Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

Золотое было время,
Было царство, жило племя,
И тем царством, не гневясь,
Седокудрый правил князь.
Правил мудро, не сурово,
Хоть и дряхлый, хоть и вдовый,
И была в него точь-в-точь
Молодая княжья дочь.
Волос долог, голос сладок,
Брови – выгнутее радуг,
А душой ко всем нежна
Распрекрасная княжна.
Куличи печет так вкусно,
Вышивает так искусно:
Города глядят со блюд,
В пяльцах розаны цветут!
А начнет в своей светлице
Класть поклоны да молиться,
Обратив на образа
Лучезарные глаза —
И не знать тогда народу
Ни войны, ни недороду,
И не сеять, не сажать —
Только рожь златую жать.
Все ее за то любили,
На пирах здоровье пили
И решили: по отце
Ей сиять в его венце.
Князь же, дочь свою лелея,
Повелел всегда быть с нею
Трем из девиц-златошвей,
Трем из стариц-ворожей.
Быть посменно, неотлучно,
Делать всё, что им сподручно,
Чтоб, помилуй Бог, княжна
Не случилася скушна.
День-деньской, сидя сутуло
У серебряного стула,
Песни девушки поют,
Платья новые ей шьют.
Долго за полночь старушки,
Став у шелковой подушки,
Старый сказывают сказ,
Отгоняют вражий сглаз.
А княжна едва их слышит,
А княжна живет, чуть дышит —
Так нежна, уж так нежна,
Распрекрасная княжна!
В голубом она саяне,
Ножки в розовом сафьяне,
Белый жемчуг – по глаза,
На перстах же – бирюза.
Заболтали здесь и там уж:
– Ох, княжне пора бы замуж!
А не то ее душа
Хоть для рая хороша. —
Князь прослышал, бровь насупил
И, созвав, как сов из дупел,
Пучеглазых умных свах,
Речь повел о женихах.
Но княжна, о том проведав,
От чаев и от обедов
Отказалась – прилегла
И на три дня обмерла.
А как стала просыпаться,
Князь о том не заикаться
Пред иконой дал обет
И понес ей сам обед.

Долго ль жили они миром
Друг со дружкою и с миром,
Только зимнею порой
Алой позднею зарей
Пожелалось раз девицам,
Как лазоревым синицам,
Навестить беленый сад —
Серебреный виноград.
Там княжна, как пух летая
В опашне из горностая,
Стала снежный шар катать,
Пышный, нежный ей под стать.
Тут подружки подсобили,
Брали, ставили, лепили —
И явился средь полян
Чудный, белый истукан.
Он в серебряном кафтане,
С алым поясом на стане,
В левом ухе – маргерит,
В сапожках алмаз горит.
На него дивились ели,
Звезды синие глазели,
Месяц выбрался за лес
И на дерево залез.
А девицы застыдились,
Рукавами заслонились.
Не пугалась лишь княжна:
Перед идолом она
Подняла вдруг покрывало
И его поцеловала,
Розовея, как фата,
Прямо в бледные уста.
Диво дивное тут сталось —
Проступила в снеге алость,
И из уст от девьих чар
Полетел вдруг легкий пар!
Вмиг Снегур весь встрепенулся,
Потянулся, улыбнулся,
Трижды сладостно зевнул
И на Божий свет взглянул.
Был тот взор звезды искристей,
Меда ярого игристей,
На княжну одну он пал —
И навек причаровал.
А когда подружки в куче
Убегли тропой скрипучей,
Прошептавши: – Чур нас, чур! —
Залюбился с ней Снегур.
Целовал ее он нежно,
Обнимал ее прилежно,
И, покорна, как жена,
Залюбилась с ним княжна.

