The Dresser by Ronald Harwood (1980)
пьеса в двух частях
Перевод с английского Ю. Кагарлицкого
Действующие лица
НОРМАН
СЭР ДЖОН
МИЛЕДИ
МЭДЖ
АЙРИН
ДЖЕФФРИ ТОРНТОН
МИСТЕР ОКСЕНБИ
ДВА РЫЦАРЯ, ГЛОСТЕР, КЕНТ
Январь 1942 года.
Место действия — театральное помещение в одной из английских провинций. Первое действие — до начала спектакля, второе — после его начала.
Гримуборная сэра Джона и коридор. В луче света — Норман, у него растерянный и несчастный вид. На сцене светлеет. Видны лежащие на полу испачканное грязью пальто и помятая фетровая шляпа. Слышатся шаги. Норман настораживается. Встает с места. Входит миледи и останавливается на пороге.
МИЛЕДИ. Он все плачет и плачет.
НОРМАН. Его так и не отпустили?
МИЛЕДИ. Они посоветовали мне уйти. Доктор сказал, что мое присутствие только во вред.
НОРМАН. Зря я отвез его в больницу. Не знаю, что на меня нашло. Надо было привезти его сюда — здесь его дом.
МИЛЕДИ. Почему его пальто на полу? И шляпа…
НОРМАН. Сохнут. Насквозь мокрые, уж простите — хоть выжимай. Да и сам он не лучше. Мокрый как мышь. От пота и дождя
МИЛЕДИ. А что с ним произошло, Норман? Когда вы мне позвонили, я сперва решила, что его ранило во время бомбежки…
НОРМАН. Да нет…
МИЛЕДИ. Или какой-нибудь несчастный случай…
НОРМАН. Ничего такого…
МИЛЕДИ. Знаю, они сказали, на нем ни царапины.
НОРМАН. Понимаете…
МИЛЕДИ. Он в состоянии коллапса…
НОРМАН. Я знаю…
МИЛЕДИ. Но как это случилось?
НОРМАН. Понимаете, миледи…
МИЛЕДИ. Что с ним стряслось?
НОРМАН. Присядьте. Пожалуйста. Ну присядьте. Нам надо сохранять спокойствие, а тем более — здравомыслие.
МИЛЕДИ (садится). Врач сказал, что на поправку уйдет несколько недель.
НОРМАН. Если не больше.
МИЛЕДИ. Я не видела его нынче утром. Он сбежал из дому прежде, чем я проснулась. Где он мотался весь день? Где вы его сыскали?
НОРМАН. Было вот как, миледи. Едва прозвучал последний «отбой», я пошел на Рыночную площадь. Только стало смеркаться, и свет такой странный — желтоватый, дым стоял в воздухе и пыль над теми местами, куда угодили бомбы, а вокруг метались какие-то тревожные тени. Я надеялся раздобыть пакет — другой крахмала — запасы-то наши иссякли и крахмала у нас в обрез, вам-то до этого дела нет. Хожу я, значит, от палатки к палатке и вдруг слышу его голос.
МИЛЕДИ. Чей голос?
НОРМАН. Сэра Джона, конечно. Я оборачиваюсь и вижу его у ларька со свечами — хозяин как раз на ночь запирает. Освещен большой оплывшей сальной свечой, а сам как на том портрете в роли Лира — весь в зеленовато — синих тонах из-за этого странного света. Стаскивает он с себя пальто, это в такую-то погоду. «Да поможет бог тому, кто посмеет помешать мне!» — кричит и швыряет пальто на землю, в точности как Лир в сцене бури. Вот, полюбуйтесь, не знаю, смогу ли я его когда-нибудь отчистить. А он так им гордился, помните; впрочем, может, это было еще до вас — когда он ездил на первые гастроли в Канаду, в Торонто; рукав реглан, меховой воротник, а теперь полюбуйтесь!
МИЛЕДИ. А что было после того, как он снял пальто?
НОРМАН. Взялся за шляпу, купленную у Данна на Пиккадили всего год назад. Полетела она вслед за пальто, а он встал на нее ногами и давай топтать с остервенением! Вот, полюбуйтесь. Воздел, значит, руки к небу, совсем как на сцене, когда просит бога наказать Гонерилью бесплодием, и воскликнул: «Сколько мне еще мыкаться?» А пальцы судорожно бегают — пиджак расстегивает, срывает воротничок, галстук, пуговицы с рубашки рвет.
МИЛЕДИ. И много там было народу?
НОРМАН. Да собралось маленько. Оттого-то я к нему и бросился. Не хотел я, чтоб стоял он посмешищем посреди хихикающей толпы!
МИЛЕДИ. Он вас заметил? Узнал, что это вы?
НОРМАН. Мне было не до того. Схватил я его за руку и говорю: «Добрый вечер, сэр, а не пора ли нам в театр?» — причем ласково — ласково, как в минуты, когда он закапризничает. А он ноль внимания. Дрожит. Весь так ходуном и ходит.
