Джон. Надо еще доказать, мисс Альма, есть ли что более достойное на свете, чем предаваться неге, услаждению.
Альма. Самоуслаждению?
Джон. А есть какое-нибудь иное?
Альма. Я отвечу на ваш вопрос вопросом. Доводилось ли вам видеть, пусть хоть на картинке, готический собор?..
Джон. При чем тут готический собор?..
Альма. Как все в нем стремится ввысь, словно рвется куда-то — за пределы камня, за пределы людских касаний!.. Громадные, в цветных стеклах, окна, гигантские арки дверей — раз в пять или шесть выше любого, самого рослого человека, — сводчатый потолок, и все эти узкие шпили, устремленные к чему-то недосягаемому! Для меня… для меня только этим оправдано существование, только в этом его сокровенный смысл — в непрестанных усилиях, непрестанном стремлении превозмочь положенные нам пределы… Чье это изречение… ах, как оно прекрасно!.. — «Все мы барахтаемся в грязи, но иные из нас глядят на звезды»?
Джон. Оскара Уайльда.
Альма (чуть обескураженная). Чье бы оно, впрочем, ни было, — сказано верно. Иные из нас глядят на звезды! (Подняв кверху восторженный взгляд, кладет ладонь на его руку.)
Джон. Жать руку в перчатке — никакого удовольствия, мисс Альма.
Альма. Это легко исправимо. Просто-напросто сниму перчатку.
Доносится музыка.
Джон. Ах, черт! (Встает рывком и закуривает сигарету.) Роза Гонзалес танцует в казино!
Альма. Бедненький! Все не можете мне простить, что оторвала вас от той компании? Ничего, недолго еще терпеть. Отвезете меня домой и вернетесь обратно — уже сам по себе…
Пауза
За мной ухаживали по-серьезному — только трое, и каждый раз между нами была пустыня.
Джон. А что такое пустыня, по-вашему?
Альма. Ну-у… непригодная для жилья местность… очень обширная…
Джон. Вы сами, наверно, и делали ее такой — своей церемонностью.
Альма В одном или даже, кажется, в двух случаях я решилась на очень многое.
Джон. На что именно?
Альма. Пыталась занять их при первых же встречах. Играла и пела для них в гостиной.
Джон. А отец в соседней комнате, и дверь приоткрыта?
Альма Думаю, не в этом была беда
Джон. А в чем была беда?
Альма. Я… я не вкладывала в это сердца (Неуверенно смеется.) И вот наступало молчание. Молчание, понимаете?
Джон. Как не понять — молчание.
Альма. Пыталась поддержать беседу я, пытался он, но ничего не выходило.
Джон. Наступало молчание?
Альма. Да, гнетущее молчание.
Джон. И вы снова садились за пианино?
Альма. Я от неловкости все крутила, на пальце кольцо. Иногда чуть не до крови стирала кожу! А гость мой все на часики поглядывал, пока мы оба с облегчением не осознавали, что подходит конец этому бесплодному времяпрепровождению…
Джон. Антракт, так сказать?
Альма. Да-да, антракт, — так мы и говорили… Мне было даже немного горько раза два…
Джон. Но сердца вы в это не вкладывали?
Альма. Никто из них так и не задел по-настоящему моих страстей.
Джон. У вас есть страсти — подобного рода?
Альма А разве не у всех они бывают… иногда, хотя бы?
Джон. Есть женщины — ледышки.
Альма. Я вам кажусь такой?
Джон. Где-то там внутри вы дьявольски возбудимы — я просто не встречал еще у женщин подобной возбудимости. Так возбудимы, что должны таскать с собой пилюли со снотворным. Из-за чего возбудимы — вот вопрос. (Наклонившись, приподнимает ей вуаль.)
Альма. Зачем это вы?
Джон. Чтоб не попала в рот вуаль, когда я вас поцелую.
Альма (расслабленно). А вы… хотите?..
Джон (ласково). Мисс Альма (Берет ее за руки и поднимает со стула.) Ах, мисс Альма, мисс Альма! (Целует ее.)
Альма (дрогнувшим голосом, тихо). Не надо «мисс». Просто Альма.
