Произнеся эти слова, он понял, что поступил неверно, но продолжил, пытаясь не выдать своего раздражения.
— Я знаю, что ты питаешь к Россу теплые чувства, Элизабет. Хотел бы я получить в твоих глазах ту же благосклонность, что и он. Но позволь мне это прояснить. Мы с Россом не виделись с глазу на глаз, с тех пор как учились в школе. Это нечто глубинное. Мы никогда друг друга не любили. Но с моей стороны нет ничего больше. А с его — это сродни заболеванию. Он с головой ныряет то в одно несчастье, то в другое и винит во всем происходящем с ним меня!
Элизабет встала.
— Лучше бы ты этого не говорил. Нечестно заставлять меня это слушать.
Она собралась отойти, но Джордж не отодвинулся, Элизабет оказалась слишком близко к нему и не смогла покинуть оконную нишу.
— Разве ты не слышала, что говорит Росс? Почему же нечестно выслушать и меня? Позволь объяснить тебе его положение и как он поступил, чтобы выпутаться.
Элизабет больше ничего не добавила. Поняв, что преодолел первый барьер, Джордж продолжил:
— Росс импульсивен, слишком упрям и безрассуден. Ты не можешь винить в этом меня. Его вина лишь в том, что он родился с деньгами и происходил из того поколения, которое всегда имело деньги. Но никто не должен вести себя, как он. Четыре года назад Росс затеял этот плохо продуманный план по плавильному предприятию в Корнуолле. Он винит меня в его крахе, но затея была обречена с самого начала. Потом, когда результат его обескуражил, он оказался слишком горд, чтобы обратиться к друзьям за помощью, и вдобавок к прочим долгам подписал долговую расписку на тысячу фунтов с грабительскими процентами — как раз недавно она попала в руки моего дядюшки, вот откуда я о ней узнал, и с тех пор Росс выплачивает эти проценты. Но он и этим не удовольствовался, а в прошлом году продал половину своей доли в прибыльной шахте и сделал Фрэнсиса партнером в Уил-Грейс, бессмысленном предприятии, которое истощилось еще при его отце двадцать лет назад! Когда капитан Полдарк вконец обнищает и разорит вас, несомненно, он обвинит меня в том, что я за одну ночь украл из его шахты всю медь!
Наконец, Элизабет выскользнула и пересекла комнату. Джордж слишком преувеличивал, защищаясь, но правда находилась где-то посередине, между его аргументами и аргументами Фрэнсиса. Она и сама не могла понять свои чувства к Россу, и в выслушивании противной стороны имелась капелька извращенного удовольствия.
Джордж не последовал за ней. Через минуту он сказал:
— Тебе ведь известно, не правда ли, что ты — одна из самых прекрасных женщин в Англии?
Часы на каминной полке пробили пять. Когда они затихли, Элизабет ответила:
— Даже если бы твои слова были правдивы лишь наполовину, с твоей стороны это была бы любезность, но раз Фрэнсиса здесь нет, мне они кажутся вольностью. Насколько я знаю...
— Если правда — это вольность, тогда я готов на нее пойти, — Джордж смахнул пылинку с вышитого жилета, чувствуя себя не вполне уверенно, но и не желая отступать, — потому что это действительно правда. Я давно вращаюсь в обществе и уверяю тебя, не пытаюсь польстить и не притворяюсь. Оглянись. Посмотри на себя в зеркало. Вероятно, ты слишком хорошо себя знаешь, чтоб это понять. А мужчины понимают. Другие мужчины, не я один. А если бы ты больше выходила в свет, если тебя чаще бы видели, то таковых оказалось бы гораздо больше. Даже нынче я слышу, как люди говорят: «Вы помните Элизабет Полдарк-Чайновет? Такая красавица. Интересно, что с ней сталось?».
— Тебе так только кажется.
— Если бы Фрэнсис мне позволил, я бы ему помог. Пусть вкладывает деньги в шахту, если уж так хочет, но это должно быть только побочным делом. Как-то раз я упоминал о синекуре. Сегодня я бы мог предложить ему две таких должности. И в этом нет никакого бесчестья. Спроси своего пастора, как он получил приход, или у майора, как он получил батальон — в нужное время друзья замолвили за них словечко. Это... это существование для вас неприемлемо. Ваша бедность не только незаслуженна, в ней нет необходимости!
