ПОЭТ. ТАЙНА?..
ДВОЙНИК. Да. Она твой драгоценный капитал. И ты его так трудно наживал.
ПОЭТ. Чего ты хочешь?
ДВОЙНИК. Ты можешь капитал оставить при себе и даже во сто крат его умножить этой ночью. При этом кое-что перепадет, конечно, мне.
ПОЭТ. Каким же образом?
ДВОЙНИК. Если откажешься от имени… Не вздрагивай! Это совсем не больно. Назвался, пожил и довольно. Уйди и от врагов и от друзей, которым грош цена, — и это не твоя вина: в привязанностях гибнет чистота. НЕТ дружбе! НЕТ вражде! И ты увидишь мир в объемной красоте. Сейчас он для тебя рисунок плоскостной, написанный блудливою рукой в общественном и грязном туалете.
ПОЭТ (задумчиво). А я пытаюсь рядом с ним нарисовать другой.
ДВОЙНИК. Вот видишь, ты и сам все понимаешь.
ПОЭТ. Да. И все-таки добавь еще немножко.
ДВОЙНИК. Уйди из дома, от соседа иезуита, беги от пошлости избитой. Живи среди чужих людей, не на своем унылом огороде, а на земле НИЧЬЕЙ.
ПОЭТ. И что тогда?
ДВОЙНИК. Жизнь новую, не умирая, получаешь, а за банальную уже не отвечаешь. Таков закон вещей.
ПОЭТ. Но что-то было ценное и в ней.
ДВОЙНИК. Держась за ценность, душу потеряешь. Ты даже и не представляешь, какая это сладость — без привязки, без прошлого и без отчетов бродить по свету праздно, беззаботно, а если станет скучно, можно везде найти работу… меняя взгляды, убеждения и женщин… Не думать по чужой указке…
ПОЭТ. Меняя женщин?
ДВОЙНИК. Разумеется, меняя. Меняя место, ты меняешь окруженье.
ПОЭТ. Эго неправильное выраженье.
ДВОЙНИК. Извини. Но все равно, в таком движенье ты постоянно что-нибудь меняешь. Меняя же, — приобретаешь. Это и есть тот самый, прирожденный, естественный обмен, который люди превратили в сплошной обман. Восстанови же миру кровообращенье!
Пауза.
Китайцы имена меняют.
ПОЭТ. Кто тебе сказал?
ДВОЙНИК. Ты сам. Как только старое сотрут, тотчас же новое берут. Если захочешь, сможешь стать китайцем или малайцем… Сыграешь, наконец, любую роль: проснется нищий, а заснет король. Решай.
ПОЭТ. Не искушай.
ДВОЙНИК. Не искушал бы, кабы не было нужды.
ПОЭТ. Отречься?..
ДВОЙНИК (нетерпеливо). От такой попытки! Подумай, это ли не пытка? Возьми свободу, о которой ты мечтал.
ПОЭТ. Согласен. Трижды, десять раз, сто раз согласен.
ДВОЙНИК (забирает у него бумаги). По рукам.
ПОЭТ. Не чувствую руки твоей.
ДВОЙНИК. А ты касаешься своей. Все, что написано — сожжем. Пусть в общей куче сгорят и правда, и обман, служанки, куртизанки, республика с ночным горшком, и БОНАПАРТ на острове своем, и Талейран…
ПОЭТ. Да, да… Очистим все огнем.
ДВОЙНИК. А то, что сжечь нельзя — другому пристегнем. (Усаживает его за стол, дает в руки перо.) Испишешь пару слов… «Я был не тот, за кого себя выдавал. Теперь я навсегда пропал. Не ищите».
ПОЭТ. Бездарно.
ДВОЙНИК. Сочини сонет.
ПОЭТ. Я напишу: «Все это мне напела Анетта».
ДВОЙНИК. Браво! И готов сюжет. Только без подписи: ты уже есть НИКТО.
ПОЭТ. Я напишу: ИНКОГНИТО.
Кричит петух.
ДВОЙНИК. Проклятая птица! Вечно ей не спится… (Суетится.) Запомни, ровно в полночь ты открываешь дверцу смело и мы кончаем это дело. (Задувает свечу, сцена погружается в темноту.)
ГОЛОС АНЕТТЫ. Ах, ты дрянь такая!.. Ах, ты дрянь… Ну, дрянь, ну чистая дрянь! (Любовно.) Ну, иди уже ко мне, дрянь ты эдакая! Ну, не ложись, не ложись и не ползи, — ползком ты не выпросишь ничего. Встань на задние ноги… Дай мне лапу… Дай! Нет, возьми мою руку. Не понимаешь, болван? Давай свою лапу. Не правую, левую… Ну, любую давай! Теперь целуй мою. Не кусай, дурак, а целуй… Губами, а не зубами. Будешь кусаться, ничего не дам. Вот так. Ах, ты умник мой дорогой! Ну, беги, сынок… Беги за мной…
Открываются ставни, комната наполняется светом. Открывается форточка, и ветер шевелит занавеску. Поэт, ежась от утренней прохлады и щурясь от света, дико озирается по сторонам, хватается за спасительный кувшин, но он пуст. Он берет его, бредет к бочке, открывает кран, но и она пуста.
ПОЭТ. Пустота…
Пошатываясь, уходит за кулисы. Комната, окрашенная восходом, преобразилась совершенно. Кровавый отблеск падает на бумаги. Входит Поэт с комом старой одежды в руках. На голове шляпа, под рукой ботинки. Он снимает ночную рубашку, разглядывает себя.
ПОЭТ. Надо смотреть на вещи смело!.. Вконец изношенное тело. Пора менять платье.
ГОЛОС АНЕТТЫ. Месье!..
ПОЭТ (поспешно одеваясь). Да… да…
АНЕТТА. Вы спите?
ПОЭТ. Нет.
АНЕТТА. Тогда поднимайтесь. Нечего без толку валяться. Смотрите, солнышко встало уже.
ПОЭТ. Какой сегодня день?
АНЕТТА. День будет прохладный, но ясный. Смотрите, луна еще не ушла. Упорная, зараза! На небе тень ее видна, буквально рядом с солнцем.
ПОЭТ. Число? Какое число?!
АНЕТТА. Потише, сударь. Не надо орать. Соседи начинают просыпаться. Число двадцать пятое.
Пауза.
ПОЭТ. Смешная ночь. Оставить бы ее… Но дважды не войдешь в одну и ту же воду сразу… Теки же, милая, теки подальше, как река… Не поглотят тебя берега… Я это ясно вижу. И этак через двести лет в тебя нырнет и проживет, потом опишет где-нибудь поэт, который даже и во сне не видел моего Парижа. А я ему через века передаю свое богатство…
АНЕТТА. Вы не поверите, месье, кобель целует руку мне! Это и впрямь волшебное лекарство.
ПОЭТ. Свободу, равенство и братство. (Пишет.) БЕРАНЖЕ. Двадцать пятое октября.
АНЕТТА. Оденьтесь потеплее, сударь, шею шарфом завяжите и выходите. Вас ждет ЛУИ. Пора гулять.
ПОЭТ. Прощайте, господа. А мне недолго собираться.
И, завязав шарфом рот, уходит. Слышен радостный лай собаки.
Конец
«ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ»
Фарс
Действующие лица
Иванова — женщина
Коломеец — учительница
Нинка — молодая девица
Джульетта — трансвестит, но об этом в палате не догадывается пока никто
Бабуся
Сергей Сергеевич — врач
Лиза — медсестра
Больничная палата. Кровати, тумбочки, стулья. В углу белая ширма. За окном голубое небо. В палате никого нет, кроме Бабуси, которая лежит на кровати.
Входит медсестра Лиза.
МЕДСЕСТРА ЛИЗА. Бабуся! Ты жива?
БАБУСЯ. А куды я денусь?
МЕДСЕСТРА ЛИЗА (передразнивает). «Куды-куды»? Туды. Помрешь, а потом отвечай за тебя. Голос подавай, когда я спрашиваю.
Входит Нинка с сигаретой во рту. Проходит к своей кровати и начинает краситься.
(Нинке) Выйди отсюда. Здесь курить запрещено.
НИНКА. Не выйду.
МЕДСЕСТРА ЛИЗА. Сегодня же доктору скажу, чтобы тебя выписали.
НИНКА. Я уже выписалась.
МЕДСЕСТРА ЛИЗА. Когда?
НИНКА. Сейчас. В уборной.
МЕДСЕСТРА ЛИЗА. Довести меня хочешь? Ну-ну. (Уходит.)
БАБУСЯ. Чавой-то вы ругаетесь?
НИНКА. Медсестра заводится.
БАБУСЯ (детским голосом). Смотри, Гавриил, у нее начинают расти крылья. Значит, она сможет улететь?
Входит Иванова.
ИВАНОВА. Нинка, чего тут было? Медсестра, как ошпаренная выскочила.
НИНКА. Подходит она сейчас ко мне и говорит: «Если Сергей Сергеича еще раз в коридоре остановишь, я тебе всю морду скальпелем исполосую».
ИВАНОВА. Иди ты!
НИНКА. Вон, у Бабуси спроси, она все слышала.
ИВАНОВА. Бабуся, Нинка врет или правду говорит?
БАБУСЯ (мужским голосом). Да, она сможет улететь. (Детским голосом.) Это хорошо, правда, Гавриил?
ИВАНОВА. Ты гляди, как получается, с виду такая фифа, а оказывается, она вон какая! Вот ели бы она мне такое сказанула, я бы ей так ответила, только б искры посыпались.
Входит Коломеец.
