Мышонок и все зверята видят, что Мальчик указывает на кого-то другого.
Мышонок. Нет?..
Мальчик указывает на черного Котенка.
Медвежонок. Подойди, он на тебя показывает.
Котенок подходит.
Мальчик. Спрашивай.
Все зверята с нетерпением смотрят на Котенка. Он сам, растерявшись, смотрит то на зверят, то на Мальчика. Наконец Котенок открывает рот.
Котенок. Мяяя!.. Мяяя!.. (Котенок становится на четвереньки.) Мяяя! Мя! Мяяя!
Мальчик указывает на других зверей поочередно, и каждый из них начинает звучать по-своему, звериному. Поднимается гвалт. Звери прыгают по земле, веткам, голосят.
Мальчик поднимает руку вверх, а вместе с ней поднимается ветер.
© Dovlatovfest
Анатолий Ливри, доктор наук, эллинист, поэт, философ, бывший славист Сорбонны, ныне преподаватель университета Ниццы – Sophia Antipolis, автор четырнадцати книг, опубликованных в России и Франции. Его философские работы получили признание немецкой «Ассоциации Фридрих Ницше» и неоднократно публиковались Гумбольдским Университетом, а также берлинским издателем Ницше «Walter de Gruyter Verlag». Открытия Анатолия Ливри – эллиниста признаны «Ассоциацией Эллинистов Франции Guillaume Bude», и с 2003 года издаются её альманахом под редакцией нынешнего декана факультета эллинистики Сорбонны, профессора Алена Бийо (Alain Billault).
В России Анатолий Ливри получил две международные премии: «Серебряная Литера» и «Эврика!» за монографию «Набоков ницшеанец» («Алетейя», Петербург, 2005), опубликованную по-французски в 2010 парижским издательством «Hermann», а сейчас готовящуюся к публикации в Германии на немецком языке. Одновременно в Петербурге издано продолжение «Набокова ницшеанца» – переписанная автором на русский язык собственная докторская диссертация по компаративистике – «Физиология Сверхчеловека» – защищённая Анатолием Ливри в Университете Ниццы – Sophia Antipolis в 2011 году с профессором Патриком Кийе.
Во время своего преподавания в Университете Лазурного Берега Анатолий Ливри написал русский роман «Апостат» http://za-za.net/dve-retsenzii-na-novy-j-roman-anatoliya-livri-apostat/, о котором профессор Ренэ Герра заявил: «Ливри: эллинист, германист, философ, публикуемый ницшеведами Гумбольдского Университета с 2006 года, автор сложнейшего романа «Апостат», выпущенного российским издателем Фридриха Ницше «Культурная революция», – произведения, где Ливри воспроизводит элементы метрики Гомера и Каллимаха». (Ренэ Герра, «Спасти Набокова, докторская диссертация Анатолия Ливри» в «Вестнике Университета Российской Академии Образования» (ВАК), 2014 – 1, Москва, с. 53–55. http://anatoly-livry.e-monsite.com/medias/files/mandelstam-livry026.pdf.
А экс-ректор Литинститута Сергей Есин так пишет об Анатолии Ливри – поэте – в «Литературной газете», еженедельнике, который Др. Анатолий Ливри представляет как спецкор в Берне: «Понимаю ли я и могу ли расшифровать всё, о чём пишет Ливри, этот отчаянный и, может быть, последний солдат святой филологии в Европе?
Да нет, не хватает ни эрудиции, ни точных знаний, но интуиция прекрасного на страже. Где мои университетские двадцать лет: сидеть бы со словарями, справочниками и географическими картами и разматывать эти кроссворды и ребусы… Какое изумительное волнение испытываешь, когда из слов вынимаешь замысел! Так опадает пересохшая глина с ещё горячей отливки. Спадает, а дальше – ликующая бронза!» (Сергей Есин, «Литературная Газета», № 33 от 26 августа 2015, стр. 4, http://reading-halI.ru/lit_gazeta/33(6521)2015.pdf.
Роман Анатолия Ливри «Глаза» получил в 2010 году литературную премию имени Марка Алданова, присуждаемую нью-йоркским «Новым Журналом». Написанный в 1999 году – двадцатисемилетним Анатолием Ливри! – пророческий роман «Глаза» не мог появиться на свет в течение более чем десятилетия из-за клеветнической кампании, развязанной против Анатолия Ливри Сорбонной, а также сейчас умершим сыном Владимира Набокова, Дмитрием, – факты, сейчас преподаваемые самим Анатолием Ливри в МГУ и на своём семинаре Университета Ниццы, в то время как в Париже проходит судебное разбирательство между Сорбонной и Алдановским лауреатом Анатолием Ливри. Ведь только после того, как Ливри стал самым молодым Алдановским лауреатом, его литературное творчество получило полное признание, как читателей, так и университетских специалистов. Однако клеветническая кампания прямых университетских конкурентов против Анатолия Ливри не прекратилась.
