник Дж. Р.Р.Толкина».
Сам же термин, конечно, придуман не издателями, а литературоведами. Смысл его, впрочем, всегда был изрядно размыт и чаще всего оказывался синонимом «классической фэнтези» — понятия, кстати, столь же невнятного (в восприятии массового читателя это что-то «в духе Толкина»). В связи с этим английский исследователь Джон Клют в «Энциклопедии фэнтези» с нескрываемой досадой пишет: «К несчастью, термин слишком обильно использовался издателями для характеристики многотомных героических фэнтези, и потому утратил свою целесообразность».
А между тем «эпическая фэнтези» и «фэнтези, героическая» отнюдь не синонимы. Это, конечно же, не означает, что эпике чужды герои (куда же без них!). Но в данном случае деяния отдельного героя — не главное. Во главе эпической фэнтези лежит сотворение постоянно меняющегося «вторичного мира» и его истории. И таким образом эта ветвь жанра теснее связана с мифологией. В этом коренное отличие эпики от героической и авантюрной фэнтези, где мир служит только «подложкой» для приключений и подвигов героев. Какими бы значительными подобные подвиги ни выглядели, в самом мире-2 они принципиально ничего не изменяют.
Итак, эпическая фэнтези имеет дело с миром, а героико-приключенческая — с героем. Авторы эпики — Гомеры новой эпохи. Им не достаточно одного-двух главных персонажей, на просторах романов-саг они желают управлять судьбами целых народов и государств.
Конечно же, граница, разделяющая понятия «эпическая фэнтези» и «героическая фэнтези», достаточно условна (как и любые другие жанровые границы). Тем более, что оба поджанра вышли из единого источника — из героического эпоса. И подчас они легко перетекают друг в друга. Достаточно выстроить логичную и связную биографию для героя «меча и колдовства» или, еще лучше, связать воедино нескольких героев, и возникает что-то весьма похожее на high и вполне притом epic fantasy. Подобные операции, кстати, частенько проделывали продолжатели говардовских циклов о Конане и Кулле, создавая целую историю «хайборийской эры».
История эпической фэнтези богата и ветвиста. Разделение европейской протофэнтези на два потока случилось еще в эпоху рыцарских романов. Одни из них представляли обширные эпические полотна, описывающие всю историю рыцарей Круглого Стола или франкских паладинов, другие же повествовали о «штучном» приключении доблестного рыцаря (часто вне времени и пространства), и приключения эти, как часть мозаики, легко могли быть вставлены в любой эпизод большой истории Артура или Карла Великого. Что же касается прямых прототипов, то назовем два романа, фактически породивших основные направления всей фэнтезийной литературы: «Смерть Артура» Томаса Мэлори (предтеча фэнтези эпической) и «Неистовый Роланд» Лодовико Ариосто (в этой книге, соответственно, истоки героической фэнтези).
Собственно же история жанра начинается в Англии конца XIX века, когда появились книги Дж. Макдональда и У.Морриса — истинных родоначальников этого направления (Макдональду, кстати, принадлежит и авторство самого термина «фэнтези»). Но, наметив теорию «вторичных миров» (термин этот уже в XX веке введет Дж. Р.Р.Толкин), Макдональд так и не поднялся до сотворения нового эпоса. Да, и он, и лорд Дансени создавали яркие, продуманные «вторичные реальности», но их произведения были далеки от собственно эпики. Эпос нуждается в глобальном размахе, в бурной героике, в красочных картинах космического противостояния. Произведения же упомянутых классиков были слишком камерны, контуры вселенских битв в них лишь угадываются.
Первым же произведением, которое смело можно отнести именно к эпической фэнтези, стал роман Уильяма Морриса «Род Вольфингов» с его нарочито архаичным стилем и обширными поэтическими вставками. Роман этот не только реанимировал в новой европейской словесности традиции средневековой саги, но и оказал колоссальное влияние на создателя «Властелина Колец».
Впрочем, в западном фантастиковедении У.Моррис зачислен лишь в предшественники, но не в родоначальники жанра. Официальной же датой рождения эпической фэнтези большинство критиков называют 1914 год, когда увидел свет первый том дилогии «Пуйл» валлийского писателя Кеннета Морриса. Созданная по мотивам валлийского эпоса сага однофамильца автора «Рода Вольфингов» соединила в себе высокий средневековый стиль с традициями прозы нового времени — и в этом смысле стала ориентиром для позднейших авторов, в том числе и Толкина.
