Ионафан, Мелхола, Саул, Авенир.
…Со мной — страданье. — Правда, нынче
Я встал чуть свет с приятным упованьем.
Но вот уже развеялось оно,
Как мга в пустыне. — Сын мой, толку нет
Оттягивать сраженье. Отменить
Его со страху — хуже, чем принять.
Сегодня быть сраженью, таково
Мое желанье.
Да придет победа.
Отец, не сомневайся: быть в надежде
Ты не имел столь веских оснований.
Лицо свое весельем озари!
Я чувствую победу. Вражьи трупы
Покроют это поле, страшный пир
Устроим хищникам крылатым…
Вновь
Ты обретешь, отец, желанный отдых
В своем дворце. Под пальмами вкушая
Блаженство и веселье, ты захочешь
Дочь горестную к жизни возвратить
И мужа ей вернуть…
…Что ж это? Слезы
И здесь унять не можешь?.. Или хочешь
Ты сетованьем нудным освежить
Усталый ум Саула? Вот какое
Мне даришь утешенье? Уходи,
Дочь слез, оставь меня!
Как я несчастна!..
Ты запрещаешь плакать мне, отец?..
Но кто, отец, доныне держит душу
Мою в пучине слез?
Молчи, сестра!
Не докучай отцу! — Саул, прими
Известье: дуновение победы
Над нами, дух воинственный нисходит
На нас с небес, и ныне ратный стан
Исполнен будет им. Ты в этом сам
Удостоверишься.
О, ты намерен,
Как видно, и Саула приобщить
К дурацкой радости? — Что за победа?
И что за дух? Восплачьте! Древний дуб,
Что лишь вчера шумел ветвями гордо,
Сегодня обнажит сухие корни.
Все будет — слезы, буря, кровь и смерть.
Так рвите на себе одежду, пеплом
Позора головы посыпьте. Вот он,
Сей день конца, для нас последний день.
Уж сколько раз твердил: ваш постный вид
Всегда его свирепую тревогу
Удваивает.
Что же? Нам покинуть
Любимого родителя?
Один
Ты хочешь с ним остаться? Чтоб в твоих
Руках?..
Да что такое? Что я вижу?
Моих детей в негодованье? Кто
Их оскорбил? Не ты ли, Авенир?
В них кровь моя. Запомни и молчи…
О да! Мы кровь твоя. И для тебя
Всю кровь отдать готовы…
Ах, отец,
Поверь, не только собственные чувства
Велят молить о возвращенье мужа.
Прошу вернуть защитника, и силу
Отечества, и страх для филистимлян.
В туманные часы твоей тоски,
В часы угрюмых мыслей о кончине,
Не он ли, не Давид, небесным пеньем
Тебя чудесно ублажал? Скажи,
Не он ли был тогда, как луч в потемках?
А я? Уж не всегда ль при мне мой меч?
Но где мой меч, когда великий воин
Не подает примера звучным шагом
Моим шагам? А был бы здесь Давид,
Речь шла бы не о бое — о победе.
О, дни былые!.. Славные года
Побед!.. О, выстроившиеся в ряд
Роскошные и пышные триумфы!
Вот с поля возвращаюсь, славной пылью
Запорошенный, пот и кровь на мне,
Средь усмиренной спеси прохожу
И господу хвалу… Кто? Я?.. Хвалу?
К моей хвале железны уши бога.
И я немею… Где былая слава?
Где кровь моих повергнутых врагов?
Но нет с тобой
Давида. Ты напрасным подозреньем
Его изгнал и гибели обрек…
А он — твой сын и лучшее созданье —
Послушен, скромен, молнии быстрей
В повиновенье, и в любви к тебе
Он превосходит нас. Верни, отец…
Неужто плачу? Твердого к слезам,
Кто принуждает плакать?.. Ах, оставьте
Мои глаза сухими.
Государь,
Не лучше ли тебе уйти в шатер?
Я скоро покажу тебе отряды,
Построенные к бою. И тогда
Ты выйдешь и сумеешь убедиться,
Что нету ничего в Давиде, кроме…
Давид, Саул, Авенир, Ионафан, Мелхола.
Отец, вот муж мой, ты его мне дал.
Мой царь! Давно хотел
Ты головы моей. Так вот — бери,
Секи ее.
Что слышу?.. О Давид!
В тебе вещает бог; тебя привел
Ко мне господь…
Да, царь, тот, кто господь,
Тот, кто меня, несмелого юнца,
Лицом к лицу тогда поставил в Эле
С той непомерной спесью, с Голиафом,
Вооруженным с ног до головы,
Тот, кто потом твоим суровым ратям
Победу присовокуплял к победе
И для своих непостижимых целей
Незримо направлял мою десницу
К деяньям, — да! тот бог, который вел
Меня к тебе с победой. Как желаешь —
В рядах бойцов иль на челе у войска, —
Прими меня. Пусть будет враг повергнут
Сперва, пусть аквилон развеет тучи,
Которые скопились над тобой;
Потом, Саул, казнишь меня в награду.
