— А как гребля? — парирую я свой невольный прогул и заранее знаю, что завожу никчемный разговор. После могучей гребной системы на моих прежних лодках эта гребля по типу каноэ — пустая трата времени. К тому же авторское самолюбие... Кто им не страдает, когда обнаруживается просчет! Ребята заметно устали, и чувствуется, что они жалеют, что ходили «за ветром» так далеко от берега. Анатолий, однако, припоминает и мои просчеты.
— А где же обещанный ветровой мост между Гонолулу и сибирским минимумом? — припоминает он мои метеорологические прогнозы на свежие ветры. Мне крыть нечем. Я прыгаю на скисший баллон и уже не предлагаю бурлачить. Все равно этот вид движения ребятам не по душе. Анатолий с Володей постарались оборудовать тримаран столь совершенной системой шверцев, что было возможно, пустившись в лавировку, двигаться вперед при любом ветре. Но где этот ветер?
Весь этот разговор теперь мною начат неспроста: я готовлю себя и читателя к одному дню нашего плавания — ровно через две недели после старта. Но до этого дня еще далеко. Я перечитываю дневник и выбираю из него самое существенное...
24 июля. Весь день встречный ветер. Штормовой прибой загнал на самую вершину галечной косы, где тянется капустный след максимального прилива. Любуемся замытым устьем реки Большие Вилки. В прозрачном бассейне мечется горбуша, а за перемычкой из камней в беснующемся прибое готовы прыгать в этот бассейн гонимые инстинктом скитальцы-самцы. Как говорили встреченные раньше рыбаки, это и происходит в большой прилив. Запах родной реки, проливающейся сквозь камни, зовет всех, кто когда-то родился здесь. Трагедия, что разыгрывается на наших глазах, неумолимо завершится развязкой: либо гибелью на этой перемычке, либо счастливым нерестом и гибелью у колыбели новой жизни где-то выше по течению этой речки.
25 июля. Вышли в 6 утра под слабый попутный ветер. Потом штиль, зыбь с норд-веста и адова работа веслами, чтоб вырваться из каменного мешка у мыса Мофета. Воистину карта — увлекательная книга. Это место положено на карту в 1849 году моряками транспорта «Байкал» под командой Невельского. Но почему полуостров, гора, мыс и причудливый кекур названы одним и тем же именем? Если верить книге Бориса Масленникова «Морская карта рассказывает» — в честь адмирала Самуила Ивановича Мофета. Официальный «Справочник по истории географических названий на побережье СССР» трактует топонимический квартет в пользу мичмана русского корвета «Гридень» Р.С. Мофета (сына адмирала), «предательски убитого японцами 13 августа 1859 года в Иеддо (ныне Токио)». Чем не сюжет для расследования?
Да, место и впрямь мрачное. Отвесно уходят в воду обрывистые берега, и никаких шансов на ночевку. Уже в темноте, обогнув опасный кекур Мофета, мы «вышли за майора». Это шутливое выражение бытовало у поморов. Если удалось в шторм найти место, где высадка прошла удачно, кричали поморы «майор, майор». Слово из латыни, означавшее главный, старший, как бы венчало финал нешуточной операции выброса на берег: «главное — выжить, остальное приложится». Так я перевожу это «выйти за майора», вычитанное мной в «Собрании особых поморских слов» из далекого 1846 года...
27 июля. Бухта Рейнеке, где мы провели весь вчерашний день, «зализывая раны», запомнится мне как капустная житница. Пусть читатель не думает, что морская капуста в баночках из магазина и та, что готовил я для экипажа нашего корабля, чем-то похожи. Каюсь, сам покупал баночную, ел с удовольствием, а теперь утверждаю, что так переводить дары моря можем только мы. Между прочим, замечу, капустный бизнес в истории освоения Приморья занимает не самое последнее место. На экспорте капусты в Китай и Японию 100 лет назад процветала не одна фирма во Владивостоке.
В 9 утра, так и не сбросив всей капусты, какую кинула на нас прибойная волна во время спуска, мы вырвались на штормовой простор бухты. Да, именно так. Сильнейший стоковый шквал с берега несет нас к мысу Александра. За ним начинаются пределы желанного нам Шантарского моря.
Уговариваю капитана пристать к берегу под мысом, переждать сильное встречное течение от начавшегося отлива.
— Смотри, какой ветер! Обогнем мыс, там и отстоимся.— Анатолий отмахивается от моих штурманских премудростей.
Когда наступил момент поворота в пролив между мысом Александра и островом Рейнеке, ветер пропал. Нет, это не галлюцинация, ибо тут же, отброшенные назад, мы снова оказались в кипящей от ветра круговерти волн. Паруса наполняются, и желанный бурун за кормой вызывает победный крик капитана: «Вот видишь! Сейчас уйдем мористее, обогнем остров и выйдем в Шантарское море...»