В последнем «Вестнике Университета Российской Академии Образования» (ВАК) французский профессор славист Ренэ Герра свидетельствует: «Анатолий Ливри начал своё преподавание русской литературы в Сорбонне, в три года завершив докторскую диссертацию с той самой вышеупомянутой Норой Букс, «профессором» того же университета, совершившей в молодости одну выгодную сделку, однако совершенно неизвестной как учёный. Ни для кого не секрет позорные причины, с наукой не имеющие ничего общего, из-за которых Анатолий Ливри не смог защитить свою докторскую в Сорбонне, – подлинную ответственность, моральную и административную, за это несут те же живые и умершие гуру французской славистики: Мишель Окутюрье, Жорж Нива, Жан Бонамур, Жан-Клод Ланн, Никита Струве, Леонид Геллер, Жан Брейар, Жак Катто. Таким образом, Анатолий Ливри был вынужден защитить свою докторскую по сравнительной литературе с Патриком Кийе (Patrick Quillier), ибо давление на профессоров славистики привело к абсолютной невозможности собрать диссертационный совет по данной специальности. А нынешняя травля доктора наук Анатолия Ливри, выражающаяся уже пятью отказами ему в праве искать место французского доцента – не более чем та же самая, начавшаяся в 2002 году, месть ничтожеств». (Проф. Ренэ Герра, «Бездарности французского университета против Анатолия Ливри», «Вестник Университета Российской Академии Образования», Высшая Аттестационная Комиссия (ВАК), Москва, 2015—4, стр. 26. http://urao.edu/images/vestnik/Vestnik_2015_04.pdf.
Негр дико замычал: «Мууууууу-ааа!». Его глаза бешеного яка осатанели, торс откинулся назад, в тот же миг он сиганул ко мне, подпрыгнул по-козлиному, тяжко, словно копытом, хватил меня голенью по бедру и легко, будто и не весил он шесть пудов, отлетел к чёрной границе татами. Он знал, куда бьёт – прямо в исполинский, сросшийся с костью синяк. И я догадался, что негру разболтали, где скрыта моя старая рана, и осклабился, как в те времена, когда за нечаянно оброненное слово или за барскую позу – руки в боки – сэнсэй вызывал на бой до нокаута, – а затем, когда отлежишься да вдоволь нахаркаешься кровавым суслом, – до другого нокаута, а после (японские боги тоже троицу любят!) до третьего, – покуда не заноют рёбра да оба бедра не одеревенеют, а ты уже не прикрываешься и даже не пытаешься увернуться; только кто-то сторонний, внутри тебя, помимо тебя, в то же время державно сливаясь с тобой (вот оно, ускорение эволюции!), весело отсчитывает удары да похохатывает, изумляясь: «Сколько ж ты ещё выстоишь, хлипкий поэтишка!». Вот и сейчас, повинуясь привитому рефлексу, я лишь издевательски усмехнулся трибунам, показавши заместо зубов зелёную, забуревшую от запёкшейся крови пластинку, и мотнул головой.
Чудовищная волна боли вздыбилась к сердцу, цапнула стальными клыками аорту и отхлынула назад к ляжке. Я затряс ногой, делая вид, что пытаюсь восстановить кровообращение; сотни раз отработанным движением развернулся всем телом и ударом правой пятки в солнечное сплетение отправил негра прямо в объятия толстенного сенегальца-арбитра с двумя красными флажками в руках.
Чернокожие трибуны встрепенулись, гулко зароптали, принялись смачно материться, – и блаженство переполнило меня – им-то ведь было невдомёк, как я обожал быть один против всех! А моя схватка началась тотчас по приезде на чемпионат: длинноухий бюрократ от карате смерил меня ненавидящим гнойным взглядом – словно хлестнул по щеке – и пробурчал: «Опять опоздал! Не уважаешь ты судей! Иди-ка домой… или вот, запишу я тебя в сверхтяжёлую категорию». На такое редко кто решается: другой вес, другая злоба, другая мощь. Здесь всегда непросто проскочить через круговой рубеж, что описывает убойная голень киукушинкаева бойца, выдать за секунду три моих коронных удара и покинуть круг, устояв на ногах. Я же кивнул в знак согласия, и мышиный костюм, потешно дёрнув плечиком с замысловатым узором перхоти, старательно вывел латинскими буквами мою мудрёную фамилию: Персиянинов. А судей я и впрямь… не уважал.
Негр поднялся во весь рост, посмотрел на меня с высоты своих двух метров и сжал кулаки. «Япон!», – прохрипел белокурый арбитр в голубом галстуке, усыпанном золотыми миниатюрными каратистами, издали напоминавшими лилии, и, словно в древнем приветствии, вскинул правую руку. «Persianinov – 1; Phil Oxer – 3», – вспыхнул экран. Я поклонился, тоже показал, что готов, тоже выпрямился и поднял на негра глаза. В его взгляде сейчасчиталось: «Смерть». Такое нередко на татами, и не раз санитары-социалисты, по-профессорски тряся сизыми щеками, уносили отсюда бойцов – кого в реанимацию, кого в морг.