Вдруг затмились звезды тучей:
Мчится по небу летучий,
Белый северный медведь
И давай рычать, реветь!
А на нем во тьме бурана
Ведьма лютая Морана,
Не щадя костлявых рук,
Плеткой хлещет всё вокруг.
Пошатнулись в страхе ели,
Месяц смотрит еле-еле,
И влюбленных среди нег
Засыпает тяжкий снег.
Обняла Снегура ведьма:
– Ну, лети скорей, медведь мой! —
Зверю стиснула бока
И умчалась в облака.
И лежит одна в сугробе,
Как в парчой обитом гробе,
Бездыханна, холодна
Распрекрасная княжна.
Там ее по алой шали
Слуги княжие сыскали
И, поникнув головой,
Понесли к отцу домой.
Князь, упав на руки рынды,
От печали плакал инда,
Вырвал прядь седых кудрей
И сокликал лекарей.
У постели те сидели,
От раздумия седели
И при свете звезд и зорь
Выгоняли злую хворь.
Пошептали, попоили, —
И, подвластна вещей силе,
В день, когда пришла весна,
Оживела и княжна.
Вновь пошла она к приходу,
Показалася народу,
Грошик кинула слепцу,
Приласкалася к отцу,
Одарила девок, нянек, —
Кика, лента, яблок, пряник —
Было каждой, что кому,
По заслуге и уму.
Но тоска княжну томила:
– Где-то княжич? Где-то милый?
На чужой он стороне,
Он не помнит обо мне. —
И точилась в сердце рана.

Вот однажды, вставши рано,
За ключи княжна взялась
И в дорогу собралась.
Облеклась она с опаской
Синей крашеной запаской,
Повязалася тайком
Алым ситцевым платком,
Прокралась пчелы невидней
Мимо юных гордых гридней
И, не узнана никем,
В поле канула затем.
Вот идет она по полю.
Вкруг: цветов пахучих вволю —
Золотые любистки
Развивают лепестки.
Как ступить она не знает —
Всё цветок нога сминает.
И к земле, душой нежна,
Нагибалася княжна
И просила, и молила,
И, целуя, говорила:
– Ох, земля, моя земля!
Ест печаль меня, как тля,
А твои цветы прекрасны,
Как один, желты и красны.
Ты прости, земля моя,
Приминаю луг твой я! —
Глядь-поглядь: пред ней землянка,
Возле женщинка-смуглянка,
Меж руками колос трет,
Зернь за пазуху кладет.
– Здравствуй, милая девица!
Рада я к тебе явиться,
Чтоб за ласковость ко мне
Наградить тебя вполне.
Дам тебе я розан алый,
Не простой, а небывалый,
Что без корня, да растет,
Что без дождика цветет.
Он вовеки не завянет
И повсюду пахнуть станет,
У тебя ль, краса, в руке,
На окне иль на венке. —
Подала цветок и скрылась —
Словно в землю провалилась.
Поклонилась вновь княжна,
Вновь пустилась в путь она,
А на дар нет-нет да взглянет:
Розан – день и два – не вянет!
Вот княжна идет к реке.
Берега вокруг в песке.
Льются струйки водяные,
Серебристо-голубые.
Как тут быть ей? Нет пути!
Брод не трудно бы найти,
Да ступить она не смеет —
Возмутить струю жалеет.
И к реке, душой нежна,
Наклонялася княжна
И просила, и молила,
Умываясь, говорила:
– Ох, река, моя река!
Пьет меня, как змей, тоска,
А твои струи все чисты,
Голубы и серебристы.
Ты прости, река моя,
Возмущаю плес твой я! —
Глядь-поглядь: пред нею хатка,
Подле женщинка-косматка
Под рукой ракушку бьет,
Жемчуг за ворот кладет.
– Здравствуй, милая девица!
Рада я к тебе явиться,
Чтоб за ласковость ко мне
Наградить тебя вдвойне.
Ты о слове не жалей-ка:
Тростниковою жалейкой
Отдарю я за простой —
Самогудной, не простой.
Хорошо она играет,
Всех за сердце забирает
И выводит тонко трель,
Как не выведет сам Лель. —
Подала свирель и скрылась —
Словно в воду опустилась.
Поклонилась вновь княжна,
Вновь пустилась в путь она,
А на дар не надивится:
Всё свирель поет, как птица!

Вот идет она к горе.
Небеса кругом в заре.
Розовы лучи сияют,
На тропу ковер бросают.
А тропа пряма, вольна…
Что же стала вдруг княжна?
Где ступить она крушится —
Затенить лучи страшится.
И к заре, душой нежна,
Обращалася княжна
И просила, и молила,
Угреваясь, говорила:
– Ох, заря, моя заря!
Жжет любовь мне сердце зря.
А твои лучи приятны,
Розовы, белы, закатны.
Ты прости, заря моя,
Затеняю свет твой я! —
Глядь: пред ней шатер устланный,
Рядом девушка-светлана
Ларчик на руку берет,
В полу яхонты кладет.
– Здравствуй, милая девица!
Рада я к тебе явиться,
Чтоб за ласковость ко мне
Отплатить тебе втройне.
Вот возьми себе в награду
Золоченую лампаду.
То – диковинка, мой свет,
И другой такой уж нет.
Для нее не надо масла,
Никогда она не гасла
И не сгаснет никогда,
Полыхая, как звезда. —
Подала ночник и скрылась —
Словно в тучу схоронилась.
Поклонилась вновь княжна,
Вновь пустилась в путь она,
Лишь порой, дивясь, приметит:
Всё лампада тихо светит!