Обогнув остров Рейнеке, мы долго просчитывали варианты дальнейшего плавания. Перед нами красочное зрелище. Сцена поделена на две равные части, разделенные линией горизонта. Ниже ее с некоторыми деталями мы увидим угрюмый остров Меншикова, открытый как раз моряками с брига «Охотск», плававшего здесь в 1847 году. За ним в какой-то сотне километров от нас отчетливо парит остров Большой Шантар, наконец-то видимый благодаря рефракции в точном соответствии с рисунком в лоции.
— Нас несет, — вдруг кричит «главный матрос».
Мы отрываемся от карты и видим, как причудливые неприступные скалы Рейнеке стали намного дальше. Ветра как не бывало. Мечта бежать напрямую к Шантарам теперь уже кажется обычной авантюрой: течение уносит нас прочь от цели, в самый центр Охотского моря.
— За весла, — бросает клич капитан и передает мне руль, подозревая, что мое неприятие стиля каноэ сейчас как никогда вредно.
Часов через 10, к полуночи, мы выгребли-таки к берегу в урочище Каменный Шпиль, но, получив хороший удар с порцией воды в наш «кубрик», высаживаться передумали. В темной ветреной ночи для нас единственным ориентиром служил шум прибоя. Утром, когда горячие струи с берега угомонились и вместо хвойного аромата мы уловили йодистые испарения заваленного капустой пляжа, выяснилось, что Каменный Шпиль, украшенный стометровым водопадом, все еще никуда не делся. Сизифов труд, иллюзия движения по бегущей навстречу воде. Похоже, даже хороший ветер поможет нам в лучшем случае удерживаться на месте. Скорость приливо-отливных течений в Шантарском море достигает 8 узлов. Эти 15 километров в час не по плечу тримарану, развивающему в пятибалльный ветер в лучшем случае 10... После бессонной ночи съедаем холодный завтрак: банка тушенки, салат из морской капусты, холодная вода с растворимым кофе. Солнце пригревает, штиль. Встречное течение сменилось попутным, и мы получаем утешительное топтание на месте. Перспектива движения на веслах не годится. Бурлачить у отвесного, заливаемого приливом берега, нереально. Либо назад, либо...
— Ты помнишь эту поморскую молитву,— Володя не так часто подает голос.
Я выбираюсь из-под тента. Горячее солнце заливает безлюдный горизонт. Ближайшее жилье впереди — Шантары, позади мыс Литке. В самом деле, положение похоже на штиль в Белом море, где терпеливые поморы взывали к Николаю-угоднику, своему покровителю, с просьбами о ветре.
— Нет, точный текст не помню.— Да и это не обязательно. Уже как заправский богослов я просвещаю Володю, что главное в молитве не слова, а вера... Нам всем нужна вера в то, что желаемое избавление придет.
— От течения не избавит нас никто, ни Бог, ни... — Анатолий умолкает на полуслове. Позади над далеким уже островом Рейнеке в небе висит какая-то странная темная полоса.
— Что это? — Капитан дает мне бинокль. Я рассматриваю нечистое небо над островом и ничего не понимаю. Горизонт слева и справа от острова чист.
— Вот вспомнил, — Володя с интересом прислушивается к моему бормотанию.— В случае наших... бедствий и несчастий, пошли. Господи, своего Святителя и скорого помощника Николая Чудотворца на избавление... Нет, не помню точно.
— Хватит и этого, — ворчит Анатолий.— Не хватает нам еще кадила, на, посмотри еще раз... Боже правый,— это уже про себя от удивления. Темная полоса и небе оказалась столбом дыма из какого-то крошечного буксира. Даже в бинокль не различить деталей, но движок там явно не в порядке. Так я думаю, а Володя уже восклицает:
— Ура! Помогло.
— Ты же не молился, — обрывает его капитан.
— Я верил. — Володя скромно возражает и зачем-то принимается натягивать сапоги.
— Думаешь, подойдет или...— Анатолий подает мне так и не испытанную ракетницу.
— Конечно, не сомневайся. Представь, что в этом мрачном углу никто по своей воле, вот как мы, не прохлаждается. Разве не любопытно, имея исправно дымящий движок, узнать, что за одинокий парус белеет при полном безветрии? И потом, Акиньшин-сан (так его величают коллеги по работе из Японии), не забывай, что все плавающие здесь - внештатные пограничники. Ей-богу, нам не хватает красного солнышка на белом парусе. Вот тогда уж точно мимо не пройдут.
