продвигалась быстрей, чем можно было ожидать. Я начал беспокоиться, что придётся самому решать, чего приобрести для друга. Себе я уже заприметил бумажные пакетики с нарисованными яблоками. В противоположность товарищу, меня больше донимала сухость во рту.
Вангер подоспел вовремя. Затоварившись, мы побрели дальше параллельной трассе аллеей, живописно присыпанной палой листвой. Руки моего приятеля теперь занимали одноразовый стаканчик с пивом да булка с сосиской (я всё опасался, что, перепутав спьяну, вместо неё он откусит себе палец). Купленный мною так называемый сок был слабоватым противовесом штативу, который Курт, естественно, так у меня и не забрал. Зато напиток из разведённого концентрата показался в разы вкуснее недавней горькой кислятины по цене односолодового виски. Просто, приемлемо и… «Быстрота верней, чем кайф. Наш девиз: фаст фуд — фаст лайф!» — само-собой родилось мозгу. Почему б не взяться сочинять рекламные слоганы, если доживу до послезавтрашней «пенсии»? Вполне созвучно гонкам и не так мрачно, как знаменитое: «живи быстро — умри молодым». И уж точно не пошлее мужика с выменем.
— Хочешь, познакомлю с дочкой? — предложил жующий Курт. — Правда, предупреждаю, она помолвлена. Вообще-то вы с ней знакомы, — добавил он. — Помнишь мою малышку?
— Так ей же было года три тогда!..
— Четыре. А ты выиграл юниорский чемпионат штата по картингу.
Теперь, с расстояния прошедших лет, это достижение виделось не значимей, чем победа на школьном поэтическом конкурсе. А в тот момент, наверно, я чувствовал себя самым счастливым на свете. Давно позабыл, каково это. Получится ли завтра вспомнить?
— Семья воссоединилась? — попробовал я порадоваться за него. — Помнится, ты разводился…
— Как видишь, это не помеха. Когда общение перестаёт быть обязательным, оно становится просто приятным. А у тебя какие новости на личном фронте?
— Никаких.
— Что-то быстрый парень тут отстаёт.
— Представь, — решил я излить ему опробованные на себе оправдания, — какой-нибудь пацанёнок из гетто грезит не баскетболом, а гонками. И тут видит по телеку или узнаёт из газет, что приключилось с беднягой Бобом. Вряд ли после этого он будет всё так же ему завидовать. Вот и мои друзья, женившись на красотках, на текущий момент либо развелись, либо превратились в скучных обывателей. А кто-то умудрился совместить первое и второе. В межсезонье пытался с ними встретиться, но у них оказывалось столько дел, либо так устали… Я перелетал через Атлантику, а они не могли оторвать задницу от дивана.
— Завидуешь им? — уловил в моих жалобах проницательный журналист.
— Учившимся ради каникул, работавшим ради субботы, а теперь приходящим к мысли, что живут в общем-то ради смерти? Ты прав, я ничем их не лучше. Порой кажется, что я не занялся чем-нибудь иным лишь потому, что оно б у меня получалось ещё хуже.
— Брось прибедняться! — выкинув салфетку, похлопал меня Курт по плечу, едва не расплескав мне сок. — Разве сегодняшним поулом ты не доказал, что чего-то стоишь? Хотя бы самому себе.
Никто не умеет испоганить настроение так, как близкие друзья. Они предпочтут доверительно сообщить тебе самую неприятную правду. А если и солгут, дабы не обидеть, то специально сделают это таким образом, чтобы ты без труда распознал ложь.
— Ты ведь прекрасно знаешь, — скривился я, — что это достижение продержится в памяти фанатов ровно до завтрашнего старта. И если финиширую хоть на позицию ниже, в их глазах навечно останусь лузером, упустившим верный шанс.
— А в собственных?
— Не понял…
— Твоя проблема в том, что ты всегда ставил планку немного выше, чем реально мог взять.
— Разве это неправильно? А как иначе чего-то добиться в жизни? Тем более в спорте…
— Прекрасная формула для манипуляции: заставлять выжимать из себя все соки в угоду кому-то, всё время чувствовать должником, который где-то что-то постоянно недодаёт. В твоём случае это привело к тому, что ты привык проигрывать, и уже реальные цели воспринимаются тобой, как та самая не берущаяся планка.
Вот именно! Такое везение, как сегодня, обычно не растягивается на два дня кряду. Разве у великих чемпионов. Но не у простых смертных!..
— За этим ты рассказал про всех тех погибших гонщиков? — сорвалось с моего языка.
— Это был мой долг, — услышал я вместо логичного «ты же сам попросил». — Дальше тебе решать. Не хочу, чтобы ты стал его добычей, но ведь всё равно не послушаешь… — мне показалось, мой спутник заснул на ходу. Но он просто подбирал слова. Описать то, что, очевидно, не часто являл белому свету. — Однажды, — наконец вернулся к нему дар речи, — на моём рентгеновском снимке оказался брак, который приняли за опухоль. Несколько дней я был почти уверен: мне осталось полгода максимум. И знаешь, эти дни я вспоминаю, как самые счастливые в своей жизни. Никогда не получал от неё столько удовольствия, жадно впитывая любые мелочи — щебет птичек, шелест листиков, тень от облачка. Чёрт! Как бы я хотел вернуться в то состояние, но не уверен, что в нём можно долго пробыть и не рехнуться. А вашему брату как-то удаётся. Отсюда моя к тебе жгучая зависть. Даже сейчас… Что-то я перебрал, — пыхтя, журналист глянул на часы. — И дочка давно ждёт в машине на стоянке. Присоединишься к нам? — кивнул он на проходящий под трассой тоннель, напоминающий прямоугольный зев с высунутым растрескавшимся языком-пандусом.
Донёсся грохот, будто оттуда вот-вот появится танк времён Второй Мировой. Но выкатилась толкаемая мороженщиком тележка. Надеюсь, завтра эхо не станет так надо мной шутить!..
— Спасибо, — протянул я другу-фотографу треногу. — Вам и без меня найдётся о чём пообщаться. Лучше прогуляюсь ещё. Как пройти к тому дереву?
— Найдёшь. Место популярное. Не спутаешь. Ну, бывай, коль не передумал, — подмигнув на прощание, Курт заковылял в пасть-туннель, царапая ножками штатива без того покоцанный асфальт, и медленно растворился в полумраке, плохо освещённом тусклыми лампочками.
В душе тенью мелькнуло недоброе предчувствие, которое я поспешно отринул. С какого мы виделись последний раз?!. Завтра же гонка! И наше обоюдное присутствие на ней обязательно.
Впереди, где дорожка загибалась вправо, замаячил просвет. Теперь закатное небо у горизонта напоминало обглоданную корку неспелого арбуза. На востоке стремительно темнело. Будет-таки обещанный дождь, или нет? Незаметно включились фонари.
Аллея плавно поворачивала с запада на север, а пологий подъём перетёк в спуск. Я вышагивал, убыстряя темп и пытаясь изгнать невесёлые мысли из головы, но вместо них её заполнял какой-то тарабарский марш: Штайн-вальд, Бухен-вальд, Ауш-витц — похоже на адскую считалку, исполняемую кандальной цепью. Показалось, иссохшие листья под ногами хрустят, как снег под растёртыми до кровавых мозолей ступнями подневольных работниц, или