Элизабет молчала. Что бы она ни думала о комплименте Джорджа, он задел больное место. Ей исполнилось двадцать восемь, и дни ее красоты сочтены. Она может на пальцах одной руки пересчитать число своих выходов в свет после двадцать пятого дня рождения.
— О, Джордж, ты весьма любезен. Не думай, что мне это неизвестно. Тем более что я ведь понимаю — ты ничего этим не выиграешь. Я...
— Напротив, — возразил Джордж, — я многое выиграю.
— Даже не знаю, что и сказать. Ты облагодетельствовал моих родителей, моего сына, даже Фрэнсиса, если бы он позволил. Хотела бы я положить конец этой ссоре, я в самом деле этого желаю. Но не обманывайся, считая это пустяковым делом, не всё так просто, как ты говоришь. Хотела бы я, чтобы было таковым. Я была бы счастлива увидеть вашу дружбу восстановленной.
Джордж подошел к камину.
— А ты готова сыграть свою роль в ее восстановлении?
— Если ты сыграешь свою.
— Как?
— Помоги убедить Росса, что ты ему не враг.
— Росс мне неинтересен.
— Да, но теперь Фрэнсис и Росс — партнеры. Невозможно убедить одного без другого.
Джордж опустил глаза на свой хлыст. Возможно, потому что этот взгляд не предназначался Элизабет.
— Ты приписываешь мне сверхъестественное могущество. Что я должен делать?
— Если ты сделаешь то, что в твоих силах, я сделаю то, что в моих, — сказала Элизабет. — Надеюсь, что смогу поддержать тебя в этой сделке.
— Ты смогла бы.
Он склонился над рукой Элизабет и на сей раз поцеловал ее с довольно старомодной официальностью, которая сказала то, что он намеревался донести.
— Не провожай меня, — произнес он. — Моя лошадь у двери.
Джордж вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и пересек большой и пустой зал. Ветер стучал открытыми ставнями. Когда Джордж оказался у входной двери, из маленькой гостиной вышла тетушка Агата и засеменила в его направлении. Джордж попытался скрыться с ее глаз, но несмотря на почти полную глухоту, тетушка сохраняла зоркость.
— Да неужели это Джордж Уорлегган, или я совсем выжила из ума? Вот уж слух пойдет. Непременно начнут болтать. Могу поклясться, уже несколько лет ноги вашей не было в этом доме. Что, слишком зазнались?
Джордж улыбнулся и склонился над иссохшей рукой.
— Приветствую тебя, старая карга. Черви уже, поди, заждались. Удивительно, что некоторые умудряются начать гнить еще над землей.
— Зазнались, как я полагаю, — повторила тетушка Агата, одна трясущаяся рука присоединилась ко второй на трости. — Вы только поглядите на этот жилет. Я помню вас еще мальчишкой, Джордж, чуть больше Джеффри Чарльза. Как вы были напуганы, явившись сюда в первый раз. Теперь всё по-другому.
Джордж улыбнулся и кивнул.
— Нужно издать закон, чтобы позволял травить старух, мэм. Или душить их подушкой. Это не заняло бы много времени. Если бы вы остались последней из Полдарков, я сделал бы это лично. Но не беспокойтесь, ваши внучатые племяннички сами выроют себе могилу. И много времени это не займет.
Из глаза тетушки Агаты упала большая капля и скатилась по диагонали в складке щеки. Это не было проявлением чувств, такое просто случалось с ней время от времени.
— Вы всегда были другом Фрэнсиса, как я припоминаю, и никогда не дружили с Россом. Что вы сказали? В тот первый раз вы нервничали, были едва оперившимся юнцом, и Чарльз сказал, что мальчик привел приятеля из школы. Что ж, времена изменились. Я еще помню те годы, когда в таком наряде и до Труро нельзя было проехать, чтобы вас не обчистил какой-нибудь разбойник или бродяга. Вы виделись с Фрэнсисом?
— Я виделся с Элизабет, — ответил Джордж, снова поклонившись. — Ты как раз напомнила мне о том, что я забыл, старушенция. Помирай побыстрее, и пусть тебя саму позабудут.
— Всего хорошего, — попрощалась тетушка Агата. — Приезжайте как-нибудь и оставайтесь на ужин. В последнее время у нас мало гостей.