Долго ль шла княжна вперед,
Может день, а может год —
Только шла всё дале, дале,
Впереди ж синели дали.
Наконец уж, как забор,
Встал пред нею черный бор.
А в бору том чудный терем —
Счету нет оконцам, дверям!
На воротах пара сов,
Охраняет змей засов,
На дверях – рога всё бычьи,
На оконцах – клювы птичьи,
В крыше – тьма вороньих гнезд,
А над вышкой – конский хвост.
Вкруг – ни просек, ни прогалин,
Белым снегом бор завален,
И не тает снег тот век,
Не живет тут человек.
Но княжна идет без труса,
Снег метет косою русой.
Смотрит: свесился сучок,
На сучке том старичок —
Борода белей кудели
Обвивает сосны, ели.
Бьет она пред ним челом,
Дарит словом, как рублем:
– Здравствуй многие ты лета!
Чье, скажи, подворье это? —
Захихикал старый дед
И прошамкал ей в ответ:
– Проживает здесь Морана,
Дочь могучего Бурана,
Муженек ее Снегур,
С ними – я, снеговый чур.
Ох, красавица! Ох, девка!
Коль не шутка, не издевка —
Понапрасну не храбрись,
А скорей домой вернись. —
Слышать то княжна не хочет:
Он ей с другом встречу прочит!
Подступила к воротам, —
Змей шипит и свищет там,
И трезвонит в колокольца,
И в златые вьется кольца,
Чтоб княжну не пропустить —
Побольнее укусить.
Но жалейка заиграла,
Змея сном заколдовала.
А княжна, отняв затвор,
Пробралась меж тем во двор.
Из дупла гнилой осины
Вдруг поднялся рой осиный,
Закружился, зажужжал —
И уж копит яд у жал,
И серебряной иголкой
Норовит воткнуться колко,
Чтоб княжну не пропустить —
Побольнее укусить.
Зацвела тут роза ало,
Ос дремой зачаровала.
А княжна меж тем смелей
Добралась и до сеней.
Тьма вокруг нее густая,
Черных нетопырей стая
Вдруг из всех углов спешит
И летает, и пищит —
Тащит медными когтями,
Ловит черными сетями,
Чтоб княжну не пропустить —
Побольнее укусить.
Но лампада засветила,
Гадов сном заворожила.

Входит в горницу княжна.
Там – Снегурова жена,
Неулыба и неряха,
Непечея и непряха,
Как медведица, ревет —
Колыбельную поет.
У нее в ушах сосульки,
Перед ней четыре люльки:
В каждой люльке спит урод —
Песьи уши, щучий рот.
Белым снегом лавка крыта,
Скатерть инеем расшита,
Сундуки все изо льда,
В окнах изморозь-слюда.
Вот Морана с пересмешкой
Говорит княжне: – Не мешкай!
Здесь ты, сказывай, зачем?
А не то тебя я съем. —
Мало ей княжна сказала,
Только розан показала,
Посулясь отдать его,
Коли мужа своего
Пустит та на час обеда
К ней для ласковой беседы.
И Морана, льстясь на цвет,
«Да» – ей молвила в ответ.
А сама потом к супругу,
Чтоб не вспомнил он подругу,
С поцелуем в очи льнет:
Стали очи – синий лед.