МИЛЕДИ. Нельзя было допускать, чтобы публика видела его в таком состоянии.
НОРМАН. Легко вам теперь говорить, уж вы меня простите, ваша милость, мне надо было как-нибудь утащить его прочь, а это непросто при его-то комплекции. Хорошо, тут подошла одна женщина, совсем старушка, под пальто у нее бумазейное платье, но сама на редкость приличная. Она подобрала его одежду и хотела помочь ему одеться. Я рядом стоял, прямо рот разинул. А он женщине говорит: «Спасибо, дорогая, но обычно обо мне заботится Норман. Я бы без него просто пропал». Тут я сказал себе: теперь твой выход, голубчик, — и объявил: «Я — Норман, его костюмер». А женщина — в волосах у нее бигуди — поднесла его руку к губам и говорит: «Ну до чего же вы были хороши в 'Братьях — корсиканцах'!» Он глянул на нее так пристально, с чарующей улыбкой, как он, знаете, умеет, когда хочет понравиться, и сказал: «Спасибо, дорогая, вы уж меня простите. Мне пора удалиться». И побежал прочь.
МИЛЕДИ. Так и сказал: «Мне пора удалиться?»
НОРМАН. Конечно, а я, значит, за ним, в страхе, как бы чего худшего не случилось. Я и не подозревал, что он может так быстро бегать. Бегу за ним и только успеваю подхватывать скинутые вещи — пиджак, жилетку, — а сам думаю, как бы прекратить этот стриптиз. Наконец я его настиг. Прислонился к фонарному столбу. Стоит плачет.
МИЛЕДИ. Где это было?
НОРМАН. Перед Кардомахом. Ну, я без лишних слов, едва соображая, что делаю, отвел его в больницу. Старшая сестра не узнала его, хотя потом сказала, что видела его вчера в «Отелло». Вызвали врача, такого низенького лысого очкарика, и меня отгородили от него ширмой.
МИЛЕДИ. Тогда-то вы и позвонили мне?
НОРМАН. Нет. Я еще подождал немножко. Я затаился, как у Шекспира говорит Эдмонд, и слышал, как доктор произнес шепотом: «Человек этот совершенно измотан. Он в состоянии коллапса». Тогда вышла сестра и сказала, чтобы я немедленно вызвал вас. После этого я и позвонил. Вот так все и было.
Пауза. Слышится «отбой» воздушной тревоги.
МИЛЕДИ. Он все не переставал плакать.
НОРМАН. Да, вы говорили.
МИЛЕДИ. Когда я уходила, он по — прежнему лежал в одежде на постели и плакал, да нет — рыдал, он совсем потерял над собой власть и мог только плакать от отчаяния. Что нам теперь делать? Через час в театр хлынет публика на «Короля Лира». Ну, что мне делать?
НОРМАН. Для начала — не расстраиваться…
МИЛЕДИ. Мне еще не приходилось принимать такие решения. Да и вообще какие-либо решения. Выйдя из больницы, я позвонила Мэдж и попросила ее встретиться со мной здесь как можно скорее. Она придумает, что делать.
НОРМАН. О да, Мэдж придумает! Она не станет расстраиваться, уж это наверняка. Мэдж существо здравомыслящее. Конечно, помрежу так и положено. Был у меня один друг, он был священником, прежде чем с кафедры перескочил на сцену. Здорово играл одну из ведьм в «Макбете». Точно с пеленок привык. Жена его отличалась завидным спокойствием. Особенно если принять во внимание все обстоятельства. Так вот, Мэдж на нее похожа. Холодная, деловая, приставучая.
Миледи (после паузы). Доктор увел меня в маленькую комнатку, всю заставленную эмалированными тазами с окровавленными бинтами. Очень извинялся. У них было много работы после бомбежки. От стоявшего там запаха мне чуть не стало дурно. Доктор спросил меня, как он вел себя в последние дни. Не заметила ли я каких-либо симптомов. Я улыбнулась. Невольно. Мне показалось странным это слово.
НОРМАН. Что вы ответили, простите за любопытство?
МИЛЕДИ. Соврала ему. Сказала, что он вел себя самым обычным образом. Не хотела показаться невнимательной. А вообще-то надо было больше за ним присматривать. Вот хотя бы вчера ночью. Просыпаюсь…
Слышатся шаги. В коридоре появляется Айрин.
Это Мэдж?
НОРМАН. Нет. Айрин.
Айрин уходит.
НОРМАН. Вы рассказывали, что проснулись вчера ночью.
МИЛЕДИ. А он сидит и смотрит на меня. Совершенно голый. Холод был дикий, он весь дрожал. И он сказал мне: «Спасибо, что ты приглядываешь за мной. Но слишком не беспокойся. Просто продолжай приглядывать. Я чувствую, что у меня будет какой-то нервный срыв».
