Антипъ. Вожака въ бѣга ищешь?
Матрена. Да… съ однимъ Констою уходить боязно…
Антипъ. Напрасно. Парень головитый.
Матрена. Я парня своего не хаю, да молодъ и горячъ и сторону нашу плохо знаетъ: московскій человѣкъ, городской.
Антипъ. Зови пѣвуна.
Матрена. Давыдка?
Антипъ. Михаилу.
Михайло. Не пойдетъ…
Антипъ. Пойдетъ. Кто его удержитъ? Вольная душа. Загнала бѣда сокола въ клѣтку, – ну, и терпитъ. Спитъ воля. A ты позови, разбуди. Пойдетъ.
Матрена. Да, ужъ лучше-то нельзя… О, Господи! просто затменіе нашло, что я о немъ забыла.
Конста и Зина, обнявшись, стоятъ въ глубинѣ сада.
Антипъ. Поминай, какъ звали!
Зина. Хорошо… привольно…
Матрена. Спасибо, Антипушка, что надоумилъ…. Какъ рублемъ подарилъ.
Зина. Звѣзды на небѣ…
Конста. Сама ты – звѣзда изумрудная!
Михайло (выходить).
Какъ во этихъ камышахъ стояла избушечка.
Во той ли избушечки была свѣтлая горенка…
Матрена. Что ты, Давыдокъ, все грустное поешь? Веселую пой.
Михайло. Я, Матрена Никитишна, больше по причинѣ одинокаго горлодеру.
Матрена. Довольно по саду основу сновать садись рядкомъ, потолкуемъ ладкомъ.
Михайло. Съ великимъ моимъ удовольствіемъ.
Антипъ. Вы потолкуйте, a я послушаю…
Зина. Кузнецы трещатъ… трещатъ…
Конста. Много ихъ къ осени-то.
Зина. Трещите, стучите! Я теперь не боюсь…
Михайло. Вся полная зависимость отъ васъ, Матрена Никитишна. Безъ васъ я съ мѣста не тронусь, a съ вами хоть во всѣ преисподнія.
Антипъ. Князь-то спитъ, чай, либо чертей вызываетъ.
Михайло. Безпремѣнно, что вызываетъ чертей.
Конста. Немного ему черти разскажутъ…
Зина (взвизгнула, и убѣжала). Конста! Лови меня.
Михайло. Константинъ!
Конста. Послѣ!
Михайло. Опосля, твою маменьку повидавши, y насъ съ тобою теперь большіе разговоры будутъ.
Конста. Хорошо, хорошо… (Убѣгаетъ).
Зина. Конста! ау!
Антипъ. Земля-то, стало быть, подъ ногами горитъ.
Матрена. Этакихъ чертей князю не вызвать!
Михайло. Ночь-то свѣтлая, благодатная…
Антипъ. Мѣсяцъ бродяжье солнышко!
Михайло (запѣваетъ).
Ахъ ты, душечка, удалый молодецъ,
Ты гораздъ, душа, огонь высѣкать!
Часты искры сыплются,
Въ ретиво сердце вселяются,
Сиротою называются…
Зина. Конста! ау!
Конста. Ау!
Голосъ далекаго сторожа. Посматривай!
Михайло (дразнится). Поглядывай!
Смѣющійся голосъ Зины. Слуша-а-а-ай!!!
Занавѣсъ.
Внутренній покой въ павильонѣ; обдерганные, порванные обои – жалкій видъ разгрома, точно послѣ пожара. Черезъ высокая узкія окна виденъ садъ. Одна старая, могучая яблоня почти приклонилась къ окну своею шапкою. Три выхода. Въ углу печь съ лежанкою, топится. Прошка поддерживаетъ огонь. На лежанкѣ подстилка и подушка – Антипова постель. Смѣшанная мебель, какъ въ нежиломъ помещеніи: хламъ, сданный въ кладовки. Ковчеговъ, Вихровъ, Липинъ, Исправникъ, Лаврентій Ивановичъ, Прошка.
Виxpовъ. Четыре человѣка и собака исчезли изъ Волкояра и хоть бы слѣдъ по себѣ оставили. Словно ихъ проглотила.
Исправникъ. Такъ оно и есть.
Лавр. Иван. Верстахъ въ тридцати отсюда на низу – лодку угнанную, пустую, поймали. Муфтель ѣздилъ смотрѣть, наша волкоярская.
Виxpовъ. Старикъ! гдѣ теперь княжна?
Лавр. Иван. О томъ мы, баринъ, неизвѣстны.
Виxpовъ. Можетъ быть, лежитъ бѣдняжка въ какомъ-нибудь омутѣ унженскомъ, съ камнемъ на шеѣ, a тѣ – злодѣи – деньги ея дѣлятъ… брильянты…
Исправникъ. Господи, спаси!
Лавр. Иван. Типунъ вамъ на языкъ, баринъ.
Ковчеговъ. A мнѣ кажется, мы о княжнѣ скоро вѣсти получимъ… скоро! И для князя непріятныя… Не вокругъ Волкояра ее искать надо-съ. Не здѣсь-съ.
Виxpовъ. Гдѣ же; по-вашему?
Ковчеговъ. Въ Москвѣ или Петербургѣ. Родню поѣхала искать. Защиты просить. И найдетъ-съ.
Виxpовъ. Но зачѣмъ было уводить дворовыхъ?
Ковчеговъ. Какъ свидѣтелей и проводниковъ.
