Он смотрит еще раз на нее, плечи вздрагивают, он плачет, опять глядит на А. А отходит от кровати.
Б. Такие дела.
В. (медленно, но с большим чувством, беззлобно) Я… не стану… тобой. Не стану. Я не признаю тебя.
А. (с удовольствием) О? Да? Ты не признаешь? (Обеим) Да? Вы все меня не признаете? (К В) Ты отрекаешься от меня? (К Б) Ты, я думаю, тоже
Б. Опускает глаза.
А. (продолжает) Да, конечно. (К нему) И ты, конечно, от меня отрекаешься.
Он смотрит на нее.
А. (Продолжает; невозмутимо) Ну и хорошо. Я отвергаю тебя тоже. Я вас всех отвергаю. (К В) Не признаю тебя (К Б) Не признаю тебя. (К нему) и, конечно же, не признаю тебя. (Спокойно) Итак, я здесь, и я ото всех вас отрекаюсь; от каждого из вас.
В. Только и всего? А как же счастливое время… счастливейшие мгновения? У меня же их еще не было, не так ли? Все кончено в двадцать шесть лет? Не могу себе этого представить. Кое что было, конечно, те мгновения, которые покажутся мне счастливейшими даже тогда, когда я подойду к той черте, что уже не буду смотреть в прошлое с ощущением собственного ничтожества, хотя бог знает, когда это будет — не чувствовать свое ничтожество— если это вообще когда-нибудь будет. Конфирмация, например, какое прекрасное время: белое платье, пошитое мамой, Сью страшно взволнована и ревнует— вертится вокруг меня, дуясь одновременно. Но даже сейчас, понимаете, когда я вспоминаю, то, что я вспоминаю, не имеет ничего общего с тем, что я чувствовала тогда. Говорят, страдания забываются. А что если забывается и счастье…так же, как забываются и страдания? Может, все что мы можем помнить— это лишь воспоминания о наших воспоминаниях? Я знаю свое лучшее время— что это было? счастье? — счастливой я еще не была. Все еще впереди. Разве нет? Неужели? А… а когда придут несчастья, когда придут потери и разочарования, неужели это все не должно быть уравновешено? Неужели? Я не наивная, но должно же быть много и счастья в жизни. Разве не так? Неужели всегда все только впереди? Разве я не права? Я имею в виду чувствовать себя счастливой? Такого не бывает? Неужели?
Б. подходит к В, оставляя центр сцены для А. Б. кивает В, беззлобно.
Б. Глупая, глупая девочка, глупышка моя. Счастливейшее время? Ну… ну… всегда. Вот сейчас, например, счастливейшее время: половина пройдена, остальное впереди. Достаточно взрослая, чтобы, наконец, поумнеть, раньше ведь была полной дурой. (К В.) Не обижайся.
В. (глядя в пространство, с легкой усмешкой) Никто и не обиделся.
Б. Достаточно уже дерьма пройдено, чтобы учуять то, что впереди, и не сидеть, по уши в нем, как раньше. Должно быть это счастливейшее время — во всяком случае теоретически. Все в тебе разрушается, конечно — и твое дело следить за этим. Земля может уйти из под твоих ног — твоих замечательных длинных ног — и ты плюхнешься на свою задницу, развалишься по частям и начнешь загнивать, прежде, чем поймешь это, прежде чем поймешь, что это то и было счастливейшее время. Но я могу жить с этим. Да, страшно, но мне очень нравится это время — потому что пятьдесят — это пик, вершина горы.
В. (в сторону) Пятьдесят два.
Б. Да, я знаю. Спасибо. Что мне нравиться больше всего в этом времени, так это то, что уже через многое мне не надо проходить, многое меня уже не так волнует, как раньше, во всяком случае. Открывается вид на все стороны, на старость; странное, но по настоящему интересное время! Стоять здесь на середине и есть счастливейшее время. Я имею ввиду, что это единственное время, когда у тебя вид вокруг на триста шестьдесят градусов — ты смотришь во все сторону. О! Какой же тут вид!
А. (Качает головой, хихикает к Б. и В.) Вы прямо, как дети. Самый счастливый момент? На самом деле? Счастливейший момент? (Теперь к зрителям) Приближение к финалу, я думаю; когда все волны глубочайших страданий стихают, оставляя благоуханный покой, приходит время сосредоточиться на самой большой беде — и тут все освещается — тем, что это конец. Пройти до конца и выйти, не уйти совсем, конечно, но как бы… стать рядом. Не та чепуха о втором рождении, а просто возможность говорить о себе в третьем лице в здравом рассудке. Я проснулась утром и подумала, хорошо, теперь она проснулась и собирается понять что у нее работает — глаза, например. Она может видеть? Может? Ну, что ж, хорошо. Это уже много. Потом она проверяет остальное оборудование — суставы, то что во рту, а теперь собирается пописать. Что она собирается делать? Добраться до ходунков. Проползти от стула к стулу, опираясь на палку. Собирается ли он позвать кого-нибудь — хоть кого-то, но приходит мысль о том, что здесь никого нет, и она не произносит ни звука, думая, что уже умерла, и никто этого не заметил. Я могу. Я могу вот так глядеть на себя, со стороны. Так вот, что они имели ввиду, когда говорили, что я вне себя? Не думаю. Я думаю, что они говорили совсем о другом. Есть разница между пониманием, что и , что умираешь. Второе лучше. Это уже не теория. Я брежу, не так ли?
Б. Немного.
А. (К Б) Да, но нам уже девяносто или точнее столько, сколько мне сейчас; Ну так, дайте же девочке отдохнуть! (Опять к зрителям) Иногда, когда я просыпаюсь и начинаю вот так о себе думать — как бы, глядя со стороны — у меня ощущение, что я умерла, но, в тоже время, продолжаю жить, и мне интересно кто же это умер — я или та, о которой я думаю. Все страшно запутано. Я брежу.
(Она останавливает жестом Б) Да; Знаю! (зрителям) Я говорила…вот о чем: о приближении конца, да. Итак, ты спрашивала. Вот самый счастливый момент. (А смотрит на В и Б, протягивает им руку, берет их за руки) Когда все сделано. Когда мы остановились. Когда мы можем остановиться.
Финал
