Веселая наука - Фридрих Вильгельм Ницше

Прошлой ночью я не знал

Сна, скользнув под одеяло.

Ветер жалобно стенал,

Мраком ночь ко мне взывала,

Мак мне сна не навевал,

Совесть спать мне не давала.

Наконец, тоскою полн,

Я побрел на берег моря.

Там дремал какой-то челн,

В нем рыбак, дремоте вторя,

Спал среди уснувших волн.

Сонный челн отчалил вскоре.

Час, – а может быть, и два —

Или год все это длилось?

Явь сознанья помрачилась

Вечной тайной естества:

Все кромешной тьмой покрылось —

И вода была мертва!

Но рассвет настал;– и снова

Челн качнулся на волне.

Где он был? Вода багрова!

Кровь ли хлещет в глубине?

Проще самого простого:

Просто сон пришел ко мне!

Не чудо ли! Застыл!

Распластан и недвижим целиком!

Опора что для крыл?

Откуда и куда и чем влеком?

Поднявшийся в зенит,

Он вышел победителем в бою —

И сам собой парит,

Не празднуя викторию свою!

Как Вечность и Звезда,

Отринув Землю Зависти, живет

Он в Небесах всегда —

Блажен, кто смог узреть его полет!

О гордый Альбатрос!

Свои порывы в Небо я стремлю!

К тебе! К тебе! И слёз

Мне не сдержать;– так я тебя люблю!

Лежу с больным животом,

Клопы едят дико.

Там;– огни, и пляшут кругом,

И много крика.

Она сказала: «Приду!»,

Припав мне к уху.

Как пес, я жду ее, жду —

Ни слуху ни духу!

Ведь клятва была дана!

Неужто обманет?

Иль козою бежит она

К тому, кто поманит?

Была в наряде простом —

А шелк-то откуда?

Неужто в стаде моем

Козел-приблуда?

Горькá, кричи не кричи,

Любви изнанка!

Вот так вот в душной ночи

Растет поганка.

Так может Любовь извéсть —

Какая мука!

Не в силах я даже есть —

Ни даже лука!

Звезды сходят на нет,

Луна села в море,

Серый грядет рассвет —

О горе мне, горе!

Этим душам бесприютным

Слов не нахожу.

Их мучениям минутным,

Трусости и куражу.

Не играю в эти игры,

Подло-дерзновенны, —

Вот и смотрят аки тигры,

А верней, гиены.

Я давно пришел к решенью:

Их не удостою.

Мне угодней быть мишенью,

Нежели стрелою.

Ах! мною вся исписана стена

И на столе сверкают письмена,

И письменами надо вам гордиться.

Вы говорите: «Эдак не годится,

И надо хорошенько потрудиться,

Чтоб затереть их! Чтобы ни пятна!»

Согласен и на это! И беру

Намыленную губку;– тру и тру, —

Вы снова всё нетронутым найдете.

Стена и стол сияют белизной.

Сейчас вы их, управившись со мной,

Своею вечной мудростью засрете!

Слюнявая старуха,

Моя эпоха, у тебя во рту

Часы и дни ворочаются глухо.

Мне жить невмоготу.

– Ты, вечность, злая шлюха, —

Кричу я в пустоту.

Железный век —

Могучий бык: ему смешон мой крик.

Как будто вражеский набег

Мне в мозг проник:

«Се человек,

Который глупость мира не постиг!»

Лей мак забвенья,

Лей, лихорадка, в сердце свой дурман!

Вниманьем вашим я не сыт, не пьян.

Ты говоришь: предназначенье?

Увы! Обман

И яд презренья!

Нет! Воротись!

Снаружи дождь! Снаружи стужа!

Я не пущу тебя наружу!

Вот золото твое. Вглядись!

То вверх, то вниз

Температура: мне все хуже, хуже…

И настежь дверь!

И мне в окошко хлещет ливень!

Неистов дождь и непрерывен.

А мрак ночной рычит, как зверь.

И счет моих потерь

Идет на рифмы звоном медных гривен!

Вновь голуби на площади Сан-Марко.

Как тихо, как пустынно здесь сейчас.

В тени прохладной рифмы жгутся жарко,

Как птицы, выставляют напоказ

Красу, невыносимую для нас;

Еще одна спешит к ним, их товарка:

Мой час! Мой час!

Небесный свод;– подсвечник и трилистник —

То синий, то волшебно-золотой.

Что я ему? Любовник, враг, завистник?

Что я ему? Я чувствую: он мой.

Я чувствую, я ведаю сейчас,

Огнепоклонник или ненавистник, —

Мой час! Мой час!

Вот башня взмыла с львиною отвагой

Над площадью победно в небеса.

Звенит она ристательною шпагой:

Французская;– в Венеции;– краса

Сверкает здесь на солнце, как алмаз.

Охвачен я неистовою тягой:

Мой час! Мой час!

Но прочь, напев мой! Чтобы тьма сгустилась

И в ночь ленивую переросла!

Звучанью дня впасть велено в