Джон (с ласковой усмешкой). «Мисс» как-то больше подходит к вам, мисс Альма. (Снова целует ее.)
Она нерешительно упирается руками ему в плечи, не прилагая, впрочем, усилий, чтоб оттолкнуть его.
(Негромко.) Так уж трудно забыть, что вы поповская дочка?
Альма. Не вижу причин забывать об этой. Дочь священника ничем не отличается от любой другой порядочной девушки… от девушки, соблюдающей свою порядочность.
Джон. А что она, собственно, значит — вся эта знаменитая порядочность?
Альма. Для девиц, с которыми вы, как я слышала, проводите время здесь, в казино, — ничего не значит. Но представьте, что в один прекрасный день (вышла из беседки, отвернулась от него)… Что в один прекрасный день вы женились… Неужто вам не захочется, чтобы женщина, которую вы выбрали в жены — и не только в жены, но и в матери своим детям (от этой мысли у нее перехватит дыхание) …чтоб эта женщина отличалась порядочностью?.. Чтобы и вы, ее муж, и горячо любимые ею дети могли взирать на нее с чувством глубочайшего уважения!
Пауза
Джон. Уважение не единственное чувство, возникающее между мужчиной и женщиной. Вам известно это, мисс Альма?
Альма. Известно…
Джон. Существует еще и физическая близость.
Альма. Спасибо, что разъяснили. И без обиняков.
Джон. Именно от нее — как бы вам это ни показалось вульгарным — зависит во многом так называемая прочность семейных уз. А ведь бывает, что женщина отдается мужчине нехотя, словно это печальная необходимость, возложенная на нее неумолимыми законами природы. (Допив бокал, наливает себе еще.) Вот вам!
Альма. Мне?!
Джон. Я говорю вообще.
Альма. A-а!
Из казино донесся рев.
Джон. Петушиный бой начался!
Альма. Раз уж вы были столь откровенны, я тоже позволю себе говорить начистоту. Да, есть женщины, которые обращают прекрасный, по сути своей, акт всего лишь в спаривание двух животных… Вы же, насколько я понимаю, привносите в него любовь.
Джон. Вы совершенно правы.
Альма. Иные ограничиваются любовью телесной, Но есть и такие — и среди них, немало женщин Джон, — кто способен вложить в любовь все свое сердце… всю душу!..
Джон (насмешливо). Ах, душу!.. Вы все о своих соборах…
Снова протяжный рев в казино…
Вас зовут Альма, а Альма по-испански — душа. Я как-нибудь покажу вам схему строения человека — в кабинете у меня, висит. Там обозначено все, что у нас внутри, и вы, быть может, сумеете указать мне на схеме, где она расположена, эта ваша душа со всеми ее красотами. (Допил остатки из бутылки.) Пошли посмотрим петушиный бой.
Альма. Нет!
Пауза.
Джон. Можем завиться и кое-чем иным. Там наверху номера…
Альма (выпрямившись). Мне доводилось слышать, что вы обращаетесь с подобными предложениями к девицам, с которыми проводите время, но верить я отказывалась. Чем вы руководствовались, полагая меня склонной принять это предложение?
Джон. Частотой вашего пульса в ту ночь, когда вы выскочили из дому из-за бессонницы и прибежали ко мне.
Альма. Я плохо чувствовала себя в ту ночь и пришла за помощью к вашему отцу.
Джон. Не к отцу пришли, а ко мне.
Альма. Я пришла к отцу вашему, но вы его не позвали.
Джон. И пальчики были словно отмерзшие, когда я…
Альма (встав). Довольно! Я хочу домой. Но с вами я не поеду. Возьму такси. (Истерически мечется во все стороны.) Официант! Официант! Вызовите такси!
Джон. Я сам. вам вызову такси, мисс Альма… Такси! Такси! (Выбегает из беседки.)
Альма (вслед ему, исступленно). Вы не джентльмен!!!
Голос Джона (из темноты). Такси!
Альма. Вы не джентльмен!!! (Словно у раненого животного, из горла у нее вырвался стон.)
Беседка постепенно догружается в темноту, а каменный ангел становится различимее.
Голос Джона. Такси!
