Миссис Хигинс. Ах эти мужчины! Мужчины! Мужчины!
Кабинет Хигинса. Полночь. В комнате никого нет. Часы на камине бьют двенадцать. В камине нет огня. Теплая летняя ночь. На лестнице раздаются голоса Хигинса и Пикеринга.
Хигинс (кричит Пикерингу). Послушайте, Пик, заприте, пожалуйста, входную дверь. Сегодня я больше никуда не пойду.
Пикеринг. Хорошо. А миссис Пирс можно идти спать? Нам больше ничего не понадобится?
Хигинс. Ни черта нам не надо. Пусть ложится.
В освещенном квадрате двери появляется Элиза. Она в роскошном вечернем туалете и бриллиантах. В руках у нее цветы, веер и прочие аксессуары. Она подходит к камину и включает свет. Видно, что она очень устала; темные глаза и волосы подчеркивают ее бледность; выражение лица у нее чуть ли не трагическое. Она сбрасывает накидку, кладет веер и цветы на рояль и опускается на козетку, печальная и притихшая. Входит Хигинс в вечернем костюме, пальто и цилиндре, в руках у него домашняя куртка, которую он захватил внизу. Он бросает цилиндр и пальто на журнальный столик, снимает смокинг и, облачившись в домашнюю куртку, устало разваливается в кресле у камина. Входит Пике ринг, тоже в вечернем костюме. Снимает цилиндр и пальто и уже собирается бросить их на вещи Хигинса, но спохватывается.
Пикеринг. Как бы нам не влетело от миссис Пирс за то, что мы бросили здесь вещи.
Хигинс. Спустите их по перилам в холл. Утром она найдет их и повесит на место. Подумает, что мы вернулись пьяные, и все тут.
Пикеринг. А мы действительно чуточку того. Писем не было?
Хигинс. Я не смотрел.
Пикеринг уносит пальто и шляпы. Хигинс между зевками напевает арию из La Fanciulla del Golden West. Внезапно он обрывает пение.
Хигинс. Куда, к дьяволу, запропастились мои домашние туфли?
Элиза мрачно смотрит на него, внезапно вскакивает и выходит из комнаты. Хигинс зевает и снова начинает напевать свою арию. Возвращается Пикеринг с пачкой писем в руках.
Пикеринг. Одни проспекты и любовное послание с графской короной для вас. (Бросает проспекты в камин и, повернувшись, прислоняется к нему спиной.)
Хигинс (взглянув на письмо). Ростовщик.
Письмо летит вслед за проспектами. Возвращается Элиза, в руках у нее большие стоптанные домашние туфли. Она ставит их на коврик перед Хигинсом и молча садится на прежнее место.
Хигинс (зевая). О Господи! Что за вечер! Что за люди! Что за дурацкий балаган! (Поднимает ногу, чтобы расшнуровать ботинок, и замечает туфли. Оставив в покое ботинок, смотрит на них, будто они появились тут сами собой.) А, вот они, оказывается, где!
Пикеринг (потягиваясь). Признаюсь, я устал. Трудный был день. Прием, званый обед и еще вдобавок опера! Слишком много удовольствий сразу. Но пари вы, Хигинс, выиграли. Элиза справилась с ролью, да еще как!
Хигинс (с жаром). Слава Богу, все позади!
Элизу передергивает, но мужчины ничего не замечают. Она берет себя в руки и снова застывает.
Пикеринг. Вы нервничали на приеме? Я ужасно. А Элиза была совершенно невозмутима.
Хигинс. Она и не думала нервничать. Я вообще нисколько не беспокоился и был уверен, что все пройдет гладко. Просто я переутомился, и напряжение всех этих месяцев наконец сказалось. Вначале, когда мы занимались фонетикой, было довольно интересно, а потом мне смертельно надоело. Если бы не пари, я бы еще два месяца назад послал все к черту. Затея-то в общем глупая – сплошная скука.