Другой заметной вехой в довоенной истории жанра стали романы Эрика Эдисона. Среди некоторых фантастоведов бытует мнение, что если весь цикл «Зимиамвия» увидел бы свет при жизни автора до триумфа «Властелина Колец» (первый роман — «Червь Уроборос» — вышел в 1922 году, но весь цикл был издан только в 1992-м), то Эдисон определенно занял бы трон профессора Толкина. Впрочем, подобная точка зрения весьма спорна. Мрачно-пессимистический пафос эдисоновского эпоса, главная идея которого в иллюзорности и тщетности земного существования, серьезно проигрывал гуманистическим идеям «Властелина Колец».
Нет смысла подробно останавливаться на главном творении оксфордовского профессора, ставшем эталоном жанра. Бесспорно, сокрушительный успех толкиновской саги дал мощнейший импульс развитию фэнтези вообще и ее эпической ветви в особенности. Уже к концу 1950-х годов вся история жанра разделилась на «до» и «после» «Властелина Колец».
Но не все так просто. Трилогия Толкина сыграла и отрицательную роль в судьбе жанра epic fantasy. Собственно, вся «вина» Профессора лишь в его эрудиции и таланте филолога и писателя. Он столь щедро зачерпнул из «Котла Волшебных Историй» западного мира, что вычерпал его до дна. В его обширном творчестве нашлось место всему, что со времен романтиков составляло Легенду Западной Европы: и падение Атлантиды, и Первая Война на Небесах, и мотивы артуровских и каролингских романов, и кельтские и германские сказания о богах и героях, и многообразие сохраненных деревенскими поверьями нечеловеческих «народцев»…
А что же досталось идущим следом? Практически ничего, кроме обвинений в эпигонстве. Толкин невольно перекрыл путь последователям. Даже обратившись снова к толкиновским первоисточникам, можно было получить лишь похожий результат. А «нетолкиновских» источников на Западе не осталось. Кое-кто, конечно, сдабривал тексты восточной (славянской, ассиро-вавилонской, китайской и т. д.) экзотикой.[3] Иногда получалось интересно. Но в сравнении с шедевром Профессора все это явно проигрывало. Так что сознательное, открытое «подражательство» со временем утвердилось как признак хорошего тона.
Даже «Космическая трилогия» и «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса, друга и соратника Толкина по кружку «Инклингов», нередко воспринимаются читателями едва ли не как довесок к трудам старшего коллеги. При том, что по степени художественного дарования эти авторы равноценны.
По большому счету, «Властелин Колец» и «Сильмариллион» логичнее было бы представить как итог развития фэнтези, а не импульс. Совершив в лице Толкина рывок в Большую Литературу, фэнтези там и закрепилась лишь двумя именами — Толкина и Льюиса. Прочим места уже не осталось.
И все-таки кое-что из толкиновского мира современные последователи побоялись (или не пожелали) переносить в свои произведения. Во-первых, ядро эпоса о Средиземье — «Властелин Колец» — максимально для эпической фэнтези «антигероичен». Важная для Толкина идея («помощь приходит от малых») превращает традиционных эпических героев, подобных Арагорну, в персонажей второго плана. Главные же герои — Фродо и Сэм — в эпическом смысле героями не являются. На столь далекий уход от эпического штампа «наследники Толкина» не рискуют.
Во-вторых, Толкин, наследник традиций У.Морриса, не страшился форм древнего сказания. Те, кто читал «Сильмариллион», «Неоконченные сказания», «Историю Средиземья», заметили, что объем написанного Профессором о своем мире в былинном, сказовом, хроникальном, наукообразном ключе превышает адаптированный для массового читателя роман. Иными словами, Толкин не только создал мифологию, но еще и отлил ее в мифологическую литературную форму. В этом один из секретов «достоверности» толкиновского мира. Среди «наследников» очень немногие решались на подобный «эксперимент». И причина тому не только в отсутствии филологической квалификации. Просто долгое время жанр сказания казался ушедшим в прошлое, невостребованным у читателя. Несомненно, и «Сильмариллион» едва ли нашел бы издателя без культового имени на обложке.