Ни одного движенья, ни волненья
Тебе не будет стоить смерть моя.
Ты скажешь: «Сгинь, Давид!» — и Авенир
Убьет меня. — Я буду без меча
И без щита, носить мне не пристало
Оружье во дворце у господина,
Оно для тех, что лишены терпенья,
Смирения, молитвы и любви.
Пускай, коли того захочет бог,
Погибну как твой сын, а не как враг.
Так на горе готов был кровь отдать
Сын праотца; ни знаком, ни движеньем
Не показал он неповиновенья.
Над ним была занесена рука
Для убиенья зверского, а он
Отцу другую руку целовал.
Вели мне быть, как он, все отними.
Господь меня великим сделал, он
В прах превратит меня.
Какой туман
В моих незрячих старческих глазах
Развеял ты! О, что я слышу сердцем!..
Ты смел в речах, Давид. Ты смелым был,
Но, ослепленный собственной гордыней,
Дерзнул презреть меня, превысить власть,
Мой блеск присвоить, а хвалы похитить.
Пусть был бы я не царь твой — свежий воин,
Ты пренебрег заслуженным бойцом!
Великодушный, здесь ты не был им.
Тебе израильские пели жены:
«Давид, герой, убил он тьмы и тьмы,
Саул лишь тыщи». Ах, я был пронзен
Той песнею. А ты им не ответил:
«Саул, когда был молод, убивал
Не тысячу, а тоже тьмы, он — воин,
Он сотворил меня».
Я говорил,
Но тот, кто был ключарь твоих ушей,
Кричал: «Давид, он слишком на виду.
Он на устах у всех, в сердцах у многих,
Коль не убить, то как его пресечь?»
А мог бы Авенир сказать царю
Не так искусно, но зато правдиво?
«Давид намного превзошел меня,
Поэтому его я ненавижу,
Завидую, мечтаю сжить со света».
Изменник! А в тот день, когда ты шел
Шушукаться с своими вещунами,
Когда царю ты подлые тенета
Раскидывал, когда средь филистимлян
Скрывался, среди недругов нечистых
Дни проводил, с подручными своими
Не прерывая тайные сношенья, —
Я ль наговаривал? А может, ты
Творил все это? Поначалу кто
Располагал царя к тебе и кто
Советовал принять тебя в зятья?
Я, Авенир, один…
Нет, я Давида
Сама добилась, доблестью его
Увлечена. Он был моим дыханьем,
Мечтою тайной, был моей надеждой.
В нем жизнь моя. И даже в низшем званье,
И даже в жалкой нищете Давид
Способен сердце одарить мое
Щедрей, чем все властители Востока.
Но чем, Давид, улики Авенира
Ты опровергнешь? Отвечай: не ты ли
Скрывался в Филистии? Семена
Злодейских смут не ты ль в народе сеял?
Не ты ли, наконец, на жизнь царя,
На жизнь отца второго, посягал
Не раз?
Пусть за меня ответит этот
Лоскут от царской мантии твоей.
Узнал его? Возьми: сличи.
А ну-ка!
И вправду — мой… Да где ты это взял?
Взял у тебя. От мантии твоей
Мечом отрезал. — Помнишь об Енгадде?
Там, где меня ты загонял, как зверя,
Чтобы казнить, в пещере близ ручья
Тогда я укрывался; там и ты
Один, оставив всех своих вояк
На страже близ ее крутого входа,
Прилег соснуть на мягких покрывалах
И мирно задремал… О, небо! Как
Ты мог заснуть с душою, полной злобы?
Уж не смеется ли порой господь
Над замыслами нашими? Тогда
Я мог убить тебя и мог бежать,
Я знал запасный выход: и тому,
Что мог я, вот свидетель — твой лоскут.
Ты, царь, великий, гордый, во главе
Отряда воинов, ты был в руках
Презренного изгнанника… А где
Был Авенир, недреманное око?
Так служит он? Так бережет царя?
Гляди, кого ты одарил доверьем
И на кого ты обратил свой гнев!
Неужто у тебя теперь нет знака
Великодушья, верности и чести,
И нету знака преданности малой,
И ярой зависти, и небреженья,
Присущих Авениру?
Победил…
Ты победил, сын мой! А ты молчи
И слушай, Авенир!
Сей день
И впрямь есть день веселья и победы.
Хочу, чтоб ты начальствовал в бою;
Пусть стерпит Авенир, я так желаю.
Тягаться можете в уничтоженье
Врагов. Ионафан, ты рядом с братом
Сражаться будешь; за тебя в ответе —
Давид, а ты в ответе за него.
Начальником — Давид, порукой — бог.
Бог возвратил тебя, он — сбережет…
Довольно! Сын мой, перед долгим боем
Войди в шатер, чтоб отдохнуть. Пускай
Любимая жена смягчит страданье
Разлуки вашей, пусть своей рукой
Тебе нальет и за столом прислужит.
Ах, дочь, исправь, насколько это можно,
Родителя невольные ошибки.
