И вот однажды, возвращаясь домой после удачного преферанса, наш любитель приключений слышит какую-то странную возню во дворе своего дома. С любопытством или скорее любознательностью он заглядывает. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Двое невысоких парней пытались снять с девушки пальто, а она храбро защищалась и звала на помощь.
«Ну вот теперь-то, – думаете вы, – читатель из среды себя проявит: сейчас он схватит главную нить, размотает клубок и...»
Не надо думать! Нет, думать надо! Не надо просто делать слишком поспешных выводов – ничего подобного не происходит – ни главной, ни даже побочной нити любитель не находит.
Ему как будто кто-то связал ноги или превратил <его> в камень, он стоит с открытым ртом, с глазами навыкате, на лице его – беспомощность и растерянность, как будто он увидел бывшую жену, которой нерегулярно платит алименты.
Из двора несется: «Помогите!» Силы девушки, видимо, иссякают. А он все стоит.
«Не может быть!» – скажете вы. Да, так и есть – стоит долго, как камень, на котором пишут, что здесь когда-нибудь будет памятник!
Может быть, он вспоминает, что сделал бы в этом случае майор, или капитан, или бригадмилец из «Дела пестрых», а может быть, он просто ждет, когда придут наши в лице участкового, дворника или просто прохожих. Но он стоит!
И только когда раздается свисток милиционера и когда мимо него проходят два парня и испуганная бледная девушка в сопровождении участкового и какого-нибудь парня в телогрейке, только тогда к нему возвращается способность действовать, но действует он тоже довольно странно. Он не идет следом за милиционером, чтобы дать хотя бы свидетельские показания, а, оглядываясь, очень быстро направляется домой, а в голове почему-то все время вертятся слова: «Он ему ка-а-ак дал!»
Придя домой, любитель приключений рассказывает жене, что шестеро раздевали девушку, он хотел помочь, но не успел – приехала милицейская машина, и всех забрали.
– Сиди уже, – буркнула жена, – читай лучше свои книжки, а голову нечего подставлять. Вот у нас случай был – в трамвае старушка увидела, как в карман лезут, и сказала. А он ей: «Ты видела? Видела! Больше не увидишь», – р-раз по глазам бритвой. А ты – «помочь»! Не ввязывайся лучше.
– Ну, это ерунда, – храбро возражает любитель и про себя думает: «Действительно, зачем голову подставлять!» И, почитав на сон грядущий «Черную моль» и вспомнив о выигрыше в преферанс, о котором он случайно или специально не сказал жене, он засыпает.
И живет такой любитель приключений тихо, не ввязываясь. Ходит он по улицам, всегда по освещенным и поближе к милиционеру, играет, но не допоздна, в преферанс и читает на сон грядущий что-нибудь из «Библиотеки военных приключений» – он ведь большой любитель приключений. И не дочитается он до Даниэля Дефо, да эти книги ему незачем читать.
Нет, уважаемый читатель из среды, не всегда нити преступлений наматываются на катушки, а клубок их похож на шерстяной. Бывают в жизни милиции и разведчиков очень суровые будни, и не всегда стреля<ю>т в плечо и вовремя приходят наши. Не всегда, хотя об этом иногда и пишут.
И если удачно заканчиваются многие дела и раскрываются преступления, то посмотри, кто помогает этому. Вчитайся повнимательнее. Такие же люди, как ты!
Хотя нет, не такие!
<конец 50-х>
Лекция о динозаврах для к/ф «Последний жулик»
Ящеротазовые динозавры, так называемые «зауришия» (лат.) обладали простым трехлучевым тазом и очень близки к двуногим триасовым текодонтам.
Пора любви у динозавров наступала примерно в период между десятым и двадцать третьим апреля по старому стилю в мезозойскую эру, то есть примерно в то же время, что и у представителей современной фауны. В этот период самки травоядных ящеров откладывали яйца и, подобно нашим домашним животным, высиживали их. Самцы же их – бронтозавры, диплодоки, камирозавры, игуанодоны, достигающие громадных размеров (25—27 метров), – охраняли своих не менее крупных подруг от нескромных кровожадных взглядов более мелких, но хищных ящеров группы денодонтов, так называемых горгозавров и особенно тираннозавров. Эти кровожадные хищники, не отличаясь большим интеллектом (вес их мозга составлял одну четырехтысячную часть общего веса, тогда как у человека, так называемого гомо сапиенса, он составляет одну тридцатую – одну сороковую общего веса), <...> отличались огромными челюстями, и бедным травоядным гигантам приходилось вступать с ними в смертельную схватку, чтобы дать возможность своим подругам-динозаврихам спокойно досидеть свой срок на яйцах и вывести свое травоядное потомство.
