почти двадцать накопилось. Мистер Пушистик давно стоит над могилой брата и оплакивает его. Надо бы им воссоединиться.
– Теперь ты поговоришь со мной?
– А? Прости, я задумался. Можешь повторить?
– Я спрашивала: теперь ты поговор… Мгньюю! – промычала Калиса, стоило чуть сильнее сжать челюсти.
– Да, давай поговорим.
– Не делай так больше, пожалуйста, – взмолилась сестра.
Приняв мои обещания о том, что в ближайшее время я так не сделаю, мы вернулись к обсуждению навыков. Но вновь не пришли к согласию, даже с учётом маминых слов. Каждый из нас твёрдо стоял на своём. И как в прошлые разы, было решено отложить этот спор на будущее. Даже не столько спор, сколько эксперимент: после спячки у нас будет двадцать пять свободных очков навыков. По одному за каждый прожитый год. Мы проснёмся, вложим их в соответствующие навыки и посмотрим, кто оказался прав.
Спустя несколько дней мама закончила с уборкой и направилась к нам, попросив приготовиться. Мы никуда не уходили, с нетерпением ждали её и были готовы ко всему.
Сестра сильно обрадовалась, когда Ликура наконец зашла к нам в пещеру.
Я же едва не завизжал от ужаса и отвращения. Казалось лось, съеденный и успешно переваренный неделю назад, по атомам собрался обратно, галопом пробежался по желудку и постучался в область горла с вежливой, но настойчивой просьбой выйти воздухом подышать.
Мама, всё ещё находясь в образе ящеролюдки, зашла в пещеру абсолютно голой. Всё тело, от головы до пят покрыто морщинистой кожей: бёдра, живот, маленькая грудь, руки, абсолютно всё. И этот цвет, непонятного серо-коричневого оттенка. Не знаю, как у этих ящеролюдов с личной жизнью, но с собиранием гаремов у них явно проблемы вселенских масштабов. Не, я всё понимаю, что красота внутри человека, но я обычное разумное существо, которое смотри глазами на внешность – а не маньяк, что копается в чужих кишках и находит в этом что-то прекрасное. Но всё это меркло с главным вопросом: почему ящеролюды? Это. Тело. Человека. Да, крайне странная кожа. Да, непонятные уши, чуть удлинённые и заострённые, чем-то похожие на уши равнинных эльфов. Да, странные глаза, как у рептилий. Но эти всё отличия незначительны. Ведь мама выглядит вполне себе неплохо, если не обращать внимания на структуру кожи: упругая грудь, крепкие бёдра, практически плоский живот и полное отсутствие каких-либо складок или дряблой кожи. Ну вылитая девушка двадцати пяти лет от роду! Даже ноги, и те человеческие. Я думал, что под штанами двойной коленный сустав или одинарный выгнутый наизнанку – но нет. Ящеролюды выглядят как немного изменённые люди, или эльфы.
Сестра засыпала маму восторженными возгласами о том, что она очень красивая и здорово выглядит. Но в конце добавила, что скучает по её нормальной форме. В этом пункте я был полностью солидарен с сестрой: мне тоже не терпелось увидеть маму в форме дракона. Да и видеть родную мать голой – такое себе удовольствие. Я понимаю, что стыдится наготы драконам не пристало: всё же довольно странно встретить дракона, который кутается в одеяла и дико смущается, если кто-то увидел его обнажённый хвост. Но маме лучше не расхаживать здесь как по нудистскому пляжу – уже осень и в пещере холодно. Она простыть может. Но сперва надо попросить её кое-что сделать.
– Мам, а можешь развернуться?
– Не стоит задаваться глупыми вопросами, сын мой – мама повернулась к нам спиной. – В этом облике у нас нет ни крыльев, ни хвоста.
Официально заявляю, а после ставлю сегодняшнюю дату и личную подпись: “Тот, кто решил называть этих разумных существ ящеролюдами – идиот. Даже не идиот, а кретин. Олигофрен. Гидроцефал. Аутист с последней стадией разжижения головного мозга, у которого всё серое вещество давно покинуло черепную коробку и вытекло наружу”. Какой придурок додумался до столь прекрасной идеи назвать этих разумных существ ящеролюдами?
– А мы тоже такими будем, да? И я, и Сиал? – Калиса заворожённо смотрела на маму, изучая каждый миллиметр её тела и не преставая восхищалась её пластикой и грацией.
– Да, дочь моя. Но не стоит забывать, что Сиал твой брат, а не сестра. Поэтому у него будет небольшое отличие, ибо, принимая тело ящеролюда, мы сохраняем свой пол.
Так, матушка, стоять! Вы там что, совсем устали за последнее время? Прилечь не желаем? Может, водички холодной принести? Вот как так можно собственного сына унижать? Что значит “небольшое” отличие? Нет, маменька, ты можешь думать что угодно, но вот я рассчитываю на конское отличие между нами. И на меньшее я категорически несогласен!
– Но не стоит переживать, – продолжала Ликура, развернувшись обратно к нам лицом. – Для вас этой разницы не будет существовать, ибо мы семья. А теперь смотрите внимательно: я покажу, как принимаю свою истинную форму.
Я думал, что сейчас мама разбежится, сделает тройной тулуп, перекувыркнётся, подогнёт под себя ноги, прокатится шариком по пещере и воплотиться в дракона со светопреставлением и с киками: “Лунная призма, дай мне сил”. Но всё прошло немного иначе.
Мама осталась стоять. Её мгновенно обволокло светом, полностью скрыв тело. А уже через секунду светящаяся масса стала изменяться, вытягиваясь, расширяясь, удлиняясь. С двух ног яркое тело перешло на четыре, шея удлинилась, появились торчащие из спины отростки, они приняли форму крыльев. Спустя три секунды после начала превращения, очертания тела Ликуры полностью приняли драконью форму. Свет рассеялся с громким хлопком, и мама предстала в привычном для нас амплуа. На всё это потребовалось ровно пять секунд.
– Мама! – взвизгнув, Калиса бросилась к ней.
– Рада видеть вас вновь, дети мои. Приятно осознать, насколько сильно вы выросли по сравнению с тем, какими были до вашей спячки, – Ликура нагнулась и потёрлась носом о спину Калисы.
– Мамуля, мамуля! –Калиса находилась в диком экстазе. Как умалишённая, в порыве самых светлых чувств, она в бешеном ритме тёрлась своим боком об мамины ноги.
– Она самая, дочь моя.
Я подошёл к Ликуре и молча потёрся носом о её бок. Мне не хватало этого вида. Маме лучше оставаться такой как можно дольше. Нет, она всегда прекрасна, но форма ящеролюдки ей не к лицу. Ну, или не к морде.
– Здравствуй, сын мой, – мама в ответ потёрлась носом об мою спину.
В центре пещеры стояла мама. С одного бока к ней банным листом прилипла Калиса, с другого стоял я. Ликура же, потерявшись от такого обилия внимания,
