Федерико Гарсиа Лорка - Когда пройдет пять лет

Юноша.

Старик.

Стенографистка.

Друг.

Мальчик.

Кошка.

Слуга.

Второй друг.

Невеста.

Игрок в регби.

Служанка.

Отец.

Манекен.

Арлекин.

Девушка.

Паяц.

Маска.

Служанка.

Первый игрок.

Второй игрок.

Третий игрок.

Эхо.

Библиотека. Сидят Юноша в голубой пижаме и Старик. У него белая борода, огромные золотые очки, серый костюм.

Юноша. Ничего удивительного.

Старик. Простите, но…

Юноша. Со мной всегда так было.

Старик (как будто выпытывает, но любезно). Правда?

Юноша. Да.

Старик. Итак…

Юноша. Помню…

Старик (смеется). Всегда «помню».

Юноша. Я…

Старик (подбадривая). Говорите.

Юноша. Прятал сласти, чтобы съесть их потом.

Старик. Потом… Правда? Так вкуснее. Я тоже.

Юноша. Я помню, однажды…

Старик (нетерпеливо перебивая его). Как я люблю это слово – помню. Оно зеленое, сочное и разливается холодными ручейками.

Юноша (весело и как бы убеждая себя). Да, да. Вы правы. Нужно бороться со всем, что несет в себе разрушение, с этими жуткими облупленными стенами. Я часто встаю ночью, чтобы вырывать бурьян. Я не хочу ни бурьяна в саду, ни ветхой мебели в доме.

Старик. Ни ветхой мебели, потому что надо помнить, но…

Юноша. Но помнить живое, с горячей кровью, не тронутое тленом.

Старик. Да, так. То есть (понижая голос) надо помнить, но помнить надо заранее.

Юноша. Заранее.

Старик (таинственно). Надо помнить завтрашнее.

Юноша (ошеломленный). Завтрашнее.

Часы бьют шесть. В полной тишине по сцене, плача, проходит Стенографистка.

Старик. Шесть часов.

Юноша. Да, уже шесть, а так жарко. (Встает.) Прекрасное небо перед грозой. Все в сизых тучах…

Старик. Итак, вы… Я был другом их семьи, особенно отца. Он астроном. Как хорошо – астроном, правда? А она?

Юноша. Я мало ее знаю. Но это неважно. Думаю, она меня любит.

Старик. Наверное.

Юноша. Они уехали в долгое путешествие. Я почти обрадовался.

Старик. Вернулся ее отец?

Юноша. Что вы! Сейчас это невозможно! Я не могу объяснить почему. Пока не пройдет пять лет…

Старик (радостно). Прекрасно!

Юноша (серьезно). Почему вы говорите – прекрасно?

Старик. Потому что… Вам нравится здесь? (Показывает на комнату.)

Юноша. Нет.

Старик. Вас не угнетают отъезды, происшествия, то, что вот-вот должно случиться?…

Юноша. Да, да. Не надо об этом.

Старик. Что там на улице?

Юноша. Шум, всегда шум, пыль, жара, зловоние. Я боюсь, что все это проникнет сюда.

Слышится долгий стон. Пауза.

Хуан, закрой окно.

Слуга неслышно идет на цыпочках к окну и закрывает его.

Старик. Она… молода?

Юноша. Очень. Ей пятнадцать.

Старик. Пятнадцать прожитых лет – вот и вся она. А почему не сказать – пятнадцать снегов, пятнадцать ветров, пятнадцать закатов? И вы не решаетесь бежать, лететь, все небо заполнить своей любовью?

Юноша (закрывает лицо руками). Я слишком ее люблю!

Старик (встает, с воодушевлением). Или иначе – пятнадцать роз, пятнадцать крыльев, пятнадцать песчинок. И вы боитесь собрать всю свою любовь в сердце, боитесь сделать ее маленькой, уязвимой?

Юноша. Вы хотите отъединить меня. Но я знаю ваш способ. Стоит только начать разглядывать на ладони живую букашку или смотреть на вечернее море, вглядываясь в каждую волну, как все исчезает – и образ, который в сердце, и рана. Но я люблю и хочу любить, любить так же, как она, и поэтому я могу пять лет ждать той ночи, когда все огни погаснут, а ее косы обовьют мои руки.

Старик. Позволю себе напомнить, что у вашей невесты… нет кос.

Юноша (раздраженно). Я знаю. Она обрезала их, без разрешения, конечно, и это (С тоской.) меняет ее облик. (Резко.) Я знаю, что у нее нет кос. (Почти в бешенстве.) Зачем вы мне об этом напоминаете? (Печально.) Но они вырастут за эти пять лет.

Старик (с воодушевлением). И станут еще красивее. Эти косы будут…

Юноша (радостно). Нет, они есть!

Старик. Эти косы так душисты, что можно жить только их ароматом – без воды, без хлеба.

Юноша. Я столько думаю!..

