На ум приходит «экзаптация» – классическая дарвиновская концепция, сформулированная Стивеном Джеем Гулдом [242]. Экзаптация – это переориентация древнего биологического механизма на функции, отличные от первоначальных. Прекрасный пример – крошечные косточки в среднем ухе, которые кажутся идеально приспособленными для усиления звуковых колебаний: эволюция выточила их из челюстных костей древних рептилий. В своей часто цитируемой статье Франсуа Жакоб изобразил эволюцию как неутомимого мастера, который хранит кучи хлама на своем заднем дворе и время от времени собирает из него новые приспособления [243]. Согласно моей гипотезе, культурные изобретения возникают аналогичным образом – в результате рекомбинации древних нейронных цепей в новые культурные объекты, полезные для человека и достаточно стабильные, чтобы передаваться от одного мозга к другому.
В случае культурного научения «переделка» мозга происходит быстрее, чем при медленной биологической эволюции. Изобретение нового культурного инструмента может занять всего несколько недель или месяцев (даже если для его распространения на широкую популяцию потребуется несколько поколений). Кроме того, создание культурных объектов основывается на нейронных механизмах научения, не требующих каких-либо изменений в геноме. Учитывая эти фундаментальные различия между биологической и культурной эволюцией, я хотел бы ввести новый термин – «нейронный рециклинг». Он позволяет качественно описать культурные изменения, которые происходят в нашем мозге [244].
Под нейронным рециклингом я подразумеваю частичное или полное вторжение культурного изобретения на территорию коры, изначально развившуюся для другой функции. Слово «рециклинг» предполагает быстрые изменения, происходящие всего за несколько месяцев. Словарь Мерриам-Уэбстер определяет его как «повторное прохождение через ряд изменений» и «приспособление к новому способу использования». В моем родном французском языке глагол se recycler употребляется в отношении студентов или сотрудников, проходящих курс повышения квалификации или осваивающих новую профессию, наиболее отвечающую требованиям рынка труда. Таким образом, нейронный рециклинг представляет собой разновидность переориентации или переподготовки: он трансформирует древнюю функцию определенной области, развившуюся в прошлом, в новую, более полезную функцию в условиях текущего культурного контекста.
Слово «рециклинг» также подразумевает, что нейронная ткань, поддерживающая культурное научение, – это не чистый лист. Она наделена свойствами, которые ограничивают сферу ее применения. Переработанное стекло или бумагу нельзя превратить в любое новое изделие. Эти материалы обладают внутренними физическими качествами, делающими их более пригодными для одних целей, чем для других. Точно так же каждая область коры или нейронная сеть, в силу своей коннективности, генетических предрасположенностей и механизмов научения, обладает внутренними свойствами, поддающимися лишь частичной модификации в процессе культуроосвоения. Если моя гипотеза нейронного рециклинга верна, то культурное научение никогда не «стирает» полностью эти существующие ранее склонности – оно просто их обходит. В результате от культурных объектов не следует ждать бесконечной гибкости и адаптируемости. Диапазон человеческой культурной вариативности определяется ограничениями наших нейронных сетей.
Рождение культуры
Я предполагаю, что нейронный рециклинг играет важную роль в стабилизации того, что мы называем культурой, а именно совокупности общих ментальных представлений, определяющих любую заданную группу людей. Согласно эволюционному биологу Ричарду Докинзу, подобно тому, как гены воспроизводятся в процессе размножения, человеческие сообщества распространяют мемы (элементарные единицы культуры) – от рецептов лимонного пирога до более фундаментальных элементов, таких как письменность или религия [245]. Сьюзан Блэкмор, главный сторонник и популяризатор этой идеи, рассматривает человеческий мозг как «машину мемов», идеально подходящую для копирования культурных репрезентаций и их передачи от одного человека к другому [246]. Однако французский антрополог Дэн Спербер отметил, что «меметическая» модель как теория распространения культуры представляется упрощенной и ламаркистской [247] по своей сути [248]. Она сводит детей к верным «подражателям», старательно имитирующим поведение сверстников и членов семьи. Это необходимо для обеспечения надежного воспроизведения мемов и их культурной стабильности в масштабах десятилетий или столетий. Но эта концепция пассивного подражания не выдерживает тщательного анализа. В отличие от чистого листа или ксерокса, мозг не просто делает копии своего окружения. Наши церебральные структуры жестко ограничены, и лишь небольшая доля пластичности позволяет им адаптироваться к окружающим нас культурным воззрениям.
В сущности, обучающийся мозг действует как фильтр, отбирающий и ограничивающий культурные репрезентации, подлежащие распространению. Мозг ребенка очень чувствителен к некоторым свойствам окружающей среды и чрезвычайно устойчив к другим. Так, обычные дети, если они не страдают аутизмом, не становятся календарными калькуляторами, способными мгновенно назвать день недели, на которые выпала та или иная дата, хотя западная культура, в отличие от многих, буквально одержима хронометрией. С другой стороны, в первые месяцы жизни все дети быстро учатся распознавать лица, голоса, родной язык и чувство сопереживания другим – эти способности могут быть приобретены даже в условиях сильнейшей сенсорной депривации [249]. Гипотеза нейронного рециклинга вполне логично подводит нас к утверждению существования «культурных аттракторов» – общих универсальных фокусов знаний, объясняющих стабильность ключевых особенностей человеческой культуры и предотвращают дрейф, который неизбежно бы возник, если бы дети просто пытались подражать своим сверстникам.
У человека одним из главных факторов, содействующих культурному отбору, является его интенциональный характер. Другими словами, сознание человека имеет свойство быть направленным на некоторый предмет. Как подчеркивал приматолог Дэвид Премак, Homo sapiens – единственный примат, обладающий чувством педагогики. Только люди уделяют пристальное внимание знаниям и психическому состоянию окружающих, чтобы их обучение протекало как можно эффективнее. Мы не только активно передаем культурные объекты, которые считаем наиболее полезными, но и – что особенно очевидно в случае письма – намеренно их совершенствуем. Более 5000 лет назад писцы обнаружили необычайный потенциал, заложенный в наших мозговых сетях: возможность передачи языка через зрение. Последующие поколения довели эту первоначальную идею до совершенства. Длинная цепь традиций обучения связывает нас с этими ранними творцами, приложившими все силы к тому, чтобы их изобретение легче воспринималось зрительной системой, доставшейся нам от приматов.
В конечном счете, по мнению Дэна Спербера, воспроизводство культурного изобретения имеет больше сходств с эпидемией, нежели с процессом имитации. Как вирусы беспрерывно атакуют нашу иммунную систему, так и огромное разнообразие культурных представлений постоянно привлекает наше внимание. Лишь некоторые из этих культурных объектов становятся эндемичными: они находят отклик в нашем мозге почти так же, как вирус обнаруживает брешь в нашей системе защиты. Всякий раз, когда это происходит, мы активно и намеренно передаем эти культурные изобретения другим. Скорость этого процесса зависит от эффективности обучения. По большому счету устойчивые культурные репрезентации, определяющие саму суть человеческой группы, – это представления,
