как у меня отобрали Леву. Узнав всю правду о своем браке, я взяла ребенка и пересекла границу, думая, что уж мама меня приютит. Мама мне поможет. Но моя верующая мама даже слушать меня на стала, ведь я ослушалась ее. Я уехала в страну разврата и вернулась оттуда без мужа. Я поселилась в крохотной комнатке в общежитии, радуясь, что теперь свободна, тут же восстановилась на учебе, стала работать переводчиком в сети. Немецкий у меня действительно был хороший. Но муж в отместку написал на меня заявление в консульство и ко мне пришли с проверкой. В тот день малыш упал с кровати и ударился головой. Это сильно подпортило дело, и на меня завели административку за плохое обращение с ребенком. Я отбивала все пороги, я кричала и ругалась, чтобы мне вернули моего малыша. Но в итоге меня выгнали из квартиры и потребовали оплату за учебу. А еще дали совет, пока не устроюсь на приличную работу и не получу статус, ребенка мне не видать. Так и вижусь с малышом по выходным и часто провожу праздники. В чем мне действительно повезло, так это в том, что муж не планирует забирать Леву, как мне сказали, такая опасность существует.
После бессонной ночи я надеваю новые вещи и готовая к бою, иду на экзамен. И по началу все хорошо, но потом заявляется Распутин. Посреди ответа Ольховского, развязно берет билет со стола и сбивает Ольховского со стула.
— Ты охренел? — орет тот вставая, но Распутин словно не слышит.
— О, ты приоделась? Меня ждала.
— Пошел вон, Распутин! — вскочила я и указала на дверь.
— Я пришел сдавать экзамен, — он сказал это на чистом немецком, что я даже опешила, но тут же взяла себя в руки и тоже заговорила на этом языке.
— Я не приму у вас экзамен, хотя бы за то, что вы не появились на моих занятих ни разу, хотя бы за то, как вы посмели без стука и уважения войти ко мне в кабинет. И точно не приму экзамен за избиение моего студента.
— Избиение? Не смеши меня.
Ольховский стоял, не шевелясь, под моим взглядом, потом посмотрел на остальных ребят, которые ему кивнули. Они встали на мою сторону, и я как никогда была счастлива. Особенно, когда Ольховский тоже заговорил на немецком. Плохом, но сносном.
— Еще как избил. Оскорблял преподавателя и избил меня.
Распутин стиснул челюсти и оперся руками на стол, посмотрел мне в глаза.
— Бери ношу по себе, чтобы не падать при хотьбе, сука.
С этим он и вышел, хлопнув дверью.
Сначала было молчание, оно очень тяготило, а потом кто — то сказал.
— Аврора Михайловна, а если мы удачно сдадим экзамен, вы сводите нас на выставку Гюмберга.
Я слышала о ней. Он пишет весьма откровенные картины, но все в рамках приличия.
Но это предложение вызвало улыбку, я немного успокоилась.
— Только если без троек.
Позже мне сказали, что Распутину в ту неделю не поставили ни одного экзамена, и я была счастлива.
— Его отчислят? — это было некрасиво с моей стороны, но я не удержалась от вопроса, когда мы уже собирались домой.
— Если бы, Аврора. Его обязали посещать занятия ежедневно до конца года, и тогда он все исправит.
— Стой, стой. Как исправит? А если я откажусь.
— Ну ты можешь подольше его помурыжить, но в конце года все равно хоть тройку, но поставить должны будете.
— Только потому что он Распутин?
— Да, только поэтому.
Я злилась и бесилась, понимая, что как бы то ни было, проиграю. И решила для себя быть выше ненависти. Если он будет посещать, если с ним не будет проблем, то и я не буду, как он выразился стервой.
Когда я вышла с работы, то сразу пошла в сторону метро, в голове уже были мысли о том, что купить Леве на Новый год. У них будет утренник, и мне разрешили в нем поучаствовать в виде снегурочки. Я стала замечать, что отношение заведующей детского дома ко мне поменялось. И это не могло не радовать.
Не успеваю я закончить переходить пешеходный переход, как прямо передо мной появляется огромная чёрная машина.
Хочу обойти, но вдруг дверь открывается, и пара человек в чёрных масках буквально затаскивают меня внутрь. И как бы я не кричала, бесполезно. Меня толкают на пол, поворачивают на живот и стягивают руки пластиковым креплением, а в рот суют кляп. От страха у меня сводит внутренности. Единственная мысль, что плещется на краю сознания, что я больше никогда не увижу Леву.
Глава 8.
***Платон***
Член проникал все глубже. Еще. Еще. Я дернул за волосы и заставил девку прогнуться, чтобы всадить сильнее, грубее, жестче. Она кончила, сквиртуя, а я отбросил ее на кровать. Ненавижу это дерьмо.
— Что? Платон? Ты уходишь? — блондинка имени которой я даже не спросил, прикрыла пизду, словно скромная. Пиздец. Да что все бабы, как сговорились. На*уй играть невинных, когда сами меркантильные твари, которые просто ищут крышу побогаче. И училка новая такая же. Не зря же с деканом трется. Зачем только одевается, как замухрышка непонятно. Там по титькам видно, что она давно и прочно не целка.
— Ухожу, — собираю шмотки и сразу выхожу за дверь, шокируя в подъезде какую-то бабку. Мне последнее время на все наплевать.
Ну а что? Скоро я женюсь на тридцатилетней кошёлке Ингрид, только потому что один раз разозлился и забыл вовремя высунуть.
Теперь она беременна моим спиногрызом и постоянно давит на меня своим положением. Еще и отцу моему в уши льет.
Словно беременность делает женщину больной и беспомощной. И теперь мой влиятельный папаша вынуждает меня на ней жениться. Или