Старик. Вам столько снится.

Юноша. Что?

Старик. Вы столько думаете, что…

Юноша. С меня словно содрали кожу. Все ранит. Сплошной ожог.

Старик (протягивает ему стакан). Выпейте.

Юноша. Спасибо. Когда я начинаю думать о ней, о моей девочке…

Старик. Назовите же ее невестой! Отважьтесь!

Юноша. Нет.

Старик. Но почему?

Юноша. Невеста… вы же знаете, когда я говорю – невеста, я вдруг вижу ее в саване на небе, перевитом огромными снежными лентами. Нет, она мне не невеста (делает такой жест, как будто хочет освободиться от образа, который преследует его), это моя девочка, моя подруга.

Старик. Продолжайте же.

Юноша. А когда я начинаю думать о ней, воображать, как она двигается, светлая, живая, вдруг кто-то меняет ее лицо – она становится морщинистой, беззубой, как в ярмарочном кривом зеркале, и уже не она, а нищенка в лохмотьях топчет мои мысли.

Старик. Кто-то? Поразительно, что вы говорите – кто-то. Видимое глазом еще изменчивей, чем скрытое в мыслях. Вода, текущая в реке, уже не та, что текла только что. А кто помнит карту песчаных пустынь… или лицо друга?

Юноша. Да, да. Скрытое, хоть и меняется, все же дальше от смерти. Последний раз когда мы виделись, я не мог смотреть на нее вблизи, потому что увидел на лбу две морщинки, и как только я переставал следить за собой – вы понимаете? – они заполняли все ее лицо, она становилась дряхлой, старой, как будто долго страдала. Я должен был уйти, чтобы вглядеться и различить ее облик в своем сердце.

Старик. А когда она казалась вам старой, она была полностью вашей?

Юноша. Да.

Старик (возбужденно). А если бы именно тогда она призналась, что обманула вас, что не любит, морщины исчезли бы и она снова стала бы прекрасней розы?

Юноша (возбужденно). Да.

Старик. И вы стали бы любить ее еще больше – именно поэтому?

Юноша. Да, да.

Старик. В таком случае… ха-ха!

Юноша. В таком случае… жить очень трудно.

Старик. Оттого и кидаются от одного к другому, пока не сгинут. Ей пятнадцать лет, а может, пятнадцать сумерек или пятнадцать небес. Внутри все живее, чем снаружи, где только ветер и смерть. Поэтому надо… не идти… а ждать. Потому что прийти значит умереть сразу, а как прекрасно думать, что завтра мы увидим сто золотых рогов, вонзенных солнцем в облака.

Юноша (протягивает руку). Спасибо. Спасибо. За все.

Старик. Я вернусь.

Появляется Стенографистка.

Юноша. Ты отправила письма?

Стенографистка (почти плача). Да, сеньор.

Старик (Юноше). Что с ней?

Стенографистка. Я хочу уйти отсюда.

Старик. Так в чем же дело?

Юноша (в смятении). Сами видите.

Стенографистка. Я хочу уйти и не могу.

Юноша (мягко). Я не удерживаю тебя. Ты знаешь, я ничего не могу сделать. Я говорил тебе, чтобы ты подождала, но…

Стенографистка. Что значит ждать? Я не жду.

Старик. А, собственно, почему? Ждать – это верить и жить.

Стенографистка. Я не жду, потому что не хочу ничего ждать, не хочу и… не могу уйти отсюда.

Юноша. Ты никогда не можешь разумно объяснить.

Стенографистка. Что я могу объяснить? Есть только одно объяснение, то, что… я люблю тебя. Не бойтесь, сеньор! То же, что и всегда. Когда он был маленьким (Старику), я смотрела с балкона, как он играет. Он упал и разбил коленку, ты помнишь? (Юноше.) До сих пор эта кровь красной змейкой бьется у меня в груди.

Старик. Не надо. Кровь высыхает, а прошлое проходит.

Стенографистка. Разве я виновата, сеньор? (Юноше.) Прошу тебя, дай мне расчет. Я хочу уйти.

Юноша. Конечно. Я тоже ни в чем не виноват. Кроме того, ты знаешь, я себе не принадлежу. Ты можешь идти.

Стенографистка (Старику). Вы слышите? Он гонит меня. Он не хочет, чтобы я здесь оставалась. (Уходит, плача.)

Старик (таинственно, Юноше). Это опасная женщина.

Юноша. Я хотел бы любить ее, как хотел бы испытывать жажду у источника. Хотел бы…

Старик. Ни в коем случае! А что бы вы стали делать завтра? А? Подумайте. Завтра!

Друг (шумно вбегает). Почему в этом доме так тихо, а? Дай мне анисовой со льдом.

Старик уходит.

Или коктейль.

Юноша. Надеюсь, ты не переломаешь мебель?

Друг. Он серьезен, он в одиночестве – в такую жару!

Юноша. Может, ты сядешь?