— Во всяком случае, — сказал я, — этот вопрос вы должны решить сами.
Подумав немного, Граф твердо сказал: он решил остаться в Хельсинки, и мы можем всегда встретиться с ним, когда в этом будет необходимость. На случай срочного вызова с той или другой стороны обусловили сигнал.
Хельсинки жил в предчувствии войны. Начались демонстрации шюцкоровских молодчиков у здания нашего представительства. Полиция усилила охрану советских учреждений. Учитывая нарастание враждебности в стране, я решил на дипломатической автомашине проехать главной дорогой по Карельскому перешейку и своими глазами убедиться, что там происходит.
Рано утром, в воскресенье, 25 ноября, я с переводчиком резидентуры и шофером покинули Хельсинки. В случае задержания нашей легендой была поездка в Куоккала к семье русского художника Репина. Самое большое, что полиция может сделать, если она контролирует движение по дороге, это запретить дальнейшую поездку и предложить вернуться в Хельсинки.
Приехав в Выборг, мы основательно проверили, нет ли за нами наблюдения, и выехали на дорогу, ведущую к границе. Отъехав километров двадцать от города, мы свернули на проселок в сторону залива и были поражены увиденным. В сосновом лесу в шахматном порядке лежали поваленные деревья, торчали высокие пни. Сразу за лесом, вдоль дороги установлены в три ряда огромные базальтовые глыбы, конусом кверху. С правой стороны проселочной дороги, в пятистах метрах от этих глыб мы увидели три мощных бетонных дота, хорошо замаскированных, в шестистах метрах друг от друга. Опасаясь нарваться на охрану, мы возвратились на главную дорогу и переехали на левую сторону вглубь до десяти километров. И там на открытой местности увидели надолбы из огромных базальтовых камней. Стало ясно, что мы попали в одну из укрепленных зон, из которой поспешили выбраться на главную дорогу.
Проехав по ней еще километров двадцать, остановились в безлюдном месте у лесочка слева от дороги, чтобы отдохнуть, перекусить и полюбоваться панорамой ясных полей, уходящих вдаль к горизонту. День был теплый, солнечный, несмотря на конец ноября. Когда мы приготовились пить чай и притихли, из леса услыхали отдаленный шум работающей техники и голоса людей. Сначала мы не обратили внимания на шум, но затем решили узнать, что там происходит. Углубившись в лесок метров на двести, увидели перед собой огромное озеро, уходящее за горизонт. От него по направлению к дороге люди в гражданской одежде рыли широкий и глубокий канал.
Сразу мы не сообразили, для чего это делается, но когда вернулись к дороге и увидели, что она проходит по высокому склону между полем и озером, поняли, что в случае необходимости финны могут затопить все открытое пространство с правой стороны дороги. Такое серьезное военно-инженерное мероприятие финнов мы увидели впервые. Когда мы наблюдали за работой у озера, нас тоже заметили и три человека стали приближаться к нам. Мы быстро вернулись к машине и уехали с этого места, пока они не записали номер нашей автомашины.
Километрах в десяти от места нашего чаепития мы въехали в густой лес, подступающий к дороге с двух сторон. В нем также были повалены деревья, а на обочинах дороги расставлены в три ряда базальтовые глыбы и построены замаскированные доты. За лесом открывалась широкая равнина, на которой справа от дороги, километрах в двух, был виден большой поселок, а слева ровное поле. Вдоль окраины леса, пересекая нашу дорогу, проходила грунтовая дорога, по которой, как нам показалось, должно было идти усиленное движение транспорта. Впереди мы увидели перекресток дорог и остановились для «смены» колеса, которое оказалось «проколотым».
