деланно, без насмешки или ехидства. – Быть не может. Удивительно. Они… подростки. Смешные, неуклюжие, худые – ну, для таких это как раз закономерно, особенно в тех условиях, в которых они находятся.
– Умные? – с интересом спросила Джессика.
– Нет, – покачала головой Берта. – Способные, в частности, к математике, учиться им нравиться, но там нечему учиться, как ты догадываешься. И негде. Про Каспара Хаузера [3] помнишь? Если ты возьмешь ребенка, пусть даже самого умного и одаренного, и практически полностью изолируешь его, на выходе ты получишь априори неполноценное существо, которое можно, конечно, попробовать адаптировать к социуму, но с весьма скромным результатом. Ри их, считай, изуродовал. Своими руками. Я не знаю, что с ними делать, Джесс. Вывозить? Ну, хорошо, допустим. А как ты сама думаешь, у них впоследствии не возникнет вопросов об этом всём, в частности – о том, почему их до совершеннолетия держали в таких условиях? Кого можно получить на выходе, как ты считаешь? Обманывать? До бесконечности не получится. Скрывать? От них? Каким образом? И куда вообще можно отправить двоих полукровок без риска для них, а? Я уже думала, Джесс. Я много об этом думала, и пришла к выводу, что ни один вариант не годится. Разве что Окист, наверное, по условиям он подходит лучше всего, но на Окисте рано или поздно выплывет правда – и что дальше?
– Ит и Скрипач как-то приспособились, – несмело начала Джессика, но Берта тут же её перебила:
– Не сравнивай, – сказала она. – У Ита было прекрасное детство, а Скрипач был искалечен, и физически, и ментально, он не осознавал толком, что с ним происходило – в отличие от Фламма, которые великолепно помнят себя с семилетнего возраста! Да, Ит и Скрипач приспособились, это ты верно подметила, но удалось им это только потому что в этом процессе принимали участие те, кто были в них крайне заинтересованы. В частности – Фэб, честь ему и хвала, который мгновенно понял, как надо поступить, чтобы не сломать им психику. Ты предлагаешь что? Сидеть при них безвылазно, лечить – там полно проблем, как же иначе – учить, стеречь, беречь от инициации, потому что, положа руку на сердце, Джесс, ты ведь понимаешь, что мы ничего толком про них не знаем, и что эта инициация чёрти чем может вообще кончиться?!
– Про это я думала, – кивнула, соглашаясь, Джессика. – И про Амрита – тоже, примерно в том же ключе. Он ведь тоже не простит, к тому же он категоричен, непримирим в суждениях, он максималист, и… пока что он всего лишь мальчик, который очень хочет казаться взрослым, но взрослым он пока не является, как ты догадываешься.
– Эти тоже. Но уже не мальчишки, конечно, подростки. Ри, кажется, не понял…
– Ты о чём? – спросила Джессика.
– Берсерк. Извини за вопрос, у Амрита и той девочки ведь уже что-то есть, верно? – прищурилась Берта.
– Есть, – мрачно ответила Джессика. – Ещё как есть.
– Значит, не такой уж он и мальчик. А там уже был берсерк, и что это значит, как ты думаешь? Да то, что это половозрелые рауф, подростки на берсерка не способны, потому что это реакция взрослого гермо, реакция защиты самки и носителей потенциального потомства. Или потомства непосредственно, – Берта отвернулась. – Самку они, кстати, и защищали, иначе как самкой я эту шлюху назвать не могу. А ещё это значит, что у данной пары, кем бы они ни были, нет механизмов подавления второй части генома, не предусмотрен у них такой механизм, и это при человеческом фенотипе. Ит смотрел, сколько получилось посмотреть. Пока они торчали в изоляторе после этого избиения, он сумел провести генетически тесты – и это снова лютый адов треш, Джесс, потому что у братьев рауф в доминанте. При человеческом фенотипе. Соображаешь? У них диссонанс преобладающих генов, они должны выглядеть иначе, ближе к Лину и Пятому, а не так, как они выглядят – но, тем не менее, что есть, то есть.
– Ужас какой, – потерянно произнесла Джессика.
– Это ещё не ужас, – парировала Берта. – Ужас в том, что не подскажешь ли ты мне, о мудрая жена властителя вселенной, где на этой чертовой планете завалялся подходящий мужик рауф для развязки двух гермо? Ммм? Причем ты знаешь моих. Ты знаешь, какие отношения в нашей семье. Ты знаешь, какие танцы с бубнами у нас вокруг этой темы, и как тот же Ит по сей день загоняется. Твой козёл, кстати, ему снова на эту больную мозоль давил.
– Опять? – возмутилась Джессика. – Бертик, я поговорю с ним. Что за детский сад, ей богу, ну зачем он так?
– Хороший вопрос, зачем он так, – Берта с укором посмотрела на Джессику. – Чтобы больно сделать. Чтобы унизить. О превосходстве своём напомнить. Видимо, за этим.
– Ну, хорошо, – Джессика встала, снова подошла к окну, и уставилась в пространство. – Что ты предлагаешь? У тебя хоть какие-то мысли есть на этот счёт?
– Не-а, – ответила Берта. – Нет у меня мыслей. А у тебя?
– В любом случае, их надо вывозить, – Джессика вздохнула. – У меня есть кое-какие варианты. Придется отлучиться на месяцок, всё проверить. Потом вызову тебя, обсудим, постараемся решить.
– Не пробуй соваться на Окист, – предупредила Берта. – Даже думать об этом забудь.
– Почему? – удивилась Джессика.
– Да потому что там все в курсе про ваши художества, к тому же Фэб с компанией даже ваши комнаты в нашем доме уничтожили. Полностью. До подвала.
– В смысле? – Джессика удивилась и огорчилась. – То есть это как? Они же были…
– Были, были, но Фэб предложил перестроить дом, что мы и сделали, – Берта усмехнулась. – Весь блок разобран, от и до, камни утопили в море, на хорошем расстоянии, а на самом месте Ит высадил такие колючки, что даже Шилд в них не суётся. Так что на том месте, где вы были в нашей жизни, теперь дыра. С колючками.
– Отомстили, значит, – с горечью сказала Джессика.
– Да нет, не отомстили. Просто, понимаешь ли, было очень мерзко и грустно проходить мимо ваших бывших дверей, – объяснила Берта. – Вообще, зря я про Фэба. Это обман. Это не Фэб.
– А кто?
– Это я настояла, – Берта с вызовом глянула на Джессику. – Есть вещи, которые нельзя
