Сэр Роберт Чилтерн (бросаясь к ней). Гертруда! Гертруда!
Леди Чилтерн (отстраняет его вытянутыми вперед руками). Не говори… не говори ничего. Я не могу слышать твой голос… он пробуждает во мне воспоминания… страшные воспоминания… обо всем, за что я тебя любила… о всех словах, которые ты мне говорил… и за которые я тебя полюбила. Я не хочу об этом помнить, теперь все это… мерзко мне. А как я тебя любила! Я молилась на тебя! Ты был для меня что-то высшее, вне повседневной жизни, чистое, благородное, честное, без единого пятнышка. Я верила: мир стал лучше оттого, что ты живешь в нем, добродетель не пустое слово, потому что ты есть на свете. А теперь… Подумать только, кого я избрала своим идеалом! Идеалом всей моей жизни!
Сэр Роберт Чилтерн. Вот это и есть твоя ошибка. Твое заблуждение! Как у всех женщин. Почему вы, женщины, не можете любить нас такими, как мы есть, со всеми нашими недостатками? Зачем вы ставите нас на пьедестал? У нас у всех ноги из глины, как у женщин, так и у мужчин; но мужчина любит женщину, зная все ее слабости, все ее причуды и несовершенства, — и, может быть, за них-то он ее больше всего и любит. И это правильно. Потому что не тот нуждается в любви, кто силен, а тот, кто слаб. Вот когда мы раним себя или другие нас ранят, тогда должна прийти любовь и исцелить наши раны. А иначе зачем любовь? Истинная любовь прощает все преступления, кроме преступления против любви. Она освящает всякую жизнь, кроме жизни без любви. Такова любовь мужчины. Она шире, добрее, человечнее, чем любовь женщины. Вы думаете, что делаете из нас идеал. А вы только творите себе ложные кумиры. Ты из меня сотворила себе ложный кумир. А у меня недостало мужества сойти вниз, показать тебе мои раны, признаться в своих слабостях. Я боялся потерять твою любовь — и недаром, — потому что вот же я ее потерял! А чем все это кончилось? Вчера ты разбила мне жизнь. Да, разбила! То, чего требовала эта женщина, ничто по сравнению с тем, что она предлагала. Она предлагала мне безопасность, спокойствие, жизнь без страха. Грех моей юности, который я считал похороненным, вдруг встал передо мной — страшный, омерзительный — и схватил меня за горло. Я мог убить его, загнать обратно в могилу, изгладить самую память о нем, сжечь единственное свидетельство против меня. Ты мне помешала. Ты, ты, никто другой как ты, ты это знаешь. И теперь у меня нет ничего впереди — только публичный позор, гибель всех надежд, стыд, смех толпы: одинокая жизнь где-нибудь в глухом углу, с клеймом позора, и, может быть, такая же одинокая смерть, средь общего презрения. Нет уж, пусть лучше женщины не делают из нас идеала! Пусть не воздвигают нам алтарей и не преклоняют перед ними колени! А не то они погубят еще много человеческих жизней — так же как ты, которую я так страстно любил, погубила мою жизнь! (Уходит.)
Леди Чилтерн бросается за ним, но дверь захлопывается. Бледная, растерянная, без сил, она стоит, качаясь, как стебель в воде. Ее простертые руки трепещут, как цветы на ветру. Потом она опускается на пол перед диваном и прячет лицо в подушки. Ее рыдания звучат жалобно и беспомощно, как плач ребенка.
Занавес
Библиотека в доме лорда Горинга. Мебель и внутреннее убранство в стиле Адам.[7] Направо дверь в холл, налево — в курительную. В задней стене двустворчатая дверь в гостиную. Топится камин. Дворецкий Фиппс раскладывает газеты на письменном столе. Главная отличительная черта Фиппса бесстрастие: некоторые энтузиасты даже называют его идеальным дворецким. Сфинкс более разговорчив и общителен, чем он. Фиппс — это маска с безукоризненными манерами. О его умственной и эмоциональной жизни ничего не известно. Он воплощение господства формы. Входит лорд Горинг. Он во фраке, с бутоньеркой в петлице, в цилиндре и белых перчатках, на плечи накинут плащ, в руках трость в стиле Людовика XVI — не упущен ни единый атрибут современной моды. Видно, что он с ней теснейшим образом связан, сам ее создает и, таким образом, возвышается над нею. В истории человеческой мысли он первый философ, умеющий хорошо одеваться.
Лорд Горинг. Что, принесли уже мою вторую бутоньерку, Фиппс?
