Конечно, действительность все время пытается опровергнуть литературу. Вода в реке, на берегу которой я сейчас стою, не прозрачная, а мутно-желтая, и противоположный берег не в полутора милях, как представляется Геку, а метрах в пятистах, и никакого величия в медленном течении не усматривается, и не мелькают на поверхности черные точки и такие же черные полосы — шаланды и плоты, а медленно и тяжело ползут груженные лесом или углем баржи. Ну и что? Я даже сравнивать ничего не хочу, заранее признав, что у Марка Твена зрение получше моего.
Мемфис, причал. Туристический пароход, выполненный в стиле тех, что курсировали по Миссисипи в середине XIX века
Живые потомки
Оставалась последняя треть путешествия, которое предполагалось завершить там же, где Гек с Джимом, то есть на ферме Фелпса. Точного ее местонахождения никто, разумеется, не знает, но, судя по карте путешествия, которой мы по-прежнему руководствуемся, она в Арканзасе, где-то между Наполеоном и Колумбией. Но тут случился конфуз. В «Жизни на Миссисипи» есть один готический, в духе Гофмана или, учитывая юмористическую окраску, скорее, Вашингтона Ирвинга, сюжет, связанный как раз с Наполеоном: один из участников некоей интриги, не поладив с двумя другими заговорщиками, решает сойти здесь на берег. Однако выясняется, что это невозможно: никакого Наполеона больше нет, его смыло наводнением. Честно говоря, этот сюжет я как-то забыл. Но даже если б и помнил, решил, что с тех давних пор городок снова отстроился, ведь он есть на моей карте-путеводительнице. Увы! Картографическая служба штата Арканзас, а равно всей страны, с ней не согласна — на официальных картах никакого Наполеона нет. Нет и Колумбии.
Пришлось первоначальный план изменить и двинуться через Мемфис (который Гек с Джимом миновали, не заметив, как и Каир) в городок под названием Магнолия. Это уже другой штат — Миссисипи. Что понесло нас туда, ведь наши герои быть здесь явно не могли — тоже слишком далеко от Реки? А то, что здесь нас ждал доктор Люциус Мэрион Лэмптон, которого друзья, даже не очень близкие, зовут Люком. А Лэмптоны — предки Марка Твена по материнской линии, так что сорокалетний доктор из Магнолии занимает свое почетное место на генеалогическом древе, являясь прапрапра…внуком Марка Твена.
Первым делом Люк везет нас на кладбище при старой, первой трети XIX века, методистской церкви Чайна Гроув. Здесь, в нескольких десятках миль от Магнолии, похоронен Уильям Лэмптон — кузен матери Марка Твена, то есть его двоюродный дядя. Вскоре после смерти матери и вторичной женитьбы отца он, не выдержав домашнего гнета мачехи, сбежал вниз по Реке, добрался до Нового Орлеана, затем вновь пустился в путь, уже в обратном направлении, и в конце концов осел в одном из городков штата Миссисипи, где занялся строительным делом, обзавелся многочисленной семьей и во благовременье скончался. Его внучатому племяннику было тогда 33 года, дяди он не знал, но в семье блудного родича часто вспоминали, и не исключено, он послужил одним из прототипов Гека Финна. Во всяком случае, поиски свободы вели его в том же направлении.
Побродив по кладбищу, где помимо Уильяма покоятся и другие Лэмптоны — целый семейный склеп, заглянув в церковь, в которой, напоминая о былых временах, скамейки для черных на галерее отделены от мест для белых, возвращаемся в Магнолию.
В саду перед домом потомков Марка Твена. Точно так же подстригали кусты и в его времена…
Люк выносит на веранду кресло-качалку, которое принадлежало его пра-пра-пра… и чудом сохранилось на ветрах времени, раскладывает на столе книги из библиотеки Марка Твена с его пометками, рядом усаживаются его сыновья-погодки Гарленд и Кроуфорд — самые юные из живущих ныне наследников великого насмешника, и затевается у нас разговор, которым мне кажется уместным завершить этот рассказ о поездке по Твенленду.
— Скажите, Люк, вы себя Твеном ощущаете? Или, если угодно, Клеменсом? Или Лэмптоном, но не только по имени? Словом, членом семьи или клана, породившего явление по имени Марк Твен?
