— Природный талант, — ответил Северус, поднимаясь с качелей и расправляя плечи. Лили тоже вскочила — вдруг еще удерет, как она сама вчера вечером... — Не хочешь все-таки поведать, отчего ты обошла в поисках меня весь город, не убоявшись даже зловонных дебрей моего обиталища?
Лили моргнула, но повторила:
— Я уже говорила — с тобой хотела повидаться.
— Факт, — согласился он, засовывая руки в карманы. — И я все еще жду объяснений, с какой целью.
Лили открыла рот и снова закрыла. И вдруг выпалила:
— Я не хочу, чтобы ты стал Пожирателем!
Северус смотрел на нее так, словно она перешла на русалочий язык. И поинтересовался:
— Да? И почему же?
У Лили чуть челюсть не отвисла от изумления. Да как он только мог так говорить! Так — так невозмутимо — она ощутила себя ребенком, который пытается допрыгнуть до игрушки в высоко поднятых руках взрослого!..
— Да, мне тоже интересно, с чего это вдруг? Ой, погоди — может, из-за того, что они нехорошие люди? Из-за их убеждений и поступков?..
— Ты ничего не знаешь о Пожирателях, — промолвил он безразлично, с интонацией почти скучающей, но что-то в его глазах...
— Нет, знаю! — выкрикнула Лили страстно — потому что действительно знала, потому что у нее на глазах умирали друзья, она видела их тела, рыдала на похоронах и трепетала за жизнь своего ребенка... — Они пытают людей! И уничтожают семьи! Они — они все разрушают!.. Они погубили, — тебя, нас, мою семью, моего ребенка, — они...
Северус впился в нее взглядом — и Лили ощутила, как внутри, словно песок сквозь сито, отсеиваются нужные воспоминания — все смывающий зеленый свет, и истошный вопль: "Гарри!" — кажется, ее собственный...
— Нет! — закричала она, а потом что-то грохнуло, и Северус отлетел назад. Она перепрыгнула через него и понеслась стрелой — чего вообще-то ожидала от Северуса — все дальше, дальше, в безопасность собственного дома, туда, где можно спрятаться и придумать какое-нибудь объяснение...
Лили не слышала, как он ее окликнул. Впрочем, это не имело значения, потому что она бы все равно не остановилась.
Северус лежал на промерзшей земле, чувствуя себя так, словно все мысли в его голове перемешались от встряски.
В своей легилименции он был уверен. И Лили совершенно точно звала Гарри.
"Это невозможно, — подумал он, — это абсолютно..."
"Почему нет? — поинтересовался внутренний голос с безупречной логичностью равенкловца. — Ты же здесь".
Он должен был выяснить — узнать, в самом ли деле...
Внутренний голос, продолжая прикидываться равенкловцем, сообщил, что раз он сам вернулся в прошлое и раз ошибка в легилименции исключается, то такое объяснение выглядит наиболее разумным. Но какая-то его часть все еще не могла в это поверить; это неверие подняло его с земли и погнало через детскую площадку и дальше по улице — до самого дома Лили...
Там внутренний голос услужливо заметил, что забарабанить в дверь, требуя немедленно его впустить — вернейший способ убедить миссис Эванс, что в дом ломится опасный псих, а потому полицейским не помешало б заглянуть к ней с рождественским визитом. Как же он привлекал внимание Лили в прошлом? Конечно, был и традиционный способ — гравий в окошко, но Лили, помнится, частенько взбиралась к себе в комнату по стелющемуся по стене плющу, когда Петунья за ней шпионила. Северус всегда боялся, что ветка сломается, Лили упадет и сломает шею, и тогда...
Он подергал за плющ, нащупал за ним шпалеру и полез наверх. В комнате Лили горела лампа, но шторы были задернуты, и видно никого не было. Если Петунья опять где-то подкарауливает — ей-богу, он проклянет паскудную девку, и плевать, отследят это в Министерстве или нет...
Северус дотянулся до окошка и постучал. Никто не ответил, и, немного выждав, он постучал снова.
На ярко освещенных шторах нарисовалась черная тень, и сквозь тонкую оконную раму до него донесся лихорадочный голос Лили:
— Это ты, Северус? Если да, то уйди, пожалуйста!
— Конечно это я! — прошипел он в ответ. — Кто б еще полез к тебе в окошко?!
Штора отдернулась в сторону, Лили сердито уставилась на него сквозь стекло — и только тут вспомнила, отчего сбежала с детской площадки. Глаза ее расширились, и она снова нырнула в свое укрытие.
— Уходи! — повторила Лили приглушенным голосом.
— Твоего сына зовут Гарри Джеймс Поттер, — Северус попытался говорить так, чтобы его было слышно в комнате — только там, и нигде больше. — У него... твои глаза.