Фиппс. Да, милорд. (Берет у него цилиндр, трость и плащ и подает на подносе новую бутоньерку.)
Лорд Горинг. Довольно изящная! В настоящее время, Фиппс, из всех сколько-нибудь достойных внимания людей в Лондоне только я один ношу бутоньерки.
Фиппс. Да, милорд. Я это заметил.
Лорд Горинг (вынимает старую бутоньерку из петлицы). Видите ли, Фиппс, модно то, что носишь ты сам. А немодно то, что носят другие.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Также как вульгарность — это просто-напросто поведение других людей.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг (вдевает новую бутоньерку в петлицу). А ложь — это правда других людей.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Другие — это вообще кошмарная публика. Единственное хорошее общество — это ты сам.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг. Любовь к себе — это начало романа, который длится всю жизнь, Фиппс.
Фиппс. Да, милорд.
Лорд Горинг (глядится в зеркало). Мне все-таки не совсем нравится эта бутоньерка, Фиппс. Чуточку старит меня. Я выгляжу с ней почти как мужчина в цвете лет. А, Фиппс?
Фиппс. Я не нахожу никаких перемен в вашей внешности, милорд.
Лорд Горинг. Не находите, Фиппс?
Фиппс. Нет, милорд.
Лорд Горинг. А я нахожу. Да. Положительно. Распорядитесь, чтобы впредь по четвергам, для вечера, мне составляли более легкомысленные бутоньерки.
Фиппс. Я поговорю с хозяйкой цветочного магазина, милорд. У нее недавно умер кто-то из родственников. Возможно, этим объясняется недостаток легкомыслия в ее бутоньерках.
Лорд Горинг. Удивительное это свойство у наших английских низших сословий — у них вечно умирают родственники.
Фиппс. Да, милорд. Им необыкновенно везет в этом отношении.
Лорд Горинг (оборачивается и смотрит на него. Фиппс сохраняет невозмутимость). Гм!.. Письма были, Фиппс?
Фиппс. Три, милорд. (Подает письма на подносе.)
Лорд Горинг (берет их). Через двадцать минут мне нужен будет кеб, Фиппс.
Фиппс. Слушаю, милорд. (Идет к двери.)
Лорд Горинг (показывает ему письмо в розовом конверте). Э-гм! Фиппс! Когда пришло это письмо?
Фиппс. Его принес посыльный сейчас же после вашего отъезда в клуб, милорд.
Лорд Горинг. Хорошо. Можете идти.
Фиппс уходит.
Почерк леди Чилтерн и розовая бумага леди Чилтерн. Странно! Я ждал, что Роберт напишет. А что может мне писать леди Чилтерн? (Садится к столу, вскрывает письмо и читает.) «Верю. Хочу видеть. Приду. Гертруда». (Откладывает письмо, удивленно подняв брови. Снова берет его и медленно перечитывает.) «Верю. Хочу видеть. Приду». Так. Значит, она все узнала! Бедняжка! Бедняжка! (Вынимает часы, смотрит на них.) Однако поздний час для визита. Десять часов! А я собирался к Беркширам. Придется отложить. Ну, это не важно. Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут. А в клубе холостяков меня не ждут, вот я туда и поеду. Да. Постараюсь уговорить ее, чтобы она не покидала мужа. Ее место возле мужа. Как и всякой жены. Беда, когда у женщины высоко развито моральное чувство. От этого брак и стал таким безнадежным, однобоким учреждением. Десять часов. Вероятно, скоро придет. Надо сказать Фиппсу, что ни для кого другого меня нет дома. (Идет к звонку.)
Входит Фиппс.
Фиппс. Лорд Кавершем.
Лорд Горинг. Господи, ну почему родители всегда являются не вовремя? Это какой-то просчет природы.
Входит лорд Кавершем.
Дорогой отец, как я рад вас видеть! (Идет ему навстречу.)
Лорд Кавершем. Помогите мне снять пальто.
Лорд Горинг. Стоит ли вам раздеваться, отец?
Лорд Кавершем. Конечно, стоит, сэр. Какое тут самое удобное кресло?
Лорд Горинг. Вот это. Я всегда сам в нем сижу, когда у меня гости.
Лорд Кавершем. Благодарю. Надеюсь, тут нет сквозняков?
Лорд Горинг. Нет, отец.
Лорд Кавершем (садится). Рад это слышать. Не выношу сквозняков. Дома у нас никогда не бывает сквозняков.
Лорд Горинг. Но иногда бывают бури, не правда ли?
Лорд Кавершем. А? Что? Не понимаю, что вы хотите сказать. Мне нужно серьезно поговорить с вами, сэр.
