нет? Как ошибочны были мои мысли! Я все поняла еще очень давно.
— Теперь мне ясно, что я должна сделать.
— Ответь ему, ведь ты уже все очень давно решила, просто не озвучивала, — Николай Николаевич улыбнулся мне, посмотрел в окно и продолжил: — Тамара, сегодня последняя наша с тобой официальная встреча как врача и пациента. Ты полностью смогла все осознать и исправить свои ошибки. Поэтому могу с радостью сказать, что пора тебе раскрыть крылья и наконец полететь.
— Какими красивыми словами вы заговорили, Николай Николаевич, — посмеялась я и теперь ничего уже не боялась. Может, только немного… Но зато теперь знала свой ответ.
Когда Клим сорвался, был вечер воскресенья — восьмое сентября. Сначала он не понял, почему в нем просыпается гнев. Не сдержавшись, ночью он словно надел черные очки и ничего не видел, двигаясь в темноте, тогда-то и сел в машину, разогнав такую скорость, которая была почти пять лет назад на его спидометре, когда главного человека в его жизни не стало. После всего произошедшего он сломался, горесть утраты нависла на его плечах, преклоняя его к земле.
— Прости меня, ничего бы не случилось, если бы мы никогда не встретились, если бы я не влюбился, если бы ты не вздумала пытаться изменить меня…
Он винил только себя и никого другого в ее смерти. А она все также улыбалась, когда очнулась, и все время приговаривала как всегда:
— Ты не виноват. Не нужно винить себя.
В тот день ее горящие голубые глаза потухли навсегда. Скорбь разрывала сердце Клима, ему казалось, что теперь и ему незачем задерживаться на этом свете, и только существовал. Николай Николаевич помог ему со всем справиться, помог приглушить звук вины, но что-то оставалось в его сердце такого, что чего-то или кого-то ждало. Прошло несколько лет, и Клим уже не испытывал бывалых чувств к покойной Саше. Он считал ее как за свою сестру, такой уж по нраву была она. Маленькая, беззащитная. Ему удавалось даже радоваться, чувствовать себя нормальным человеком.
А потом он встретил Тамару…
Что-то завораживающее было в ее взгляде светло-зеленых глаз. Сначала Климу было только лишь интересно, но после он понял, что тут присутствует что-то помимо интереса. Каждый день, проходя мимо ее квартиры он вспоминал, как она смотрела на него с ножом в руках и боялась даже ступить и шагу. Клим сразу понял, что с ней что-то не так, раз она готова защищаться от того, кто помог ей избежать худшего в месте, где она не должна была быть. Какой страх был на ее лице, а позже отчаяние, когда она начала говорить о том, как ей плохо в их первую встречу. Вытирая кровь из носа, которая так и хлестала, Тамара говорила и говорила, пока не кончился воздух. После эта фраза с спокойным присутствием. Клим ничего не понимал в сказанном, но был повод провести субботу не в компании Жени, которую он на дух не переносил. Родители считали, что делали для него лучше, но по-сути, они уверяли в этом только себя, даже не интересовались его состоянием. У них был свой принцип: «Если не показывает, что все плохо, значит, все хорошо». Тамара тогда читала его как открытую книгу да и он ничего не таил. А потом в один из дней позвонила и даже написала в сообщении, что если она не ответит через час, значит нужно подъехать к n-ому подъезду. Так и случилось, и он стоял около дверей, ожидая чего-то неизвестного. Она выбежала в слезах и с трясущимися руками, на подкашивающихся ногах. Как же тогда он испугался, просил объяснить, что происходит, но Тамара кричала, лихорадочно озираясь по сторонам, и плакала без перерыва. И тогда у него в мозгу не возникло никакой другой идеи, кроме как воспользоваться советом, очень важным советом — если вы чувствуете, что у человека есть состояние предпаническое, поцелуйте его. Клим тогда не раздумывал, ему было плевать на последствия, которые могут возникнуть, на запреты, которые они до этого установили, ему нужно было что-то сделать, и он делал.
Тогда его сердце забилось чаще, хотя признаться честно, он списал это на волнение. После этого Клим, вероятно, и начал что-то чувствовать. Именно в тот вечер ему вспомнилось все то, что принесла другим его прошлая влюбленность. Он беспомощно бился в сомнениях и не мог ничего с собой поделать. Это показалось Климу чем-то немыслимым, будто бы он не достоин снова испытывать это чувство.
Но больше всего боялся, что она навредит самой Тамаре, которая в тот момент была подавлена. В ту ночь Клим сорвался, давя на газ. И именно тогда понял, что не может даже надеяться на что-то большее. Что-то происходило с Тамарой и с ним. Клим решил признаться во всем, но не смог даже завезти машину. Взяв все документы, которые Николай Николаевич отдал ему после окончания лечения, показал их Тамаре и рассказал свою историю. Он на самом деле не знал, как она отреагирует, поэтому никак ни на что не надеялся. Чувство ненужности постоянно укоренялось в нем, но после всего услышанного Тамара не только не оттолкнула его — она сказала, что ей абсолютно все равно на то, что было в прошлом, потому что она знала его сейчас. В сердце Клима появилась надежда хотя бы просто побыть рядом с ней, хоть это и казалось чем-то вроде, как она сказала, приятного присутствия. Ему было тяжело и больно показывать свои шрамы, которые покрывали левую руку — это что-то интимное, запрещенное. Тамара не морщилась, не пугалась, она просто смотрела и изучала его с таким сочувствующим выражением лица. Его расстройство снова начинало проявляться на свет. Вечером Тамара успокаивала его, прижимала к своей груди, гладила по волосам и пела колыбельную, которая теперь каждый раз звучала в его голове ее голосом. Тогда он уснул, ее методы действовали на него удивительно быстро.
В следующую их встречу Клим хотел повествовать Тамаре историю Саши, но так и не решился, так как она завела разговор про Николая Николаевича, к которому советовала снова сходить, чтобы доработать проблемы, которые открылись через года снова. Клим боялся, что если он сходит к нему, мужчина его не обнадежит, и факт того, что теперь ему снова придется жить со своей прошлой ошибкой, давал бы о себе знать, угнетая его. Было страшно представить, что Николай Николаевич опять скажет, что Климу придется проходить лечение.
