Антуан (прикрепляя прищепки и надевая канотье). Два горба! Мне два горба нужно, как у дромадера! С одним не спастись!
Эдвига (злобно). Ты путаешь, у дромадера не два горба, буржуй несчастный, у верблюда — два, бактриана.
Свет на сцене выключается, потом слабо загорается вновь. В просвет занавеса появляется Тото и объявляет: «Отец мой славный…» С неловкостью школьника он опять принимается читать поэму Виктора Гюго.
Тото.
С улыбкой на устах отец мой славный
Вместе с гусаром больше всех любимым
За храбрость и высокий рост
Скакал по полю, как погост,
Усеянному мёртвыми телами, куда ложилась ночь.
Вдруг в сумраках, казалось, зов помочь…
Он повторяет два или три раза одну и ту же фразу, вспоминая продолжение..
Вдруг в сумраках, казалось, зов помочь…
Затем лицо его освещается, так как он вспоминает продолжение…
То был испанец армии разбитой В крови лежащий на краю дороги той…
Однако Тото опять прерывается. Тогда появляется рабочий сцены, нетерпеливо хватает Тото за шиворот и затягивает в кулисы. Свет потухает. Занавес поднимается в темноте. Зыбкий свет освещает площадку, которая кажется пустой. Ширмы поменяли место. Только куча старых шин, за которой на корточках сидит Кислюк. Антуан во фланелевом полосатом костюме и в канотье, приезжает на велосипеде. Он приставляет велосипед к одной из ширм, зажигает тощую лампочку; подходит к Кислюку.
Антуан. Можешь мне объяснить, что ты тут делаешь со вчерашнего вечера?
Кислюк. Мерзавец! Так-то ты встречаешь старых приятелей? Меня нужно спасти. Иначе они меня схватят.
Антуан. Кто?
Кислюк. Сопротивленцы. Шарль дё Голль! Ты кроме театральной страницы читаешь вообще газеты время от времени? Верховным Судом Безопасности я приговорён к смерти заочно. За связь с врагом. Статья 75. За спекуляцию. К сожалению, я не торговал на чёрном рынке цементом. Удалось доказать, что в торговле цементом всё-таки проявлялся некоторый патриотизм. Но с американскими сигаретами и виски дело обстоит иначе.
Антуан. Что ты несёшь? Какой чёрный рынок? Что за Верховный Суд Безопасности? Ты пьян?
Кислюк. У меня нет на это средств. Вот уже четыре дня, как я ничего не ел… Говорю же тебе, что они у меня на хвосте!
Антуан. Но кто, чёрт побери?
Кислюк. Патриоты! Я связался с одним, он мне задолжал тридцать тысяч. Теперь он и напал на мой след и хочет моей смерти. Любовь к Франции проняла его до кишок, он, короче, понял, что можно не платить долга. Освобождение — это великая отсрочка платежей. Доказано, что все заимодавцы и кредиторы были наёмниками старого режима!
Антуан. Кислюк! Нужно всё-таки договориться! В какую историческую эпоху имеет место наша история? Мне кажется, что ты всё перепутал.
Кислюк. В 1944 году, чёрт побери!
Антуан. В 1944-м? Но мы уже в 60-м!
Кислюк (загадочно). Не в настоящий момент, увы.
Антуан. В 1944-м? По-твоему, значит, выходит, что я только что женился? Я только узнал застенчивую девочку, которую зовут Шарлотта? И я ещё полон иллюзий? Уверяю тебя, что это абсурд!
Кислюк. Жениться — всегда абсурд! Но ты всё равно это сделал. Отпраздновал освобождение по-своему! (С ехидством.) Замечу тебе, что ты меня даже не пригласил. Если б приговорённый к смертной казни присутствовал на твоей свадьбе, это бы плохо смотрелось в хронике «Фигаро», не правда ли, ваше превосходительство?
Антуан. Один из нас точно сумасшедший! Моей дочери пятнадцать лет, и она беременна. Это, по крайней мере, факт. Факт, не подлежащий обсуждению, увы, и через три недели я выдаю её замуж за Жирара Куртпуанта, которому в 1944 году было три года отроду. Нужен хотя бы минимум логики, иначе люди ничего не поймут! И мы не в 1944-м, чёрт побери! Я только вышел от моей любовницы, не стал же я изменять моей жене прежде, чем на ней женился! Я низок, но не до такой же, чёрт побери, степени!
Кислюк. Хорошо, если мы не в 44-м году, ненормальный, тогда что же я делаю у тебя в гараже с небритой физиономией? Вот уже четыре ночи, как я ушёл из дома. Развлекаюсь я что ли, по-твоему?