Вот дружки в палате низкой,
Золотая с щами миска,
Ряд серебряных сулей,
Груда сладких кренделей…
Освещает тускло солнце
Сквозь узорное оконце
Темно-синий сарафан
Да серебряный кафтан.
То княжна перед Снегуром
Синеоким, белокурым,
Блюдо с лебедем несет,
Мед душистый в кубок льет.
Но Снегур, к ее обиде,
Ест и пьет, княжны не видя.
И задумалась княжна,
Подошла к нему она
И сказала: – Милый княже!
Али я теперь не та же?
Лик мой розов и румян,
Как и прежде, без румян.
Глянь, прекрасней стал он даже!
И любовь моя всё та же. —
Понапрасну час идет —
Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна явилась
И жалейкою хвалилась,
Обещаясь подарить,
Если час один побыть
Разрешит с ней мужу в бане,
Ту жалейку ей, Моране.
И Морана ей в ответ
«Да» – промолвила, не «нет».
А сама потом к супругу,
Чтоб не вспомнил он подругу,
С поцелуем в губы льнет:
Стали губы – алый лед.

Вот дружки – в горячей бане.
Кипяток в сребреном чане,
Вырезной полок горой,
Веник свежий и сырой…
Озаряет вечер алый
Сквозь пушистое мочало
Стан девичий – побелей,
Молодецкий – посмуглей.
То княжна стоит пред милым
И духмяным моет мылом,
И из шайки золотой
Обдает его водой.
Но Снегур, ее не чуя,
Лишь становится под струи.
И смутилася княжна,
Обняла его она
И сказала: – Милый друже!
Али сделалась я хуже?
Грудь по-прежнему полна
Без сорочки изо льна.
Тронь, еще уж стала туже!
И любовь храню я ту же. —
Понапрасну час идет —
Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна входила
И лампадою дивила,
Побожась расстаться с ней,
Коль одну из всех ночей
С мужем та поспать дозволит,
А потом, пускай, заколет.
И Морана, льстясь на свет,
«Да» – ей молвила в ответ.
А сама потом к супругу,
Чтоб не вспомнил он подругу,
С поцелуем в перси льнет:
Стали перси – белый лед.

Вот дружки – в опочивальне.
У стены тесовой дальней
Кипарисная кровать,
Вверх лебяжьих думок пять…
Озаряет месяц белый
Сквозь завес поголубелый
Темный снятый сарафан,
Светлый скинутый кафтан.
То княжна пооправляла
Парчевые одеяла,
Взбила пышный пуховик —
И Снегур там с ней поник,
Но лежит, не обнимая,
Сном своим подругу мая.
И заплакала княжна.
Прилегла к нему она
И сказала: – Милый! милый!
Пробудись, проснись, помилуй!
Я дала последний дар.
Не сниму с тебя я чар
И твоей не стану милой —
Утром ждет меня могила. —
Полилась ее слеза
По лицу, как бирюза,
Перси белые кропила,
Лед студеный растопила
И прожгла до сердца вдруг —
И очнулся милый друг!
Целовал княжну он нежно,
Обнимал ее прилежно,
За любовь благодарил
И с улыбкой говорил:
– Спал я долгие, знать, веки…
Но теперь раскрылись веки. —
Не напрасно ночь идет —
Друг подругу признает.

Пробудившися поране,
Молвил так Снегур Моране:
– Ты жена моя была,
Но меня ты продала
За цветок, что пахнул сладко,
За свирель да за лампадку.
А теперь моя жена —
Распрекрасная княжна,
Что давно меня любила,
За любовь свою купила.
С ней я еду в ихний край,
Ты же, глупая, прощай!
Да покуда не позвали,
Посиди с детьми в подвале,
Не твори ты людям ков! —
И замкнул на сто замков.
Как Морана разорется,
А за нею все уродцы:
– Розан тот, что был так ал,
В кадь заброшен – он завял!
Замолчала та жалейка —
Вон лежит уж под скамейкой!
А лампадка та чадит…
Так обманывать ей стыд! —

Рассердилась баба злая,
А Снегур, коней седлая,
Взял цветные удила,
А княжна дары взяла.
Вмиг они на коней сели
И, быстрее карусели,
Из страны всегдашних вьюг
Понеслись к себе, на юг.
Распустился розан алый,
И жалейка заиграла,
И лампадка вдруг зажглась,
Лишь сокрылся бор из глаз.
Вот уж речка голубая
Поздоровалася, бая.
Вот и алая заря
Поклонилася, горя.
Вот и поле золотое
Почеломкалось травою —
И в хоромах, наконец,
Обнимает их отец.
Прежде сделали венчанье,
После пир да столованье,
Весь народ кричал ура,
Пил от утра до утра.
До ночи плясали девки
И вели свои запевки.
Я была там, мед пила,
Да в рукав лишь залила.