потому что разрушительные последствия пожара отнимали все время ее мужа и его верных друзей из числа берсерков и волколаков.
Мужчины по-прежнему прочесывали круглосуточно лес в поисках возможных скрытых очагов огня, восстанавливали сожженные дома и ухаживали за целым детским садом медвежат и прочих животных, которые остались живы в пожаре, но все таки сильно пострадали.
Но стоило ей только склониться над раковиной, как она тут же ощутила присутствие Грома рядом с собой, и его большая рука осторожно легла на ее спину.
- Как ты, родная?...
Вопрос был скорее риторический.
Гром чувствовал все, то происходит с его женой куда сильнее и острее, чем это могла бы почувствовать она сама.
Он бы никогда не смог сознаться в том, что каждую ночь, когда Гуля крепко и сладко засыпала под его боком, мужчина обнимал ее руками, утыкался лицом в ароматные любимые волосы и выдыхал с болезненной дрожью.
Ему было страшно.
Очень.
Настолько сильно, что иногда горд сдавливало и в груди не хватало воздуха.
Гром сам не понимал, как позволил ей не выпить в тот день чай до конца и подверг ее жизнь опасности. Может, потому что чувствовал, что Гуля не боится.
Буран был на позитиве и каждый день повторял, что если получилось у Мии родить берсерка от чистокровного медведя, да еще и Кадьяка, то и Гуля обязательно справится.
Но никакие уговоры не помогали.
Честно говоря, в какой-то момент он и сам стал убеждать себя в том, что возможно Гуля не успела забеременеть.
И вот этот страшный день настал.
- Кажется, вторая тарелка грибного супа вчера была явно лишней, - с извиняющейся улыбкой на бледном личике проговорила Гуля, чувствуя себя неловко оттого, что муж был рядом и видел то, что не должен был.
- Суп не при чем, - выдохнул он хрипло и неожиданно положил горячую ладонь на ее еще пока плоский живот.
Понимание пришло в ту же секунду, и бледное лицо девушки озарилось широкой улыбкой, а брови взлетели вверх:
- Это то, о чем я думаю?
-Да.
Гром вздрогнул, оттого что Гуля радостно взвизгнула и неожиданно кинулась обнимать его.
Она была так счастлива, что он не смог сдержать улыбки, хотя на душе было тяжело.
Гуля еще не понимала, через что ей придется пройти, чтобы выносить их ребенка. А он знал наверняка и потому снова не мог справиться с эмоциями.
- У нас все будет хорошо, слышишь, Громушка?
Он только кивнул в ответ, потому что голос подводил. Как и вера.
Только теперь уже было поздно что-то вернуть назад.
Да и вряд ли бы Гуля этого захотела, поэтому оставалось только смириться и зорко смотреть, что же будет дальше, каждую секунду прислушиваясь к ощущениям и чувствам своей хрупкой жены.
За хлопотами и заботами жаркое лето прошло незаметно и слишком быстро.
Гром разрывался между домом и присмотром за Гулей, и тем, что он должен был делать в силу того, что он все еще был королем рода Бурых.
Дождливой осенью стало спокойнее, и можно было больше времени проводить дома, но малыш рос и становился сильнее, а Гром засыпал все тяжелее и беспокойнее.
Гуля же была просто в восторге от своего нового положения. Она обожала гладить свой уже выпуклый животик и почти постоянно напевала песни малышу.
И малыш слушал.
Когда Гром впервые ощутил его эмоции и восторг от маминого голоса, то просто потерял сознание, а потом в очередной раз сломал нос Бурану, который хохотал и обнимал его, напоминая каждый день о конфузе короля.
Уже тогда Гром знал, что у них будет сын.
Славный отважный медвежонок.
И сначала было страшно до чертиков перед глазами.
Страшно, что малыш вырастет, и будет двигаться слишком активно и резко, как истинный зверь, которым он и был, а значит сможет разорвать свою хрупкую маму изнутри. В буквальном смысле.
Ведь любое его резкое движение ручкой или ножкой могло стать непоправимой трагедией для семьи.
Но малыш настолько чутко прислушивался к настроению родителей, что скоро Гром понял - карапуз даже в утробе понимает куда больше, чем берсерк мог бы себе это просто представить.
Сынок вел себя просто идеально!
Он даже засыпал, стоило только Гуле начать петь его любимую колыбельную, и постепенно Гром стал расслабляться тоже.
Теперь он позволял себе растягиваться за спиной своей жены и гладить ее стремительно растущий животик, ощущая всеми фибрами своей звериной души, как их малыш млеет и едва ли не мурлыкает, оттого что родители рядом.
Гром разговаривал с ним.
Говорил о том, какой он большой молодец, что ведет себя настолько прилежно, и как они будут играть и исследовать лес, когда он родиться и увидит этот мир своими красивыми глазками.
Но к зиме Гуле становилось все тяжелее и тяжелее.
Она улыбалась по-прежнему и все так же душено пела песни, но девушке становилось тяжело ходить, потому что малыш был слишком крупным.
Отныне готовкой занимался только Буран, а то и сам Гром.
Мужчины не давали девушке и шага ступить на полу - носили только на руках и каждый раз обкладывали подушками, отчего Гуля смеялась и только сокрушенно качала головой.
- Я ведь беременная, а не больная, мальчики!
- Вот молоко с медом! Выпей и я отнесу тебя спать!
- Гром, вы просто неисправимы! – смеялась девушка, и знала, что у нее самый лучший на свете муж. И самый шикарный на свете друг – хозяин горы. - А вдруг у сына аллергия на мед?
- У медведей такого не бывает, - прыснул от смеха Буран, который летом переселился жить в свой собственный дом на горе, но осенью вернулся обратно, чтобы присматривать за Гулей, если вдруг Грому придется отлучиться по его королевским делам.
С тех пор Гуля не оставалась одна ни на секунду. И была за это очень благодарна своим мужчинам.
В последнее время ей было тяжело спать.
Лежать на одном боку она быстро уставала, и часто не могла сама перевернуться на другой бок, потому что животик перевешивал.
А еще она стала очень чуткой во сне, даже если удавалось уснуть.
Именно поэтому одной из ночей Гуля ощутила, что Гром не спит.
Более того, сначала он напрягся, а затем и вовсе сел на кровати, явно принюхиваясь.
Ясно, что зимой не мог случиться еще один пожар, но ведь было много другого страшного, что могло бы произойти в лесу. Или с берсерками.
К счастью, она