Наблюдая в бинокль за поселком, мы увидели, что он занят какой-то группой войск с большим количеством артиллерии. Гражданского населения в поселке мы не обнаружили. Рядом с поселком проводились учения солдат. Одеты они были в теплые куртки и шапки-ушанки. Но странное дело, каждый из них вместо обычной винтовки со штыком имел в руках не то больших размеров пистолет со стволом длиной примерно 40–50 см, не то пулемет. Ствол покрыт железным ячеистым кожухом, по всей видимости, для охлаждения его. С нижней стороны приклада к стволу вмонтирована круглая коробка, по диаметру и толщине похожая на два вместе сложенные чайные блюдца. Эта коробка могла вмещать до 30–40 патронов. Когда солдаты поднимались и бежали в наступление, они стреляли из своего оружия как бы с рук, без прицеливания. Скорострельность была как из обычного пулемета, но хлопки выстрелов были значительно слабее. Учение солдат развертывалось по направлению к дороге, метрах в двухстах от нас, и мы могли наблюдать в бинокль новое финское автоматическое оружие. Меня это крайне встревожило, поскольку никто из информаторов не говорил нам о нем.
Между тем дорога становилась все оживленнее. В сторону границы двигались колонны войск. Солдаты моторизованных частей имели увиденное нами новое оружие, за исключением двух-трех, у которых были обычные винтовки с оптическим прицелом.
На окраине леса мы заметили группу войск и решили проехать мимо них, чтобы посмотреть, что там происходит. Присмотревшись, мы обнаружили хорошо укрытые ДОТы, по два с правой и левой стороны дороги.
День клонился к вечеру. Оставаться нам дальше в этом переполненном войсками районе было рискованно.
В Хельсинки я выслушал доклады работников резидентуры. Общим мнением было — финны готовятся к войне, но только один человек сказал, что вместо винтовок финские солдаты и офицеры вооружены каким-то новым видом стрелкового оружия, но что это многозарядные скорострельные автоматы — не сказал никто.
Я кратко объяснил товарищам, что финны в случае войны выступят с автоматами вместо обычных винтовок.
Во время беседы мне принесли телеграмму из Наркоминдела, в которой значилось: «Срочно выезжайте в Москву для доклада. Молотов».
Полученная телеграмма взволновала меня. Почему вызывает Молотов, а не нарком внудел Берия? Кому и о чем я должен докладывать? Решил выехать в этот же день. О выезде сообщение послал в свой наркомат. На сборы оставалось два часа, и, конечно, времени на подготовку доклада не было. Но в Ленинграде во время ожидания поезда на Москву я имел возможность основательно подготовиться к докладу о военной ситуации в Финляндии.
Москва встретила холодным, пронизывающим ветром. На перроне вокзала меня поджидал работник скандинавского отдела Наркоминдела, сообщивший, что сопроводит меня к Молотову. Прибыв туда, через пять минут я вошел в его кабинет. Предложив мне сесть, нарком продолжал рассматривать географическую карту Скандинавии. Вид у него был усталый и какой-то тусклый, без заинтересованности к моему появлению. Повернувшись ко мне, Молотов сказал:
— Доложите, что вам известно о военной и политической ситуации в Финляндии.
Я начал с изложения содержания ранее посланных в Наркоминдел телеграмм, затем подробно рассказал о положении в стране после разрыва переговоров, о военной подготовке финнов к войне с нами. Но о результатах своей поездки на Карельский перешеек не доложил, видимо интуиция подсказала.
Когда я закончил свое сообщение, Молотов вышел из-за стола, протянул руку и сказал:
— Вы свободны и можете идти к товарищу Берия.
Через десять минут я был уже у Фитина и заметил, что он чем-то взволнован.
— Где ты ходишь и почему сразу не пришел в наркомат? — зло спросил он.
Я начал объяснять, почему это произошло, как вдруг по домофону послышался резкий не голос, а бич:
— Явился ли этот дурак к тебе?
На этот голос Фитин как ужаленный вскочил со стула и ответил:
— Явился.
— Вместе с ним ко мне, — послышалось из домофона.
Когда вошли в кабинет, Берия полулежал на кожаном диване и угрюмо, через пенсне, молча осматривал нас. Перебравшись затем к столу и тяжело усевшись в кресло, неожиданно выкрикнул, глядя на меня:
