В этом сюжете, описанном в нескольких исторических источниках, поражает не столько цинизм Троцкого, сколько его гипнотическое умение владеть и управлять массами. По-видимому, обладая личностными незаурядными качествами, он прекрасно догадывался о механизмах воздействия на толпу, о ее «коллективной душе».
Казалось бы, в чем проблема? Настроение толпы — это очень просто. Оно, вероятно, есть вектор интересов и устремлений отдельных людей, ее составляющих. Но, когда в дело вступила психология нового времени, все оказалось запутанней и парадоксальней.
Достоевский в «Братьях Карамазовых» назвал качества повелевающего вождя, определив их как чудо, тайна и авторитет. Через полвека после нашего соотечественника два крупнейших европейских психолога Ле Бон и Фрейд как бы раскрыли скобки, объяснили языком науки, что Достоевский имел в виду. Сейчас я прибегну к довольно длинному ряду цитат, взятых из капитального труда Фрейда «Массовая психология и анализ человеческого “я”». Без них мы вряд ли обойдемся, так что придется немного потерпеть.
«В психологической массе самое странное следующее: какого бы рода ни были составляющие ее индивиды, какими схожими или несхожими ни были бы их образ жизни, занятие, их характер и степень интеллигентности, но одним только фактом своего превращения в массу они приобретают коллективную душу, в силу которой они совсем иначе чувствуют, думают и поступают, чем каждый из них в отдельности чувствовал, думал и поступал бы. Есть идеи и чувства, которые проявляются или превращаются в действие только у индивидов, соединенных в массы. Психологическая масса есть провизорное существо, которое состоит из гетерогенных элементов, на мгновение соединившихся, точно так же, как клетки организма своим соединением создают новое существо с качествами совсем иными, чем качества отдельных клеток»[2].
«В массе, в силу одного только факта своего множества, индивид испытывает чувство неодолимой мощи, позволяющее ему предаться первичным позывам, которые он, будучи одним, вынужден был бы обуздывать. Для обуздания их повода тем меньше, так как при анонимности (...) масс, совершенно исчезает чувство ответственности, которое всегда индивида сдерживает»[3].
«Заражаемость есть легко констатируемый, но необъяснимый феномен, который следует причислить к феноменам гипнотического рода, к изучению каковых мы тут же приступим. В толпе заразительно каждое действие, каждое чувство, и притом в такой сильной степени, что индивид очень легко жертвует своим личным интересом в пользу интереса общества. Это — вполне противоположное его натуре свойство, на которое человек способен лишь в качестве составной части массы»[4].
«Главные отличительные признаки находящегося в массе индивида таковы: исчезновение сознательной личности, преобладание бессознательной личности, ориентация мыслей и чувств в одном и том же направлении вследствие внушения и заражения, тенденция к безотлагательному осуществлению внушенных идей. Индивид не является больше самим собой, он стал безвольным автоматом»[5].
«Одним лишь фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. Будучи единичным, он был, может быть, образованным индивидом, в массе он — варвар, то есть существо, обусловленное первичными позывами. Он обладает спонтанностью, порывистостью, дикостью, а также и энтузиазмом и героизмом примитивных существ»[6].
«Масса импульсивна, изменчива и возбудима. Ею почти исключительно руководит бессознательное»[7].
«Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует. Она думает образами, порождающими друг друга ассоциативно, — как это бывает у отдельного человека, когда он свободно фантазирует, — не выверяющимися разумом на соответствие с действительностью. Чувства массы всегда просты и весьма гиперболичны. Масса, таким образом, не знает ни сомнений, ни неуверенности»[8].
«У масс могут сосуществовать и согласовываться самые противоположные идеи, без того чтобы из их логического противоречия возник конфликт. То же самое мы находим в бессознательной душевной жизни отдельных людей, детей и невротиков, как это давно доказано психоанализом»[9].
«Массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, без которых они не могут жить. Ирреальное для них всегда имеет приоритет перед реальным, нереальное влияет на них почти так же сильно, как реальное. Массы имеют явную тенденцию не видеть между ними разницы»[10].
Когда я читал работу Фрейда, я выписывал для себя различные характеристики коллективной души, в чем-то они повторяют приведенные выше цитаты, в чем-то дополняют. Вот мои выписки: «Чувство неодолимой мощи. Заражаемость идеями. Гипнотические состояния, внушаемость. Контрастное восприятие мира. Масса не знает ни сомнений, ни неуверенности. Смерть, секс, насилие, ужас — чувства, правящие массами. Незнание жажды истины. Требование иллюзии и возвышающего обмана. Ирреальное имеет приоритет над реальным. Преобладание в жизни фантома, иллюзии, создаваемой неисполнившимся желанием, определяет различные формы неврозов. Внушаемость толпы связана с различными проявлениями любовных потенций. Любовные отношения суть массовой души. Связь в церкви основана на любви каждого не друг к другу, а к Богу, при условии, что Бог любит каждого в равной степени».
На основании последнего тезиса Фрейд делает важный вывод о том, что вождь (священник) управляет толпой в связи с идентификацией (уподоблением) каждого члена толпы (паствы) с самим вождем.
Фрейд доказывает, что человек в толпе молодеет на несколько десятков лет, то есть человек в массе становится игрушкой и выразителем первичных инстинктов, корни которых таятся в раннем детстве. Все же первичные инстинкты ребенка (по психоанализу) сводятся к одному — идентификации (уподоблению) себя с отцом. Причем бессознательное копирование отца происходит вне зависимости от того, «любимый» ли он или «нелюбимый».
И здесь перед нами — довольно крепкий мостик, выводящий нас к проблемам восприятия произведений кинематографа. Из-за уподобления ребенка отцу, пусть даже и нелюбимому, рождается тяга детей не только к добрым героям, но и к героям злым, героям-убийцам и насильникам. Если Фрейд прав и человек в массе (например, в кинозале) молодеет на несколько десятков лет, то все мы, прикованные к простыне киноэкрана, становимся в некотором смысле детьми, которые ищут себе предмет уподобления и находят его в киногерое-отце. А точнее, в «колдуне-отце». Колдун — слово, наиболее полно вмещающее в себя формулу Достоевского «чудо, тайна, авторитет». Им мы и будем пользоваться в отношении киногероя.
«Колдуны-отцы» в кинематографе — это, конечно же, Джеймс Бонд, Фантомас, Грязный Гарри, Индиана Джонс, Бэтман, Фредди Крюгер и многие другие. Их могущество, бесстрашие, таинственность и подчас любвеобилие не знают границ. Великий Инквизитор Достоевского перед ними — ноль без палочки, ибо последний лишь мечтал о «чуде, тайне, авторитете», а эти на протяжении десятков лет успешно демонстрируют сверхчеловеческие качества, являясь воплощением чувств коллективной души, обитающей в кинозале.
Особенно интересно обстоит дело с насильником и злодеем Фредди Крюгером, исчадием Ада в прямом смысле, обильно режущим заточенными ножами многочисленных подростков. Когда Вес Крэйвен снял первую серию «Кошмара на улице Вязов», он, наверное, не предполагал, что его фантасмагорический персонаж вытеснит Винни Пуха и медвежонка Рупперта из детских спален и займет их место в виде плакатов и картинок. Во всяком случае, в 80-х годах.
А может быть, наоборот, предполагал, планировал? Фредди наиболее емко подходит под наше определение «колдуна-отца». Во-первых, это герой отрицательный, сполна наделенный силой и мистической тайной. Во-вторых, он является отцом для многих своих жертв. Вернее, как бы заменяет им отца. Его навязчивое преследование детей можно принять за родительскую опеку. Я не фантазирую, а цитирую, если можно так выразиться, текст этого фильма. Крейвен делает любопытный ход в сценарии первой серии: подростки, попадающие под дьявольское влияние детоубийцы, — из неблагополучных семей. У одной девочки мать разведена с отцом и пьет. Другой подросток целыми днями шляется по улице и не знает семьи вообще. Случайность? Конечно, нет. Или это такая случайность, которая совершенно точно работает с механизмами уподобления коллективной души, вычисленными Ле Боном и Фрейдом в начале XX века.
С точки зрения уподобления себя отцу-герою, отцу-колдуну, можно понять некоторые известные преступления — здесь, конечно, занимается отцовское место, которое освобождено и расчищено путем предательства или убийства. Например, пара Брут-Цезарь точно соответствует этому сюжету. Предательство Иуды Христа можно рассмотреть и с точки зрения отцеубийства. В наши времена этому сюжету соответствует расправа над царской семьей, преступление Павлика Морозова и убийство битломаном Чепменом своего кумира Джона Леннона.
