Ты сегодня поздно.
Нина Васильевна уже по обыкновению встречает меня у порога.
— Снегопад, — расстёгиваю куртку и снимаю ботинки.
— Знаю-знаю. В магазин ползала за продуктами, видала. Буран настоящий.
— Чё ж вам дома-то в этот буран не сидится?
— А как. Мука кончилась, масло тоже!
— Позвонили бы мне, я купил бы, — вешаю пуховик.
— Чёй-то ради! Мы сами с внучкой сходили. Прогулялись.
— По такой погоде только гулять…
— Иди ополоснись и давай ужинать.
По обыкновению пока не накормит, не успокоится. Так что лучше не отказываться, несмотря на то, что хочется тупо лечь и отключиться.
Раздеваюсь и пропадаю в ванной (минут на десять (как приучили меня девчонки).
— Максим, ты идёшь?
— Иду, баб Нин.
С недавних пор старушка разрешила называть себя так.
— Привет, — едва появляюсь на кухне, как со мной здоровается девчонка.
— Моя внучка, — подаёт голос хитрая перечница.
Нарочно ведь не сказала о том, что у неё гости. Я бы тогда однозначно пошёл сразу к себе, дабы не мешать им.
— Добрый вечер.
— Наденька, это Максим. Максим, это моя Надя. Знакомьтесь.
— Очень приятно, — пищит Надя, глазея на меня и робко при этом улыбаясь.
— Ты не пугайся этой его змеюки, — Нина Васильевна указывает на шею. — Я провела расследование, это не сектантский знак. Просто с дури её, видать, набил себе. Так-то Максим парень хороший. Работает, не пьянствует. И симпатичный. Была б я помоложе…
— Ба, — девчонка смущается, а я смеюсь.
— Ты кушай. Остынет.
— А вы?
— А мы уже перекусили. Пока ждали тебя, накидались всякого. Но чаю выпьем вместе. Надька блинов напекла. Ты обязательно должен попробовать…
Ужин проходит несколько напряжённо. Нина Васильевна много рассказывает про внучку, а та преимущественно молчит, поглаживая каёмки чашки.
— Ой, сколько Надьку помню, все дети гулять, а она за книжками. С детства училась и зачитывалась книгами. Сейчас в пединституте учится. Последний курс, защита диплома летом.
— В школе хочешь работать? — обращаюсь к будущей учительнице.
— Да. С маленькими детьми. В началке.
— Ужас, — морщится старушка. — Как по мне, это не профессия, а наказание.
— Ну прям, ба.
— Я бы не смогла, а вот мать твоя, царство небесное, — женщина крестится, — ловко с ними управлялась. Она у нас, воспитателем в саду трудилась, — поясняет, подливая мне в кружку кипятка.
— Мама умерла, — произносит Надя тихо.
— Сочувствую вашей потере.
— Бабушка сказала, что твои родители далеко?
— Очень далеко, — киваю, пожёвывая блин.
Даже не представляешь насколько…
— Это плохо. Нужно проводить с близкими как можно больше времени.
— Я с тобой согласен, Надь. Но это не всегда возможно.
— Желаю тебе поскорее встретиться со своими родными.
Непроизвольно давлюсь чаем и кашляю.
Придурок. Сам виноват. Не хрен было врать про то, что они живут в Мурманске. Сказочник…
— Чёт не зашли Максиму твои блины, аж поперхнулся, — острит бабуля.
— Блины вкусные, не слушай, Надь, — делаю глоток чая.
— Спасибо, — она вздыхает с облегчением.
— Я вот что думаю… — Нина Васильевна прищуривается и, постукивая пальцами по столу, выдаёт: — А почему бы Вам не сходить на свидание?
Я вскидываю бровь, а Надя мгновенно становится пунцовой.
***
На свидание мы стараниями бабы Нины всё-таки сходили. Старушка наказала сводить внучку в кино, и мне пришлось сдержать слово и сделать это уже в следующие выходные.