Теперь гигантские дино-, ихти– и прочие завры уже вымерли, но дело их живет.
Вы можете ознакомиться с ними по бесчисленным лит. источникам, например – И. А. Ефремов «Лезвие бритвы», «Туманность Андромеды»; «Динозавровый горизонт Средней Азии и некоторые вопросы стратиграфии», а скелеты увидеть в музеях, дворцах культуры, парках и садах.
<весна 1966 года>
1968
Все нижеисписанное мною не подлежит ничему и не принадлежит никому. Так.
Только интересно, бред ли это сумасшедшего или записки сумасшедшего и имеет ли это отношение к сумасшествию?
Утро вечера мудренее, но и в вечере что-то есть. Бедная Россия, что-то с нею будет. Утром... Давали гречневую кашу с сиропом. Хорошо и безопасно. А Далила блудила с Самсоном. Одна старожила доложила, что Самсона уложила. Далила его подсторожила, взвалила металломеч, поносила, поголосила и убила Дездемону.
Про каннибалов рассказывают такую историю. Будто трое лучших из них (из каннибалов) сидели и ели елки да ели. Захирели, загрустили и решили: кто кого будет есть; один говорит: не меня, – другой говорит: не меня, – третий говорит: не меня. Кто же кого тогда? Никто. Потому что у каннибалов свои законы и обычаи: не хочешь – не ешь!
Доктор! Я не хочу этого лекарства, от него развивается импотенция. Нет, развивается, нет, развивается, нет, развивается! Нет, нет, нет! Ну хорошо. Только в последний раз! А можно в руку? Искололи всего, сволочи, иголку некуда сунуть.
Далее и везде примечания.
А что это вы читаете? А? А! Понятно! А вы знаете, как поп попадью извел? Что значит извел? Убил то есть. Ну! Развод по-итальянски. Вот. Он ее подкараулил и опустил на нее икону Спасителя. Тройной эффект. Во-первых, если уж Спаситель не спас, а убил, значит, было за что.
На прогулку я не пойду – там психи гуляют и пристают с вопросами.
Один спросил вчера, нет, сегодня... вчера... вчера...
– Вы, – говорит, – не знаете, сколько время?
– Не знаю, – говорю, – и вам не советую, потому что время – деньги, и время – пространство. А вы, – говорю, – паразит. И живете небось по Гринвичу!
У Эйнштейна второй его постулат гласит: скорость света не зависит от скорости движения источника. Проще говоря:
Θ = W/C2 = W2/C = Θ
f x mc2 / 2(B)3 – 1°111 >> L ~.
Это у него. А на практике у космонавтов все наоборот, и крысы у них мрут даже раньше, чем люди, потому что людям дают по 10 ж, а крысам, мышам и преступникам по 40. Проще говоря:
(W)° – fcx2 – 1 = 0.
Я стал немного забывать теорию функций, ну да это восстановимо. Врач обещал... Врет, наверно. Но если не вре-е-ет... Господи, когда же ужин?
В кабинет профессора Корнеля, или нет, Расина... Тогда ладно.
В кабинет некоего профессора лингвиста-ихтиолога развязной походкой вошел немолодой уже дельфин. Сел напротив, заложил ногу на ногу, а так как закладывать было нечего, то сделал вид, что заложил. И произнес:
– Ну-с?
– Я вас не вызывал. – Профессор тоже сделал вид, что ничуть не удивлен, но не так-то легко обмануть умное даже животное, с подозрением на разум.
– Я сказал только «ну-с». А дальше вот что. Сегодня дежурный по океанариуму, фамилию забыл, во время кормления нас, во-первых, тухлой рыбой, во-вторых, ругал нецензурно нас – я имею в виду дельфинов, – а также других китообразных и даже китов.
– В каких выражениях? – спросил профессор и взял блокнот.
– Уверяю вас, что в самых-самых. Там были и «дармоеды», и «агенты Тель-Авива», и – что самое из самых-самых – «разумные твари».
– Я сейчас распоряжусь – и его строго накажут.
– Не беспокойтесь, он уже наказан, но вы должны были бы попросить извинения за него, ведь вы той же породы и тоже не всегда стеснялись в выражениях! Население требует. Иначе будут последствия!
Только здесь оскорбленный профессор вспомнил, что дельфины еще не умеют говорить, что работе, конечно, еще далеко до конца и что – как это он сразу не понял – ведь это сон, переутомление.
– О господи! – Он ткнул себя в подбородок хуком слева и закурил сигару.
