И еще не Гагарин, стало быть, а Юра Белкин, попав в армию, решил поступать в военное училище. Пусть он разочаровался в Целине, но не принципиально в романтике как таковой. Романтизм ведь качество внутреннее, и требует внешней точки приложения.
Это был тоже, знаете, конфликт эпохи. Романтизм поощрялся единоразово: бросить город, удобства, родных, все, – и уехать по зову Партии в степь (пустыню, тундру, тайгу, нужное подчеркнуть). После этого романтизм надлежало сбросить, как муравьиная самка сбрасывает одноразовые крылья, и пахать дисциплинированно на одном месте. А крылья сдать в Музей трудовой славы, чтоб на их примере учить новую молодежь героизму.
А которые имели нерегламентированный, сверхлимитный романтизм вечно менять местожительство в жажде нового – для тех был отрицательный термин «летун», и их пресекали сниманием с очереди на квартиру и лишением прочих социальных благ, льгот и надбавок.
Романтизм Юры Белкина жаждал крыльев, на крыльях нарисовались красные звезды, порыв обрел военную ипостась, и он, стало быть, решил стать защитником Родины, воином. Офицером. Есть такая профессия – Родину защищать. Лучше всего – летчиком. Романтика в квадрате.
Ближайшим летным училищем было Кокчетавское, и военком выписал ему проездные документы – была разнарядка, и он стал курсантом-летчиком.
Махну серебряным тебе крылом.
Все выше, и выше, и выше.
А вместо сердца пламенный мотор.
А город подумал – ученья идут.
Среднестатистический советский военный летчик – это старший лейтенант или капитан двадцати девяти-тридцати лет. Основное рабочее звено.
Перегрузки при высшем пилотаже реактивного истребителя достигают 9g. Некрупный человек весит шесть центнеров. Литр крови весит 9 килограммов – тяжелее железа, близко к свинцу, и сердцу это проталкивать. Мышцы под своей тяжестью оползают с костей. Истребитель уходит в воздух в противоперегрузочном скафандре – упругая шнуровка держит тело в целости.
При посадке на скорости под 300 км/час напряжение таково, что пульс строчит под 200, давление прет к 240 на 160. Это у молодых тренированных ребят.
Поэтому военный летчик изнашивается быстро, к сорока годам большинство летать бросает. Подыскивают наземную службу. Кто дорос только до капитана – в сорок увольняются из армии, выслуга позволяет; нет перспектив, хорошо б только дотянуть двадцать пять календарных до полной пенсии.
Так что когда Юра, много лет спустя, прочитал о действующем немецком летчике нашего времени, капитане и командире истребительной эскадрильи, который летает в 50 (!) лет – он даже понять не смог, как тот в 50 (!) лет держит такие перегрузки. А реакция? А зрение?
Характерно, что летчики (наши) после окончания училища ни черта своим здоровьем не занимаются. От природы есть пока? и ладно. Квасят водку, как прочие граждане. От давления с похмелья жрут лимоны перед медкомиссией, чтоб снизить до нормы. Главный авиационный фрукт – это лимон. В дефиците их доставали где могли, привозили ящиками. Огурцы сами солили, чтоб натуральный рассол был, с укропчиком, – тоже способствует.
Эти отвлеченные подробности есть в сущности Юрина жизнь. Хотя в истребители он не попал, а попал в вертолетчики.
Вертолеты летают медленнее и ниже, а бьются чаще, особенно в те времена, когда КБ Миля было приказано в срочном порядке копировать геликоптеры Сикорского. Детали-то копировать несложно, технологию труднее… у разведки спины дымились. Технология своя. Вот и бились.
А падающий вертолет с вращающимися винтами – это что? это мясорубка в свободном поиске. Вырубишь движок, загонишь лопасти во флюгирование – а они все равно вращаются. Ты выпрыгнешь – и летишь, согласно закону притяжения, рядом с ним.
Когда-то на испытаниях пытались лопасти отстреливать стационарными пиропатронами, но это оказалось капризно, опасно, ненадежно, и идею отставили.
Юра получил уже старшего лейтенанта и летал командиром звена, когда в космос запустили Гагарина! И в восторге и энтузиазме первых недель всех летчиков-старлеев по имени Юра стали невольно как бы слегка сравнивать с Гагариным – оглушительный блеск его славы, карьеры, удачи, обаяния как бы отсвечивал в первую очередь именно на них. Старшие лейтенанты авиации на долгий миг стали героями эпохи. Гагарин слопал лимон из чая на файв-о-клоке у английской королевы – она, аристократически разряжая конфуз, сделала то же самое, и с того прецедента они по этикету могут жрать лимон из чашки. У Гагарина развязался шнурок ботинка на ковровой дорожке к Мавзолею с встречающим Политбюро – с тех пор космонавты тщательно затягивают шнурки перед церемонией официальной встречи.