Справедливости ради стоит заметить, что дискомфорта в обществе Нади я не ощущаю. Она оказалась действительно хорошей девчонкой. Лёгкая, простая. Неглупая. Образованная. Воспитанная.
Мы с ней довольно быстро сдружились, что несказанно порадовало Нину Васильевну ведь, с её слов, внучка совсем не общается со сверстниками.
— Позвони мне, как доберёшься до дома, — у дверей своей квартиры просит Надя, когда в один из вечеров я провожаю её до двери после очередного киносеанса.
— Ложись спать.
— Нет-нет, поздно. Ты обязательно позвони мне или напиши. Я буду ждать.
— Ладно, — бросаю, уже спускаясь по ступенькам.
Через час, когда добираюсь, выполняю своё обещание и пишу Наде сообщение. В это же самое время, краем глаза отмечая, что у подъезда трутся два подозрительных типа.
Останавливаюсь. Хмуро смотрю на припаркованный у тротуара чёрный внедорожник, и вспоминаю, что видел такой же сегодня, когда убирал снег утром.
Уж не меня ли пасут?
Дерьмовое предчувствие появляется как раз в тот момент, когда один из них меня замечает и толкает локтем второго.
Медленно отхожу назад, пропуская проезжающий мимо трактор-уборщик, удачно меня заслонивший.
Срываюсь с места, пользуясь случаем. Топлю, сверкая пятками. И самое стрёмное, что слышу это: они бегут за мной. И явно не дорогу хотят спросить, верно же?
Срезаю по диагонали.
Ускоряюсь.
Выбравшись со дворов к трассе на относительно оживлённый проспект, пытаюсь затеряться среди людей, выходящих из метрополитена.
Бам!
В кого-то по неосторожности врезаюсь.
— Молодой человек, осторожнее!
— Извините! — примирительно выставляю руки вперёд и оглядываюсь. Потому что те головорезы всё ещё меня преследуют.
Твою налево…
Перемахнув через ограждение, выбегаю прямо на дорогу и, не дождавшись сигнала светофора, её пересекаю. Чуть не попав при этом под колёса одной из движущихся машин.
Водила опускает стекло и вслед я слышу отборный букет русского народного мата.
Бегу мимо палатки, намеренно сбиваю пару ящиков с овощами. Да простит меня продавец.
Сворачиваю в аллею и направляюсь к огромному кирпичному дому, надеясь оторваться от преследователей, петляя дворами.
Да только вскоре ни черта у меня не выходит. Едва оказываюсь в тёмной арке, слышу визг шин и опасно приближающиеся шаги.
Они меня догоняют.
Толкают на землю.
Дубасят руками-ногами.
Сколько их по количеству уже не соображаю. Пытаюсь отбиваться вслепую и прикрываю голову.
Резкая боль в шее.
Раздаются выстрелы.
Звездец мне?
Почему-то вспоминаю в эту секунду Настю, и рука непроизвольно тянется к цепочке с кулоном.
Кто-то меня переворачивает.
Что-то настойчиво спрашивает.
Окружающая действительность плывёт. А в мозгу гудит лишь одна мысль.
Не отдал. Не вернул…
Очухаться удаётся как будто бы не сразу.
Моргаю, щурясь от света. Долго разглядываю незнакомый потолок. Стены. И мебель.
— Оклемался?
— По ходу.
— Илюху надо позвать.
— Ну так зови. Чё столбом стоишь? А ты, — обращаются явно ко мне. — Рассказывай.
Вечность спустя с горем пополам принимаю сидячее положение.
— Выглядит он не очень. Ему плохо, Кир?
— Откуда я знаю? Я медсестра по-твоему?
— Эй ты, ку-ку. Как самочувствие?
Самочувствие отстой, честно говоря. Изображение плывёт. Тело будто ватное. Всё болит. Особенно черепушка.
— Имя и фамилия!
Пол ходуном ходит.
— Долго молчать собираешься? Или память отшибло?
— Может, он глухонемой?
Что за люди?
Где я?
— Нет.
А вот этот голос кажется смутно знакомым…
— Эу, алё! — меня толкают в плечо.
