Конечно же, зинн не пытался оскорбить, но все ее мышцы как будто свело судорогой. Всегда тлевший в ней грозный жар вмиг обернулся ревущим пламенем. Поступь времени замедлилась до предела, щеки Андреа стали пунцовыми, а попытка задавить в горле совершенно естественный отклик оказалась тщетной.
— Зачем?
Кормилец Узников вскинул обе хватающие конечности в успокаивающем жесте:
— Если это жилище вам не нравится, мы охотно построим другое.
— Не о том речь. Я спрашиваю, зачем вы это затеяли. Какой смысл корчить гостеприимство перед таким недочеловеком, как Саймон Фарр? Почему вы платите за него так щедро? И с чего вы взяли, черт возьми, что я с радостью ухвачусь за предложение поучаствовать? Уважаемый господин, не соблаговолите ли объяснить, какова ваша конечная цель?
— Вы сердитесь, — отметил Кормилец Узников.
— Еще бы! Когда меня оскорбляют, я злюсь, но еще больше раздражаюсь, когда мне лгут, пусть даже это не ложь в полном смысле слова, а сокрытие правды. Или думаете, я не вижу зияющей дыры в картине? Сделка-то с душком, и даю слово: если сейчас не получу честные ответы, я из кожи вон вылезу, чтобы вы остались ни с чем. Я…
— Андреа!
Корт оборвала фразу, запоздало сообразив, что уже не в первый раз за последние секунды звучит ее имя. Сначала Первая Дань окликала тихо, но повышала голос по мере того, как разъярялась советник. А теперь девочка выкрикнула чуть ли не в ужасе.
Андреа повернулась и едва не ахнула — никогда еще зинн не представал перед ней в таком жалком виде. Составлявшие детский торс мешки, подобно воздушным шарам, сдулись, сморщились, поникли, подтянулись к дисковидной конструкции, что подпирала голову-месяц. Девочка съежилась едва ли не вдвое — так реагирует существо, вдруг обнаружившее возле себя агрессивную ядовитую тварь.
— Умоляю, не убивай моего родителя! — воскликнула Первая Дань.
И у Андреа, сообразившей, что произошло, от стыда заныл желудок и зажглись щеки.
В телесном языке зиннов она ничего не смыслила, но на сей раз все было предельно ясно. У фотир все органы, не выполняющие первостепенных задач, резко сократились, сложились, спрятались — тело сделалось минимальной мишенью, избавилось от всего, что мешало спасаться бегством. Разумеется, такую метаморфозу зинн может претерпеть лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Точнее, когда ему угрожает смертельная опасность. Когда он себя ощущает младенцем в присутствии чудовища.
— Первая Дань, прости, что напугала тебя. Я и в самом деле рассердилась на твоего родителя, но не намеревалась причинить ему вред.
Свисающие мешки наполнились газом, но лишь самую малость А голова так тряслась, что казалась расплывчатым пятном.
— А разве… разве люди не злятся подчас так сильно, что причиняют вред неосознанно?
— Да, такое случается. Но состояние, о котором ты говоришь, не просто злость. Оно куда страшнее, и мы его называем бешенством. Я очень-очень редко в него впадаю. Сейчас же мы просто спорим. Да, увлеклись, да, перешли на личности, но это пустяки. Уж поверь, я могу куда пуще разозлиться на твоего родителя, но у меня и в мыслях не будет хоть пальцем его тронуть… Ведь иначе мы с тобой не сможем остаться друзьями, а это для меня просто немыслимо. Ну? Больше не страшно?
Человеческий ребенок посопел бы и вытер слезы, у Первой Дани же туловище обрело прежнюю форму, а тремор головы ослаб до едва уловимого.
— Я по… поняла.
У Вальсик лицо исказилось в гримасе крайнего недовольства — вполне ожидаемая от профессионального посла реакция. Только что в ее присутствии какая-то выскочка едва не устроила второй дипломатический инцидент за сутки.
Андреа знала, что за такой проступок ее ждет наказание в виде суровой лекции. И, в отличие от первой выволочки, на сей раз крыть будет нечем. На душе у советника сделалось совсем гадко.
Просвистев дробную трель, Кормилец Узников произнес:
— Ох уж эти человеческие существа. Поистине, список странных повадок у вас бесконечен.
* * *
Андреа предпочла бы выступить с единственным аргументом, но таким, чтобы отказ от непригодного места заключения стал делом решенным. Ее бы воля, она бы добилась запрета экстрадиции, сделала бы так, чтобы этот запрет считался императивной нормой. Советник была против выдачи Фарра хотя бы по той причине, что с каждым проведенным на планете зиннов часом в ее груди разгоралось беспокойство.
