Мне тебя запретили - Инна Инфинити

Я задумываюсь. Но стоит мне вспомнить высказывания про Наташу, тут же руки автоматически начинают сжиматься в кулаки.

— Все говорят, какая она плохая и ужасная, но это не так. Я ведь знаю, какая она на самом деле. Она очень добрая и искренняя. Люди просто не знают ее и придумывают всякую ерунду. Приписывают ей то, чего она не делала. Все это очень активно обсуждается, и я не могу спокойно на это реагировать.

Миссис Донован снисходительно улыбается.

— Вы рассказали, что о ней говорят, но не рассказали о ваших чувствах, когда слышите плохие высказывания про нее.

Я понимаю, что дал не тот ответ на вопрос психиатра, и стараюсь сейчас сконцентрироваться на своих эмоциях.

— Чувство несправедливости, — говорю, немного подумав. — Желание защитить ее, спасти от всех. Чтобы никто не говорил о ней плохо и в непристойном свете. Я особенно сильно завожусь, когда кто-то оскорбляет ее или унижает ее достоинство.

— Вы сказали, что испытываете желание защитить ее, — цепляется за мое слово. — Приходилось ли вам защищать вашу бывшую девушку раньше, когда вы встречались?

— Особо нет. Мы учились вместе в школе, одноклассники часто обсуждали ее в раздевалке и на переменах, но тогда у меня не было такой агрессии. Возможно, потому что мы с ней тогда и не были вместе. Я просто не реагировал на то, что о ней говорят. Но сейчас я не могу не реагировать. А когда мы с ней встречались, тоже не приходилось от кого-то защищать. Ее никто не обижал. Если бы кто-то обидел, конечно, я бы это так не оставил, но нет, ее не обижали.

— А вы обижали ее?

Вопрос психиатра, звучащий очень мягко и по интонации никак не отличающийся от остальных вопросов, вгоняет меня в ступор. Я смотрю на врача и не знаю, что сказать. Миссис Донован терпеливо ожидает моего ответа.

— Я не знаю… — наконец, произношу. — Я ее бросил. Наверное, да, можно сказать, что обидел.

— Обидели только расставанием или могло быть что-то еще?

Я перевожу взгляд на натертый до блеска паркет.

— Возможно ли такое, что вы не можете себе простить, что причинили ей боль? — продолжает спрашивать.

Перед глазами проносятся картины из прошлого: как Наташа плачет, когда узнает о Кате; как она рыдает в Музеоне и умоляет меня не оставлять ее, а я все равно ухожу; как Наташино лицо искажает гримаса боли, когда Влад рассказывает о споре в девятом классе.

— Да, я причинил ей много боли, — хрипло отвечаю. — И я не могу себе это простить.

Миссис Донован слегка кивает головой.

— Давайте представим, что ваша бывшая девушка сейчас находится в этой комнате и сидит рядом с вами. Поговорите с ней. Скажите ей все, что хотите или когда-то хотели, но не успели сказать.

— Зачем? — непонимающе уточняю.

— Это часть терапии. В процессе монолога постарайтесь фиксировать, как меняется ваше самочувствие, эмоции, интонация голоса.

Мне все еще это задание кажется странным. Миссис Донован продолжает на меня смотреть с легкой улыбкой, не торопит, но я понимаю: мне все равно придется сделать то, что она говорит, как бы дико это ни выглядело со стороны.

Разговор с воображаемой Наташей.

Да я точно псих.

Поудобнее устраиваюсь в мягком кресле, облокотившись затылком на спинку. Какое-то время смотрю в белый потолок, пытаясь настроиться на нужные мысли, а затем опускаю веки и начинаю говорить с Наташей. Представляю, что в этой комнате со мной не психиатр со стажем, а она — моя добрая, чистая, искренняя девочка, которую я сам отпустил.

Я говорю все подряд. Рассказываю, как первый раз увидел ее на линейке в первом классе. Я не помню Наташу до этого, хотя наши семьи дружат давно, и наверняка мы могли видеться еще в дошкольном возрасте.

Вспоминаю ее розовый рюкзак и длинную косу по пояс. Вспоминаю, как Наташа первый раз пошла к доске и неумело выводила мелом буквы. А я вместо того, чтобы писать у себя в тетради, смотрел на нее. Потом вспоминаю дни рождения моих и ее родителей, на которых мы собирались семьями. Я тогда старался не смотреть на Наташу и играл с другими детьми. Мелкий придурок.

Я рассказываю дальше. Когда мне было лет 13, мать объявила, что детство кончилось, и пора готовиться к поступлению в Гарвард. Я был послушным ребенком и не спорил с мамой. Гарвард — мечта для многих.

Тогда же я еще раз посмотрел на взаимоотношения семей и понял, что лучше не портить эту дружбу своими подростковыми гормонами. А то полезу к Наташе, что-нибудь не так ей скажу, а потом все из-за этого переругаются. Что, собственно, впоследствии и вышло.

Я просто решил, что мне Наташу запретили сложившиеся обстоятельства: мой предстоящий отъезд на учебу за границу и крепкая дружба отцов. У меня был четкий план на будущее, в котором не было места для Наташи Кузнецовой-Готье. И когда до победы оставалось совсем немного времени, я сдался. Не устоял перед чарами девушки и поцеловал ее.

Не знаю, сколько времени я рассказываю все это воображаемой Наташе. Кажется, что очень долго. Когда я замолкаю и открываю глаза, появляется ощущение, будто я только что проснулся. Оказывается, миссис Донован делала пометки по время моего монолога.

— Замечательно, — улыбается женщина. — Вы обратили внимание на изменения в интонации своего голоса, самочувствии, ощущениях, пока говорил с бывшей девушкой?

Я задумываюсь.

— Наверное, я начал очень размеренно, а потом немного ускорился.

Миссис Донован кивает.

— Хорошо. У меня будет для вас небольшое домашнее задание. Напишите своей бывшей девушке письмо. Расскажите ей все, что хотите. Можете повторить то, что рассказывали сейчас, или написать ей что-то новое. Все, что вы сами захотите. И еще нужно, чтобы вы ежедневно вели дневник и делали пометки о своем самочувствии. А сейчас