— О’кей, Джоанна, когда я скажу тебе, напрягись, а потом остановись, — сказал врач.
Такими упражнениями они занимались дома, что было частью курса подготовки. Тед моментально уловил нечто знакомое.
— Мистер Крамер, стойте рядом с Джоанной. Отсюда вам всё будет видно, — доктор показал на зеркало над столом.
— Итак. Напрячься! Напрячься! — выкрикнул доктор, и с этой секунды всё пошло в стремительном темпе. Джоанна закричала от накатывающих на неё волн боли и попыталась расслабиться, глубоко дыша в промежутках между ними, а затем снова напряглась, когда Тед держал её в объятиях, а она всё тужилась и тужилась, бормоча с придыханием: «Да вылезай же, наконец, малыш!» и Тед говорил ей какие-то слова, когда она снова и снова напрягалась, вцепившись в него, и наконец раздался первый крик ребёнка, и Джоанна плакала, и Тед целовал её в лоб, в глаза, чувствуя соль её слёз; и он целовал всех остальных в зале, которые, как оказалось, были вовсе не холодными наблюдателями, а сияли от счастья, даже знаменитый доктор, и все расплывались в улыбках, и во время торжественной церемонии взвешивания и измерения ребёнка, Тед Крамер не отходил от Вильяма Крамера, пересчитывая его ножки, ручки, пальчики на руках и ногах и с облегчением убеждаясь, что они идеальной формы.
В палате они тихонько переговорили — разные мелочи, люди, которым надо позвонить, поручения Теду, — и наконец её потянуло ко сну.
— Ты просто фантастическая женщина, Джоанна.
— Ну, во всяком случае, справилась. В следующий раз попрошу, чтобы мне его прислали по почте.
— Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
Он поднялся наверх в акушерскую, чтобы в последний раз бросить взгляд на ребёнка, лежащего в пластиковом ящике. Он спал, зёрнышко моё.
— Спокойной ночи, малыш, — вслух сказал он, пытаясь осознать реальность вокруг себя. — Я твой папа.
Спустившись вниз, он сделал несколько телефонных звонков, и в течение нескольких последующих дней, не считая часов посещения больницы, где он воочию видел своего ребёнка, на работе и дома, Тед продолжал видеть перед собой крохотную мордочку малыша и испытывал глубокую растроганность.
Ему не удалось сыграть в полной мере роль акушера, о чём они говорили на курсах, но хватило, что он смог пробиться сквозь уличную пробку. И кроме того были те минуты, когда он держал q своих руках Джоанну, всеми своими силами помогая ей в момент рождения их ребёнка.
Позже, когда всё изменилось и он пытался припомнить, были ли они когда-то по настоящему близки, он напомнил ей об этих минутах.
— Я толком и не помню, был ли ты рядом, — сказала она.
Они встретились на Файр-Айленде, где он снимал на пару комнату в доме для холостяков, что позволило ему пользоваться ею каждый второй уикэнд, а она делила комнату на четверых; эти арифметические возможности и свели их воедино на одной из вечеринок с коктейлями на открытом воздухе, которые устраивались по субботам, и оба они оказались на однойиз них.
На крыльце, где толпилось множество народа, Джоанна стояла в окружении трёх мужчин. Тед посмотрел на неё, и их глаза встретились — как она и до этого встречала взгляды не менее дюжины мужчин, выбравшихся поохотиться. Тед мотался между Амангассетом и Файр-Айлендом, предполагая, что тут или там он когда-нибудь встретит Её или, в крайнем случае, Её или Другую. Отказавшись от облика уличного ловеласа, он предпочитал проводить время на пляже, примерно представляя себе, где надо быть и что делать, когда ты встречаешь прекраснейшую девушку, окружённую тремя мужчинами, с одним из которых она явно намеревается уйти.
Когда Тед увидел, что среди мужчин стоит напарник по игре в волейбол, он подошёл и облокотился на перила. Партнёр по игре увидел его, они обменялись привычными банальностями, и, поскольку он не хотел казаться невежливым, собеседник представил Теда своим друзьям. Среди них оказалась Джоанна, и так. они познакомились.
На следующий день он не встретил её на пляже, но предположил, что она должна оказаться на одном из трёх переполненных паромов, которые отходят от острова в воскресенье вечером, так что, расположившись на пристани, он решил понаблюдать, как расслабленные отпускники воскресного дня на закате солнца неохотно расстаются с островом. Она объявилась ко второму парому. Тед отмстил, что на этот раз она в компании не мужчин, а двух подружек. Они были смазливенькими, того типа, которых привлекал Ларри с его трейлером. Приятель Геда Ларри развёлся и после раздела имущества получил в своё пользование трейлер. Ларри использовал его, чтобы в конце уик-энда приглашать заинтересовавших его женщин добраться до города. Поскольку предложение было заманчивым, никто не отказывался, и порой Ларри в своём трейлере напоминал водителя, который возит группу стюардесс из аэропорта.