Но выступить с отказом Андреа не смогла. Во-первых, для этого не нашлось предлога; а во-вторых, кто она, собственно, такая? Простой функционер, присланный засвидетельствовать результат, желанный для всех и, по всеобщему мнению, неизбежный.
Когда закончилась экскурсия, Корт посмела только отложить свое решение. Заявив Кормильцу Узников, что вопросов больше не имеет и ее вердикт будет готов в течение одного планетарного цикла, она всю обратную дорогу провела молчком. Слушала вежливую беседу спутников, но себе никакого участия не позволяла.
Ей вспоминались трупы бокайцев на земле, собственные руки в крови разумного существа, которого она считала своим другом. Охваченный ужасом инопланетный ребенок… Наконец она тряхнула головой, прогнала худые мысли. «Там была не только я», — подумала Андреа. Приступ отвращения к себе привычно сменился процедурой самооправдания.
Но проблемы на этом не кончились. Когда зиннское транспортное средство вернулось на крышу посольства Конфедерации и Андреа, пробормотав «спасибо», двинулась к выходу, Первая Дань попросила:
— Подожди.
Советник подчинилась.
— Я наблюдала за тобой. Несколько раз ты была готова опять выделить из глаз влагу. Помню, это не всегда является признаком боли, но, мне кажется, сейчас как раз тот случай.
Меньше всего хотелось Андреа, чтобы Вальсик поняла, до какой степени расстроена ее коллега.
— И что с того?
— Думаю, дело во мне. Видишь ли, я изучаю людей чуть ли не со дня моего появления на свет, однако не могу сказать, что понимаю вас достаточно хорошо. Возможно, мы уже не встретимся. И если мое невежество каким-то образом оскорбило тебя, позволь выразить искреннее сожаление. Совсем не хочется оставить по себе недобрую память. Скажи, могу ли я вспоминать тебя как подругу?
В сердце Андреа гнев и раздражение вступили в борьбу со стыдом.
— Да, Первая Дань, я по-прежнему твоя подруга. Надеюсь, мы еще увидимся.
Фотир изобразила нечто вроде людского реверанса. Столь неестественное для нее движение получилось довольно изящным: это говорило о долгих и усердных тренировках.
— До свидания.
— До свидания, — кивнула Андреа.
Вслед за Вальсик она вышла через селективный люк. А потом стояла рядом с послом, глядя, как зиннский летательный аппарат только что не растворяется в воздухе, почти с места набирая предельную скорость. Вслед за ним метнулся морской ветерок, перебросил единственную несостриженную прядку на левый глаз Андреа. Она стряхнула локон и нахмурилась, с растущим беспокойством следя за тем, как наступающая ночь стирает остатки сияния над горизонтом.
Рядом заговорила Вальсик:
— Не знаю, что там у тебя за претензии, но если нет ничего катастрофического, хочу сразу поутру увидеть долгожданную печать.
Андреа снова сбросила волосы с глаза, скрипнула зубами и обратилась не столько к вышестоящему начальству, сколько к обдувающему ее бризу.
— А вы не замечаете, что сделка крепко воняет?
— Еще бы я этого не замечала, — хмыкнула Вальсик. — Да тут куда ни ткнись, отовсюду разит. Но давай по порядку. Первое: мы имеем дело не с людьми. Второе: у нашего товара тоже преизрядный душок. Третье: решение принималось на самом высоком уровне, а именно — в правительстве Конфедерации. Четвертое: взамен мы получим технику, которая неимоверно возвысит человеческую расу. И это не говоря о пятом — как Кормилец Узников закидывал удочку насчет твоего вселения в здешний зоопарк. Советник, если желаешь сделать в дипкорпусе какую-никакую карьеру, заруби себе на носу: в любом деле есть граница, за которой ты перестанешь принюхиваться и начнешь заботиться о собственной заднице — унести бы ее целой в последний момент с чужой планеты.
Андреа не без труда нашла контрдовод:
— Черт побери, но мы же продаем разумное существо. В любой момент можно сослаться на Всеобщий договор о запрете рабства…
— Рабство — это когда разумное существо имеет право на свободу. Такого права Фарр лишился задолго до того, как о нем впервые услышали зинны. А после всех обсуждений и торгов он сам фактически отдался в руки чужаков, по собственной воле, чтобы получить будущность, которой совершенно не заслуживает. Видишь, даже этот негодяй оказывается в выигрыше.
Андреа обдумала слова Вальсик и оставила новые возражения при себе. И правда, какой смысл пускаться в пререкания? Плетью обуха не перешибешь. Но почему не уходит из сердца тревога, как будто где-то рядом бродит таинственный враг, и ты его чуешь, но не видишь, лишь изредка за оконцем мелькнет пугающий силуэт?