Антуан (глядя на него, бормочет). Но…
Кислюк. Никаких но. Говорю тебе, что я приговорён к смертной казни заочно. КФБ на хвосте сидит. Или ты дашь мне погибнуть, подонок? Ты поступишь, как все остальные, сделаешь себе дырку в памяти на период чисток.
Антуан (восклицает). Но чистки давным-давно кончились! Шарль дё Голль ушёл и успел второй раз быть избранным. С этим покончено. Франция чиста. Мы готовимся даже очистить Алжир, пока есть время. И говорю тебе, что через три недели я выдаю замуж дочь, что ты на это скажешь?
Кислюк (спокойно). Ну что ж? Что произошло — уже ничего не сделаешь, вот что я хочу сказать. А истории, правдивые истории, которые рассказывают после, никогда не рассказываются в хронологическом порядке, хронология — это обман зрения, который нас в какой-то момент оставляет с носом. Потому что на самом деле, всё случается одновременно, современные физики тебе это объяснят… В чём, по крайней мере, можно быть уверенным (можешь сам убедиться, даже потрогать!), это то, что в настоящую минуту я сижу у тебя в гараже за кучей старых шин и рискую дюжиной пуль, которые продырявят мне шкуру. Патроны, кстати сказать, тоже американское, как и сигареты. За сотрудничество.
Антуан. Но это абсурд!
Кислюк. Кому ты это говоришь? (Пауза.) Нет, это не сон, старик. Это я, точно. А это ты. И я на самом деле нахожусь в твоём гараже.
Антуан (пробурчав что-то). Ладно! Нечего тут понимать, потом разберёмся. Это, разумеется, опять моя вина, как и во всём остальном. Раз и навсегда стало понятно, что я делаю одни только глупости. И я сам начинаю в это верить. Мне всегда говорили, что я такой безалаберный… Времена я, видимо, тоже перепутал! Пусть мы в 44-м, договорились. И ты сидишь в моём гараже за кучей старых шин. Допустим, что данная сцена имеет место в ту эпоху. Что же ты от меня хочешь?
Кислюк. Четыреста тысяч франков.
Антуан (подпрыгивая). Как это, четыреста тысяч франков!
Кислюк. На билет! Бесплатно, считай, шкура человека дороже стоит! У меня есть возможность нелегально уехать в Аргентину. Документы поддельные и всё такое. Нужно только место заплатить в самолёте.
Антуан (с гримасой). Это дорого!
Кислюк (рассудительно). Ничуть. Если учесть всю поверхность человеческой кожи (ужас, как можно её растянуть, если расправить все складки), я подсчитал… за квадратный сантиметр кожи выходит чуть больше сорока су. Считай, что бесплатно! В моём положении я бы сделал тебе скидку, если бы эти сволочи удовлетворились одной моей, скажем, ногой… но им подавай всю мою тушу… им во что бы то ни стало необходимо продырявить мне кишки с полуметрового расстояния, чтобы быть уверенным, что дюжина их стальных слив надёжна во мне застряла. Тоже касается и двадцатилетних полицаев, которые перепутали призывные пункты… Лига Прав Человека очень обеспокоена. Там каждый день с тревогой спрашивают, расстреливают ли в достаточном количестве? Пик энтузиазма, поверь мне! Порох! Никогда не было ещё такой благоприятной обстановки, чтобы решить споры по поводу собственности. Франция превратилась в тёмный и опасный лес, где бродят разбойники, у которых ещё никогда не было столь благородных причин для убийства.
Антуан (опускаясь на один из ящиков). Но, чёрт побери, зачем ты связался с немцами?
Кислюк. Потому что тут были именно они. Не нужно было их пускать! Думаешь, если бы американцы пришли сюда первыми, мне бы не захотелось быть на их стороне? Лично мне они симпатичнее! Но у меня не было возможности их дожидаться. Жизнь-то здесь продолжалась. Разумеется, такого рода вопросы перед барчуками, как ты, не стоят. (После короткой паузы, с холодным взглядом.) Четыреста тысяч франков. Ради нерушимой дружбы получается не так уж и дорого. Или же кишки наружу старого приятеля, привязанного к столбу, у которого сушат бельё (знаешь, в настоящее время они завалены работой, и делают это где угодно), для тебе не такие уж приятные воспоминания! Рассчитываясь угрызениями совести, тебе выйдет, в конце концов, значительно дороже. В общем, тебе решать!
Антуан. Но, чёрт побери, зачем ты связался с немцами?