— Привет, Джоанна. Я Тед. Помните меня? Собираетесь отбывать отсюда?
— Вы тоже на этом пароме?
— Я просто поджидаю друга. Пора взглянуть, куда он делся.
Тед дошёл до края пристани и, едва скрывшись из виду, помчался бегом.
— Хорошенькие девочки, Ларри! — он выволок его из своего обиталища и потащил к пирсу.
По пути на материк одна из подружек Джоанны задала Теду неизменный вопрос: «Чем вы занимаетесь?» Когда летом ему задавали такие вопросы, он не испытывал удовольствия. Похоже, что женщины, которых он встречал, все без исключения вели какой-то рейтинг; но десятибалльной шкале доктор получал десять баллов, адвокаты и биржевые маклеры по девять, рекламные агенты по семь, обитатели центра города по три, но если у них было своё дело, это сразу же повышало их рейтинг до восьми баллов, учителя удостаивались четырёх, а все остальные, к которым относился вопрос: «Так что же это, в сущности, такое?», что часто приходилось слышать Теду, не поднимались выше двух баллов. И если бы ему пришлось и дальше объяснять, кто он такой, и они не поняли бы его, он бы не поднялся выше единицы.
— Я распродаю пространство.
— Какое? — спросила Джоанна. Ему не надо было объяснять, что, возможно, его оценка поднялась до пяти баллов.
Пространство для рекламы в увеселительных журналах.
— А, в самом деле.
— Вы с ними знакомы?
— Я работаю у Джи. Уолтера.
Он подумал, что, скорее всего, она работает в рекламном агентстве, где дела идут ни шатко, ни валко. То есть, они трудились в одной области. С другой стороны, она явно не была завсегдатаем какой-нибудь тихой библиотеки в Квинсе.
Явившись в Нью-Йорк с дипломом в области искусствоведения Бостонского университета, Джоанна Штерн быстро выяснила, что он отнюдь не является волшебным ключиком к этому городу. Она окончила курсы секретарш, чтобы обрести квалификацию, и перемещалась с одной «очаровательной» работы на другую столь же «очаровательную», мало-помалу избавляясь от скуки по мере того, как росло её профессиональное мастерство; в настоящее время она была исполнительным секретами при главе отдела отношений с общественностью Дж. Уолтера Томпсона.
В двадцать четыре года она впервые обзавелась отдельной квартирой. У неё была связь с женатым мужчиной из её же офиса, и присутствие компаньонки её не устроило бы. Связь эта длилась три месяца и закончилась, когда он надрался, обблевал ей ковёр и поспешил к поезду, чтобы добраться до жены в Порт-Вашингтоне.
Каждое Рождество она ездила в Лексингтон в Массачузетс, где давала подробный отчёт о своих успехах: «На работе меня ценят и прекрасно относятся». У отца в городке была преуспевающая аптека, а мать была домохозяйкой, Она была единственным обожаемым ребёнком, любимой племянницей и дорогой сестричкой. Когда ей захотелось провести лето в Европе, она получила эту возможность; когда ей хотелось новых платьев, они у неё появлялись. Но, как любила говорить её мать, она «никогда не доставляла никаких хлопот».
Время от времени она просматривала объявления с предложением работы, желая найти то, чем ещё она может заниматься в этом мире. Пока она зарабатывала сто семьдесят пять долларов в неделю, работа была достаточно интересной и у неё не было больших амбиций, чтобы менять свою жизнь. Всё было именно так, как она и рассказывала родителям: «На работе меня ценят и прекрасно относятся». Всё шло знакомым» накатанным порядком. Вилл, её нынешний, тоже женатый спутник, пришёл на место Уолта, женатого мужчины, который был у нёс год назад, а из неженатых у неё после Уолта был ещё Стен, а до Джеффа был Майкл, вслед за которым последовал Дон. По её прикидкам, к тридцати годам ей придётся делить постель более чем с двумя дюжинами мужчин, и эта мысль промелькнула у неё в голове как предупреждение, что ей пора начать думать о себе самой. Порой она уже чувствовала себя измотанной и потасканной. Своему нынешнему спутнику Биллу она сказала, что устала проводить уик-энды без него и, закидывая приманку, намекнула, что хотела бы получить приглашение в его дом в Стамфорде; Естественно, это было невозможно, и поэтому они сделали наилучший следующий шаг — расстались.