— Ну, конечно, быть одним из прямых, по крови, наследников Марка Твена — это большая, хоть и случайная честь. Насколько я знаю, это чувство разделяют и другие ныне живущие Клеменсы и Лэмптоны. Только, видите ли, наш родич Марк Твен наверняка поднял бы таких зазнаек, как мы, на смех. Собственно, он это уже и сделал: так и вижу кого-нибудь из наших в роли Герцога или Короля. Твен считал, что семейное древо должно походить на картофельную ботву: лучшая часть под землей. Правда, и у него были свои комплексы. Так, скажем, подобно матери, он гордился кровным родством с графским родом Дарэмов.
— «Другие», говорите, «наши»? У вас, что же, нечто вроде ассоциации родственников Марка Твена существует?
— Ассоциации, конечно, нет. Да немного нас и осталось. Увы, хотя у Марка Твена было четверо детей, пережила его только одна дочь Клара. В октябре 1909 года она вышла замуж за русского пианиста и дирижера Осипа Габриловича. Бракосочетание состоялось в Стормфилде, дома у Марка Твена, и он на нем был, хотя до рождения единственной своей внучки Нины, которая появилась на свет в августе 1910 года, не дожил. Ее судьба сложилась несчастливо, замуж так и не вышла, осталась бездетной, почти всю жизнь старалась избавиться от пристрастия к наркотикам и алкоголю и умерла в 1966 году.
Да, ассоциации нет, но несколько лет назад иные родичи из Америки и Англии собрались во Флориде на открытие надгробия на могиле деда Марка Твена Бенджамена Лэмптона. Несколько раз в Америку приезжала дочь покойного графа Дарэма Люцинда Лэмбтон («б» поменялось на «п» в ходе ассимиляции семьи на новой, американской, почве. — Прим. авт.). Это было нечто вроде паломничества, она проехала от Нью-Йорка до Миссисипи, останавливаясь на кладбищах, где покоится прах наших предков. Иногда получаю письма от людей, с которыми связывает принадлежность к роду. Словом, еще раз — клуба нет, но семья есть, стараемся сопротивляться ходу времени.
— Считается, что Марк Твен больше, чем кто-либо иной — неважно, писатель, философ, политик, — воплотил сам дух того, что называется американизмом. Что скажете?
— Ну, не знаю, это вам, знатокам, судить. Я же могу лишь заметить, что американизм Марка Твена — это не просто картина идиллического детства на берегах Миссисипи. Марк Твен — продукт восьми поколений американцев, которые, в свою очередь, сами были порождением границы с тех самых пор, как возникло это понятие. Ему не надо было искать Америку, она была рядом, под боком. На могиле Уильяма Лэмптона, не только двоюродного брата матери, но и товарища ее детских игр, мы только что были. А другой ее кузен, Джеймс, стал прототипом полковника Селлерса из «Позолоченного века».
— Но коли так, то откуда же это равнодушие к его книгам?
— Да, верно, теперь уж им не зачитываются, как раньше. По-моему, это свидетельствует о каких-то тяжелых провалах в нашей современной культуре. Нынешние американские дети рискуют стать интеллектуальными нищими, если не откроют для себя Марка Твена. И все же, все же… даже и во времена компьютеров наши ребята, как и встарь, воображают себя пиратами, они по-прежнему ищут приключения в лесах, плавают по рекам и ручьям и мечтают о том, чтобы удрать от школьной и домашней рутины. На американском Юге полно нынешних Томов Сойеров и Гекльберри Финнов. Да весь мир полон ими!
…Мне хотелось бы верить в то, что это правда.
И может быть, это действительно правда, косвенным свидетельством чего служит тот факт, что в академическом (!) издании воспроизведена карта с названиями несуществующих городов.
Николай Анастасьев Фото Виктора Грицюка
Электромобили появились на дорогах, как ни странно, намного раньше автомобиля с двигателем внутреннего сгорания: в 1842 году англичанин Роберт Дэвидсон уже катался «верхом» на «ванне», заполненной серной кислотой с погруженными в нее электродами. К началу ХХ века на 936 бензиновых авто приходилось 1 585 электрических! А уже через 12 лет только в Америке было около 10 000 электромобилей. Сегодня в мире их насчитывается около полумиллиона… Много? Да, если забыть, что общий автопарк США составляет около 220 миллионов авто.
14 ноября 1896 года. «Электрическое ландо» Уолтера С. Бьюзи на гонках Лондон— Брайтон
Первенец и… пасынок
