Как-то, в темный осенний вечер, мы сидели с новыми друзьями и пели им наши студенческие, туристские песни. Пели и тут же переводили.
— Пожалуйста, пришлите нам пластинки.
Вспомнилось, как один студент-психолог — невысокий, очень серьезный гоноша,— приглашая нас на вечер встречи со студентами университета, сказал: «Бог знает что приходится читать о вашей стране, и бог знает кто о ней пишет. Мы хотим узнать о Вас от Вас самих!»
Мы встречались в Белфасте со студентами и долгие часы читали им стихи наших поэтов, мы вели интересные беседы в мэрии и рассказывали в белфастском музее о наших ленинградских сокровищницах... Словом, вышло так, что в Белфасте нам пришлось больше говорить, чем слушать.
Ведь Белфаст совсем недавно начал во многом открывать для себя нашу страну.
Прощаемся с Белфастом. Снова мелькают рабочие кварталы, словно кадры грустного неореалистического фильма.
Юркий репортер подносит каждому из нас микрофон:
— Ваши впечатления о Белфасте? Только, пожалуйста, не говорите, что вам понравились люди, не понравилась погода. Так говорят все иностранцы...
Но мы все-таки говорим о людях: врачи — о своих коллегах, учителя — о школе, где они побывали, архитекторы — о строителях. Нам действительно понравились люди, а погода? Ну что ж! Во всяком случае, она не была однообразна. Мы получили представление, как выглядит Белфаст и в ясную погоду, и в слякоть, и в ливень, и звездной ночью при легком морозце и инее. Так что даже это можно рассматривать как одно из проявлений щедрого белфастского гостеприимства.
Двадцать дней на ферме дона Эдуарде Миура не звучал ни один колокольчик. Двадцать дней назад умер отец дона Эдуарде — «грозный» дон Антонио Миура. Так велит старинная полутора-вековая семейная традиция — колокольчики ставят на длинное бревно у коровника, и их легкомысленный звон не нарушает тишины. Так велит обычай — быки, разгуливающие по полям огромной — в пять тысяч гектаров — фермы, должны приобщиться к семейному трауру. Дон Антонио всю жизнь прожил ради того, чтобы быки с его фермы, выходящие на арены Испании, отличались смелостью и силой.
Где нет жаркого и жесткого солнца, где нет лугов и острых скал, на которых быки оттачивают рога, где нет такой реки, как Гвадалквивир, где мужчины не говорят с такой живостью, где не звучат причудливые андалузские акценты, — там бык никогда не станет быком. А еще быку нужен «ганадеро». «Ганадеро» — вот его настоящий родитель. Так говорят в Андалузии — ведь «ганадеро» не просто пастух — он воспитатель, он хранитель древних традиции, он человек, всеми уважаемый. Он седлает верного коня, он берет в руки длинный, крепкого дерева шест и едет в загон к быкам. Когда-то предки этих животных водились по всей Европе. Еще в XVII веке на них устраивали охоту. Но это были уже последние погони и битвы с быками, постепенно исчезавшими. Силы были неравны, быки должны были исчезнуть, но, исчезая, они оставляли своим немногочисленный потомкам навыки защищаться и нападать.
Один знаток быков утверждает, что хороший бык часто пасется, пятясь назад, — так ему легче наблюдать за окружающим. Другой авторитет подчеркивает, что хороший бык не нападет почем зря и не тронет слабого.
Чуть не всей Испании известен бык Сивильон. Он умел играть с детьми и умел сражаться на мадридской арене столь достойно, что ему как исключение была дарована жизнь. Но пока «бык просто» станет «быком настоящим», проходит четыре года. И только тогда, если он усвоит все уроки «ганадеро», если он победит во всех битвах с другими быками, тогда его посылают на арену. «Черный, блестящий, как ботинки, вышедшие из-под рук мадридского чистильщика», он выскочит на желтый песок и встанет против наряженного в костюм «цвета света» тореро. И первый бой быка будет его последним боем — так велит старая традиция народного праздника человеческой смелости и искусства.
Массивные с узкими бойницами башни, гладкие, выточенные из камня блистающие стены, отраженные в зеркальных водах Сиверского озера... Кирилло-Белозерский монастырь. Основанный в XIV веке, он стал одним из важнейших оборонительных центров Северной Руси. А сочетание величавой эпической мощи с поразительно чистой красотой делает его памятником истории и культуры мирового значения.