Исправникъ. А, по-моему, въ омутѣ… безпремѣнно въ омутѣ. Помилуйте. У нея деньги были, – мало ли князь дарилъ?.. По праздникамъ… на именины… Наконецъ материны брильянты… Гдѣ деньги и брильянты? Я спрашиваю: гдѣ?
Вихровъ. Ограбили.
Исправникъ. Да, ограбили, a самоѣ удушили и трупъ утопили.
Липинъ. Охота воображать страхи! Дѣло гораздо проще.
Вихровъ. Ну-съ?
Липинъ. Романъ любовный, и больше ничего. Слюбилась.
Ковчеговъ. Да съ кѣмъ же? Ну, съ кѣмъ?
Исправникъ. Всѣхъ сосѣдей провѣрили: ни ухомъ, ни рыломъ…
Липинъ. A этотъ… бѣжавшій тоже… Какъ бишь его? Садовникъ что ли?..
Лавр. Иван. Конста?
Исправникъ. Вона вы куда гнете!..
Вихровъ. Фантазія разыгралась.
Липинъ. Какая же фантазія? Княжнѣ восемнадцать лѣтъ. Дѣвушка здоровая, красивая. Сидитъ въ затворничества какомъ-то нелѣпомъ, одурѣла отъ скуки. Конста этотъ единственный мужчина, котораго она видитъ…
Исправникъ. Да, какой же онъ мужчина для княжны? Онъ дворовый человѣкъ, a не мужчина.
Липинъ. Какой? Красивый.
Исправникъ. Не понимаю, что красиваго можетъ быть въ дворовомъ человѣкъ?.. Я, конечно, старикъ… Но, даже при этихъ сѣдинахъ и при этой почтенной лысинъ, сравните, господа: кто изъ насъ двоихъ болѣе прекрасное Божіе созданіе – я или вонъ этотъ молодой Прошка?
Прошкa. Ась?
Вихровъ. Прошка!
Исправникъ. Неправда! У него лицо неблагородное.
Вихровъ. А у васъ?
Исправникъ. Откуда же y меня неблагородному лицу быть? Я столбовой.
Вихровъ. Ужъ не знаю, какъ о благородства, но, если бы я былъ женщина и надо было выбирать между вами двумя, я лучше влюбился бы въ Прошку.
Прошкa. Ась?
Ковчеговъ. Все это возможно и все это бывало. Мнѣ оно приходило въ голову. Но куда бы имъ тогда дѣваться? Дѣваться-то некуда.
Липинъ. A куда дѣваются прегрѣшившія купеческія дѣвы, которыя по старой вѣрѣ?
Вихровъ. Въ скиты?
Липинъ. Матери такъ спрячутъ, что не токмо съ полиціей – съ войсками не найти.
Ковчеговъ. Сказки!
Лавр. Иван. Нѣтъ, не сказки, баринъ, ваше высокоблагородіе. Стоять лѣса дремучіе, тянутся болота непроходныя, a в тѣхъ лѣсахъ и болотахъ живутъ обители тайныя.
Липинъ. Да-съ. Деревни находили, села цѣлыя.
Лавр. Иван. Бѣжалъ народъ отъ некрутчины, отъ лютой крѣпости, отъ Никоновой щепоти и антихристовой печати.
Исправникъ. Въ Москвѣ ли, въ омутѣ ли, въ скитахъ ли княжна, – твердо одно: здѣсь ея нѣту, и вотъ уже мѣсяцъ кончается, что мы рыщемъ и свищемъ, a o ней нѣтъ ни слуха, ни духа.
Липинъ. Муфтель все записки ищетъ или намека какого-нибудь… Стѣны въ павильонѣ ободралъ, теперь полы подымаетъ…
Входить Муфтель; за нимъ Антипъ, блѣдный, изнеможенный, едва живой, ковыляетъ съ клюкою.
Myфтель Антипу. Не шляться за мною, лысый сатана! Куда я, туда онъ… Привязался, какъ тѣнь… Какой тебѣ интересъ? Что надо?
Aнтипъ. Больно занятно роешься, Богданычъ. Ровно бы ты кротъ?
Myфтель. Охъ, пощупать бы тебя! Пощупать!
Исправникъ. А и въ самомъ дѣлѣ: ты, старый чортъ, изъ бани своей, куда глядѣлъ?
Aнтипъ. Такъ! У нихъ дѣвки бѣгаютъ, a Антипка виноватъ… Князь меня что сторожить-то сюда поставилъ княжну или баню!
Myфтель. Баню.
Aнтипъ. Ну, баня вотъ она тебѣ: цѣлехонька, хоть завтра топи, да парься. A прочее насъ не касающее.
Myфтель. Да, вѣдь, когда они бѣжали, то должны были пройти мимо тебя или по близости… какъ же ты ихъ просмотрѣлъ?
Aнтипъ. Чудакъ ты, Богданычъ, погляжу я на тебя. Люди бѣжать надумались, a полѣзутъ доброй волей на живого человѣка? Бѣглецамъ, другъ, чужихъ глазъ не требуется… Бѣглецы, другъ, свидѣтелевъ-то, за горло, да и духъ вонъ.
Исправникъ. А ты вотъ живъ остался.
Aнтипъ. Потому и живъ, что не видалъ.
Князь Дмитрій вбѣгаетъ съ бонною и нянькою.
Кн. Дмитрій. Муфтель! Сестрица вернулась?