Гагарин разбился через семь лет на тренировочной спарке в прах. А тезка Юра Белкин, тоже маленький улыбчивый крепышок, успевший написать заявление в отряд космонавтов (каждый третий лейтенант его тогда написал), разбился тем же летом 61-го года.
Добро бы разбился.
Двигатель вертолета расположен вверху, прямо под несущим винтом. В воздухе вертолет как бы подвешен к своему двигателю с винтом. Центр тяжести у него высоко. Поэтому в падении он норовит перевернуться вверх брюхом. И огромный винт работает под тобой.
Вероятнее всего, у них полетело от дефекта или усталости металла одно из креплений ротора (заключение аварийной комиссии), и ротор разрушительно загрохотал в своем кожухе. Брызнули осколки, машина клюнула и затряслась вразнос, борттехник и штурман прыгнули сразу, а Юра не успел, рвал ручку, блокировал питание, а сам уже валился колесами кверху, и винт рубил воздух между ним и землей, ни фига было лопасти не зафлюгировать, потеряно управление.
Падая внутри машины и вместе с ней, Юра сумел долезть открыть заднюю створку и пополз, как муха по булавке, в воздухе по хвостовой трубе к вставшему стабилизирующему винту, его вращало вместе с хвостом, гладкий заклепанный металл уходил из-под него вбок, а он цеплялся, влеплялся в него, стремясь выбраться за черту свистящего сверкающего круга работающих лопастей внизу и тогда оттолкнуться, вращение добавит, стряхнет в сторону, но его стряхнуло чуть раньше, винт рубанул, подбросил, добавил и откинул прочь.
В шоке первых секунд не ощутив боли, он сумел ошметками руки выдернуть кольцо парашюта. Боль пришла с ударом приземления – ад, который не передашь, по сравнению с которым смерть – рай.
Дело было над тайгой. Через час штурман и борт-техник нашли его – рядом. Он был уже без сознания. Ужаснувшись, они наложили жгуты и посильно перевязали – не спасти, конечно, но чтоб хоть что-то сделать, не смотреть же так. Через полсуток дым их костра нашел в розыске вертолет из полка. Поскольку Юра все еще дышал, его тем же бортом с аэродрома, в сопровождении младшего полкового врача, доставили в окружной госпиталь.
Жене с дочерью сообщили, как он понимает, что – погиб, не спасли; а хоронили закрытый гроб, что у военных летчиков вполне в порядке вещей.
«Вышли вы – за обычных, не гуляк, не монахов, думали – лейтенантов, вышло – за космонавтов.»
– И вот я здесь, господа! – закончил он по прибытии знакомство палаты со своей эпопеей. [4]
Фраза эта пошла гулять с фильма «Мичман Папин», где играл совсем молодой красавец Тихонов. В конце пятидесятых его крутили до дыр во всех гарнизонных клубах. Удравший с царского броненосца в Бресте по революционной надобности мичман, тайный большевик, по партийному приказу возвращается на корабль – партии нужны свои люди на флоте. Грядет трибунал, предваряемый судом офицерской чести. Добрый командир с намекающим прищуром снабжает обаяшку-дезертира бульварными романами. И на суде он, к зависти и стону всей кают-компании, излагает сногсшибательную историю со слов: «Роковой случай завел меня в игорный дом!..» – через гору золота, дворцы, оргии, хищных красавиц, неверных друзей и мошенников, разорение, нищету, горе – до рыдающей концовки: «Тяжелым трудом скопил я денег на возвращение с повинной головой в родную офицерскую семью… И вот я здесь, господа!» Аплодисменты, снисхождение, разжалован в матросы.
Завершая этот рассказ, Юра – уже «Гагарин» – верил, что скоро его подлечат, отправят домой с пенсией, жена его заберет отсюда, с дочкой он увидится. Сокрушался, что, трезво рассуждая, жене он такой, конечно, ни к чему, молодая еще женщина, так что жить ему, видимо, придется с матерью, вот ей обуза…
4.
Мы хохочем. Чех подвизгивает, Каведе подхрюкивает, Старик подкашливает. Нет, есть в жизни веселье!
По радио какие-то большие умники, гуманисты и политики, рассуждают о Чечне. Голоса пикейных жилетов исполнены сердечной мудрости и государственной ответственности. Бриан – это голова!
Банда идиотов. Почему этот народ всегда назначает на должность головы жопу?
– Вот чего, ребята, я не знаю, – передыхивает Каведе, – это оставил ли великий Парвус после себя какие-нибудь теоретические труды.
Ход его мыслей понятен. Чеченская история развивается полностью по схеме, разработанной Парвусом для России в 17 году. Во был гениальный мужик. Прожил бы подольше – украл бы всю Европу. Ататюрк был просто его управляющим по Турции. Но тут-то случай, конечно, гораздо мельче, так, прореха в карте.