Весь силуэт монастыря так удивительно вписан в окружающую природу, что его просто нельзя представить без северных прозрачных озер и спокойных лесов... Он словно рожден этой землей, так же как и другой шедевр русского северного зодчества — Ферапонтов монастырь, стоящий в двух десятках километров. И не случайно, быть может, пришел сюда, в Заозерье, на склоне лет художник, чье имя стоит в одном ряду с именами Рублева и Феофана Грека, — Дионисий.
«И эта красота тоже словно была рождена самой землей...»
Цветовой эскиз фрески Дионисия и акварели окрестностей Ферапонтова монастыря В. Чернецова.
«Денисей иконник, мастер хитрый и преизящный», как называли его современники, украсивший соборы богатейших монастырей и самого Московского Кремля, уехал в леса русского Севера, чтобы там среди величавой и умиротворяющей природы создать свой последний шедевр, вложить в него всю свою душу и мастерство.
Он пришел в Ферапонтов монастырь уже стариком, но не растерял на многотрудной дороге жизни юношеской влюбленности в красоту и гармонию природы. Росписи Дионисия удивительно сочетаются и с архитектурой храма и со всей природой Заозерья, но не подчиняются им, а создают свой, особый мир спокойной и благородной красоты.
И эта красота тоже словно была рождена самой землей. Бродя по берегам озер, Дионисий нашел в оврагах и на дорогах много цветных красящих камешков, поднял эти краски земли и положил их на свою палитру...
И краски Дионисия запели, как голоса в хоре, усиливая друг друга, перекликаясь, нарастая и достигая предельного звучания на центральной стене.
Мы глядим, глядим — и нам начинает раскрываться монументальный замысел мастера — связь живописных форм с архитектурными, взаимодействия контрастных масштабов, соотношения предметных силуэтов с силуэтами пространства, цельность композиционного н цветового ансамбля. Мы видим, как изящество и изысканность фресок соединяются с народной задушевностью, пиршественная праздничность — с глубиной миропостижения.
И античная ясность силуэта и композиции вдруг становятся олицетворением хрустальной прозрачности северной природы.
...И все, что осталось позади, все, что стало уже уходить в прошлое, — голубая дорога, бегущая между розово-золотыми холмами, мощные стены Кирилло-Белозерского монастыря, пронзительно-синие озера с черными лодками, женщина, полоскающая белье на мостике, и светлый мальчик в розовой рубашонке, бегающий рядом, блистающие, залитые солнцем врата и темная бронза листвы — все это вдруг возвратилось к нам в новой чудесной форме, возвратилось в самом строе росписи, в ее силуэтах, ритмах и особенно в ее неповторимой гармонии.
А. Чернецов
Конные «феерии» в наши дни стали праздниками ловкости и силы. Раньше они были проверкой готовности воинов-бедуинов защищать караваны своего племени, бороться за право пользования колодцем.
Имя кинорежиссера, писателя и журналиста Фолько Куиличи известно в нашей стране по фильму «Голубой континент» и по книге того же названия. Фолько Куиличи исколесил многие страны Африки, Южной Америки, Океании и написал четыре большие книги. Последняя из них — «Тысячи огней». Почему «Тысячи огней»? Да потому просто, что, когда ночью летишь над Африкой — будь это средиземноморское побережье, пустыня или глубинная часть континента,— то внизу видишь лишь огни — огни новых нефтяных скважин в Сахаре, огни костров остановившихся на ночлег верблюжьих караванов. «Мой рассказ не претендует на сенсационность и загадочность. Путешествие вокруг света давно превратилось в довольно легкую прогулку, и отныне лишь космонавты могут по праву называть себя разведчиками неведомого. Что касается меня, то я хотел запечатлеть мир, навсегда расстающийся с первобытной жизнью»,— пишет Куиличи в поэтическом предисловии к книге. Фолько Куиличи стремился показать борьбу нового и старого в Африке, не скрывая тех острых противоречий и больших сложностей, которые достались африканцам в наследие от колониализма. Великолепный этнограф, тонкий наблюдатель, человек, наделенный юмором и неиссякаемой жизнерадостностью, Куиличи видит в Африке не столько поражающую воображение экзотику, сколько прежде всего судьбы и характеры людей. «Тысячи огней» выходит в русском переводе в издательстве «Мысль». Мы предлагаем читателям нашего журнала познакомиться с некоторыми главами этой книги, в которых рассказывается о встречах с берберами.