В ответ — только страшная и бесконечная тишина. Он хрипло втянул в себя воздух и выдавил:
— Ты вышла за... — нет, это имя он повторить не мог, — замуж в августе семьдесят девятого. Мальчик родился через год в июле.
Штора снова исчезла. Лицо Лили напоминало белую маску, искаженную страданием.
— Откуда ты это знаешь? — запотевшее от дыхания окно вуалью затуманивало нижнюю часть лица — только перепуганные зеленые глаза сияли ясно. — Откуда, Северус?
— Скажи сначала, из какого года ты сюда попала.
Лили воззрилась на него, не мигая. А потом произнесла:
— Из восемьдесят первого.
Этот зеленый свет. Северус опустил голову, прижавшись лбом к стеклу. Она умерла. Она вспоминала свою смерть.
Он разыщет Темного Лорда и распотрошит его голыми руками...
Рама, к которой он прислонился, неожиданно отворилась — и, потеряв равновесие, Северус ввалился в комнату головой вперед, впечатавшись лицом в письменный стол. В живот и наиболее чувствительные части тела впился подоконник, а ноги, потеряв опору, остались болтаться в воздухе.
— О Боже! Извини, пожалуйста, — Лили пыталась затащить его вовнутрь, но он отпихнул ее руки и, подтянувшись на локтях, заполз в комнату самостоятельно. Все, что стояло на письменном столе, полетело на пол — включая настольную лампу; электрический свет заплясал по стенам и замер под нелепым углом.
Ручка на двери задергалась. Лили взглянула на нее с ужасом, а дальше Северус сообразил и сам: втиснулся в платяной шкаф и прикрыл за собой дверцу, оставив ее, однако же, незапертой. Под ногами мешались какие-то туфли; кажется, он перепачкал висящую на вешалках одежду — от нее сладковато пахло маггловским стиральным порошком и специфическим ароматом дома Эвансов — гардениями и апельсинами с тонкой примесью хвойного чистящего средства, которым пользовалась мать Лили. Окунувшись в этот запах, он почувствовал, что дрожит — несильно, едва заметно...
— Прошу прощения, — Лили говорила раздраженно, почти кричала, так что к ней, вероятно, заявилась сестра — ну да, мать бы сначала постучала, — мне что, даже в собственном доме личной жизни не видать?!
— Чем ты занималась? — настаивала Петунья. Северус вспомнил этот голос — монотонный и немного гундосый, и насладился моментом чистейшего, ничем не омраченного отвращения.
— Что случилось с твоим письменным столом?
— Корнуолльские пикси! — отрезала Лили. — Уходи!
— А почему у тебя окно открыто? — Петунья никак не унималась, вцепившись в жертву намертво, как ядовитая тентакула.
— Вон отсюда! — заорала Лили.
— Немедленно убери эту гадость! — задохнулась ее сестра. Лили, видимо, достала волшебную палочку — Северус хищно ухмыльнулся, представляя панику на лице Петуньи.
— Тебе нельзя — эти ваши ненормальные фокусы — я точно знаю!..
— Убирайся, пока я об этом не забыла!
Дверь с грохотом захлопнулась; Северус терпеливо выжидал. Сквозь тонкую фанеру было слышно тяжелое дыхание Лили.
Пинком отправив в сторону коробку с карандашами, она распахнула дверцу шкафа, все еще пылая от негодования.
Северус поразился наплыву реминисценций — столько смутных отголосков, что когда-то помнились так же явственно, как его собственное имя. Будто открылся блокнот с заметками, что он вел долгие годы, и в голове тут же возникла строчка: уведи разговор в сторону, и она успокоится.
— Я твои туфли передавил, — сообщил он, резко меняя тему.
Лили моргнула, опустив взгляд.
— Ерунда, это всего лишь обувь.
Она помогла ему выбраться из шкафа, а потом просто молча смотрела в лицо — левая рука на его предплечье, в правой — волшебная палочка. Северусу хотелось верить, что от него не несет ночлежкой для бездомных — но, скорее всего, надежда эта была тщетной.
— Ты так мне и не ответил, — сказала Лили наконец.
— То есть?
— Когда спросил, из какого я года — я сказала, что ты оттуда же — но ты не ответил, а просто... там повис. Поэтому я окно и открыла...
— О, — Северус с преувеличенной тщательностью затворил за собой дверцу шкафа.
— Нет, — сказал он медленно, — я не из... тысяча девятьсот восемьдесят первого. — Лили уже собиралась переспросить, и он продолжил: — Из тысяча девятьсот девяносто восьмого.
Лили уставилась на него, приоткрыв рот от изумления. Он изготовился взмахнуть палочкой, чтобы вернуть на место разлетевшиеся со стола вещи, но она успела перехватить его за запястье.
