Бога, а затем помолились за здоровье благородного, милосердного и добродетельного лендлорда.
Сестры Глоуфорд вернулись домой, а пастор остался в церкви, давать уроки грамматики. Когда девушки вошли в дом, то с ужасом обнаружили, что Кэсси исчезла: ее тюфяк был пуст.
– О Боже, где она? – разволновалась Кейт. – Она еще не выздоровела! И ее платья все здесь… И башмаки! Она ушла в одном ночном платье и босиком!
Сестры бросились искать Кэсси и расспрашивали о ней всех встречающихся на пути людей, но никто из них Кэсси не видел и все лишь удивлялись тому, что она ушла из дома.
– Мне не нужно было оставлять ее! Недаром она была такой веселой с самого утра! Решила пойти погулять! – воскликнула Кэтрин, коря себя. – Не дай Бог она опять простудится!
Кейт и Кристин обежали всю деревушку, но так и не нашли младшую сестру. Испугавшись того, что с Кэсси случилась беда, Кэтрин стала громко и горячо молиться.
– Постой… Она спрашивала меня о прилетевших птицах! – вдруг вспомнила Кристин. – Она могла пойти на заброшенную мельницу! Там всегда селится множество птиц!
Сестры побежали на старую мельницу. Кэсси действительно была там: она сидела на охапке грязного сена и с радостным лицом слушала пение птиц. Девушка очень замерзла: ее босые ноги закоченели и были в грязи. Кэтрин торопливо завернула Кэсси в свою шерстяную шаль, надела на ее ноги свои башмаки, а сама осталась босой. Когда Кейт ласково отругала ее, Кэсси смутилась, но сказала, что птички позвали ее посмотреть на их гнездышки, и она не могла им отказать.
– Никогда больше так не делай, Кэсси! Мы очень волновались за тебя! – с упреком сказала Кристин сестре, когда они пошли домой.
Дома Кэсси помыли ноги, уложили ее на тюфяк и укутали в шерстяное кусачее одеяло.
– Что с Лондоном? Не передумала? – поинтересовалась Кэтрин у Крис, когда они сели обедать.
Обедом была горячая пшеничная каша с ломтем черного хлеба.
При упоминании сестры о Лондоне, в голове Кристин тут же вспыхнул образ красивого графа Дрэймора, и ей вдруг стало еще обиднее от того, как свободно он мог разъезжать по Англии, а она – бедная крестьянка, не имеет денег даже на дорогу до Лондона. Но, несмотря ни на что, и особенно сейчас, когда туда отправился граф, Лондон стал привлекать Кристин еще больше: в ее сердце выросла крохотная надежда на встречу с лендлордом.
– Нет, не передумала, – ответила Кристин, через силу доедая кашу, изо дня в день являющуюся пищей Глоуфордов и которая уже опротивела девушке.
– А что с деньгами на дорогу? – спросила Кейт, прекрасно зная о том, что здесь, в деревне, Кристин ничего не заработает.
– Пока ничего, но я обязательно достану деньги, вот увидишь, – отозвалась та, настроенная решительно, как никогда. – Я уеду отсюда.
– А тебе не кажется, что твои напрасные усилия – это Божий знак, который говорит, что тебе нельзя уезжать из Вальсингама? – предположила Кэтрин.
– Нет, не считаю. Это только ты и отец во всем видите знаки. Я не думаю, что Бог настолько нас не любит, чтобы желать нам нищеты, в которой мы и так живем.
Кристин доела кашу и вышла на улицу, чтобы вымыть тарелку и ложку, а когда вернулась, Кэтрин уже убирала стол.
– Подмети пол, – сказала она Кристин.
Та крепко сжала зубы: она не любила убирать в доме и всегда делала это через силу, но Кэтрин строго взглянула на нее, как глядела всегда, когда Кристин упрямилась, и этот взгляд заставил Кристин приступить к заданной ей работе по дому. Кристин недовольно вздохнула и принялась мести пол, аккуратно, чтобы грязь не попала на лежащую на тюфяке Кэсси. Ее душа была полна обиды на старшую сестру и на то, что та, главенствуя в доме, никогда не заставляла убирать Кэсси. Их младшая сестра вообще ничего не делала – она только спала, ела, играла и гуляла, и это обстоятельство угнетало Кристин, которая чувствовала на себе тяжкую печать власти сестры. Пастор практически не вмешивался в отношения между своими дочерьми, и его больше интересовали дела, происходящие в его пастве, чем те, что происходили в его доме. Только Кэсси он уделял столько внимания, сколько мог.
– Завтра пойдем на реку: нужно постирать вещи, – сказала Кэтрин, складывая поверх сундука грязные платья и одежду отца.
Кристин что-то пробормотала ей в ответ и опять погрузилась в свои мысли: так ей было легче переносить тяготы жизни.
– Я тоже хочу на речку! – заявила Кэсси: она любила бегать по берегу и кидать в воду камни.
– Нет, милая, ты еще не совсем здорова, – сказала ей Кейт. – Ты посидишь дома, с папой.
– Папа обещал сделать мне новую куклу, но не сделал! – Кэсси нахмурилась и обиженно скрестила руки на груди.
– Он просто позабыл: у него сейчас много дел в церкви, – успокоила ее Кейт.
– Кэти, давай споем про курочек? – с улыбкой попросила Кэсси.
– Нет, это плохая песенка. Давай лучше споем гимн.
Кристин закатила глаза, и ее красивые губы расплылись в улыбке, полной сарказма.
«Какая же она фанатичка! Думает, что кроме ее религии, в мире ничего больше нет!» – насмешливо подумала она, подметая пол, а потом решила зашить дырку на подоле своего платья, которое постоянно рвалось из-за старой ткани.
– Крис, ты уже подмела? – обратилась к ней Кейт.
Кристин подняла голову и увидела, что сестра возится у обеденного стола.
– Почти, а что? – отозвалась она.
– Отец сегодня не обедал, поэтому нужно отнести ему обед в церковь, – сказала Кэтрин.
Она заполнила глиняный горшок кашей, положила рядом с ним два ломтя черного хлеба и завернула все это в белое грубое полотно.
– Почему опять я? – недовольно спросила Кристин.
– Если не хочешь, я отнесу сама, а ты посидишь с Кэсси.
– Нет уж, я лучше схожу в церковь! – встрепенулась Крис: возможность провести время наедине с больной сестрой напугала ее.
Девушка быстро поставила веник в угол, обулась, схватила узел с едой и вышла из дома.
Кэсси вдруг посмотрела на Кэтрин полным грусти и печали взглядом.
– Кэти, почему она не любит меня? – тихо спросила она, и на ее глазах навернулись слезы.
Кэтрин ласково улыбнулась ей, отложила свою работу над грязной одеждой и села на колени рядом с сестрой.
– Ну, что ты придумала, милая? Крис любит тебя, просто у нее очень скверный характер, – сказала она, гладя Кэсси по волосам.
Но в душе ее мучила боль: она знала, что Кэсси права, но она была ребенком и крайне ранимой, поэтому ей лучше было не знать, что Кристин не могла простить ей смерти матери.
– Почему? – спросила Кэсси, глядя на сестру своим почти синими глазами: даже во время болезни она была похожа на ангела.
– Потому что она мало молится и не любит читать Писание, – объяснила ей Кэтрин. – Но мы с тобой добрые христианки и любим Писание,