Пикеринг. Не скажите! На приеме были захватывающие моменты. У меня даже сердцебиение началось.
Хигинс. Да, первые три минуты. А когда стало ясно, что мы выигрываем без боя, я почувствовал себя как медведь в клетке – слоняйся без дела из угла в угол. А обед и того хуже! Сиди и обжирайся целый час, и поговорить не с кем, кроме какой-то модной дуры. Нет, Пикеринг, с меня довольно. Поддельных герцогинь я больше изготовлять не собираюсь. Вся эта история обернулась настоящей пыткой.
Пикеринг. У вас просто не хватает тренировки для светского образа жизни. (Направляется к роялю.) А я по временам люблю окунуться в эту атмосферу – начинаешь снова чувствовать себя молодым. Как бы там ни было, но это успех, потрясающий успех! Элиза так хорошо себя держала, что раза два мне даже стало страшно. Видите ли, настоящие герцогини часто вовсе не умеют держать себя. Эти дуры воображают, что хорошие манеры свойственны им от природы, и не желают ничему учиться. Когда же человек делает что-то безукоризненно хорошо, в этом всегда чувствуется профессиональная выучка.
Хигинс. Вот это меня и бесит. Эти дураки даже настоящими дураками быть не умеют. (Встает.) Во всяком случае, наше дело сделано и с ним покончено. По крайней мере, можно завалиться спать без боязни за завтрашний день.
Красота Элизы принимает зловещий вид.
Пикеринг. Пожалуй, и я отправлюсь на покой. Что ни говорите, а событие это – ваш полный триумф. Покойной ночи. (Уходит.)
Хигинс (следуя за ним.) Спокойной ночи. (Обернувшись на пороге.) Погасите свет, Элиза, и скажите миссис Пирс, чтобы утром она не варила кофе: я буду пить чай. (Уходит.)
Элиза старается взять себя в руки и остаться равнодушной. Она направляется к выключателю, но, дойдя до камина, уже находится на грани истерики. Она опускается в кресло Хигинса и сидит, крепко вцепившись в ручки. В конце концов силы ей изменяют, и в порыве бессильной злобы она бросается на пол. Хигинс орет за дверью.
Хигинс (появляется в дверях.) Куда опять девались эти проклятые туфли?
Элиза (хватает туфли и одну за другой изо всей силы швыряет ему прямо в лицо). Вот вам ваши туфли! Вот вам! Берите ваши туфли и подавитесь ими!
Хигинс (изумленный). Какого дьявола?.. (Подходит к ней.) Что случилось? Вставайте. (Поднимает ее.) Я спрашиваю вас, что-нибудь стряслось?
Элиза (задыхаясь). Ничего не стряслось – с вами. Ничего! Я выиграла вам пари, не так ли? С вас этого достаточно. А до меня вам и дела нет.
Хигинс. Вы выиграли мне пари! Вы, дрянь вы этакая! Я выиграл его. Почему вы швырнули в меня туфлями?
Элиза. Потому что хотела расквасить вам физиономию. Я готова убить вас, скотина толстокожая! Почему вы не оставили меня там, где нашли, – на панели? Теперь вы благодарите Бога, что все кончено и меня снова можно вышвырнуть на улицу, да? (В отчаянии ломает руки.)
Хигинс (глядя на нее с холодным удивлением). Оказывается, у этого существа все-таки есть нервы. (Элиза со сдавленным воплем ярости бросается на Хигинса, готовая выцарапать ему глаза, но он хватает ее за руки.) Ах, вы царапаться? Прочь когти, кошка! Какое вы имеете право устраивать мне сцены? Садитесь, и чтобы я звука не слышал! (Грубо швыряет ее в кресло.)
Элиза (подавленная его превосходством в силе и весе.) Что со мной будет! Что со мной будет!
Хигинс. За каким чертом мне знать, что с вами будет? Не все ли мне равно, что с вами будет?
Элиза. Да, вам все равно! Я знаю, что вам все равно. Даже если я умру, это вас не тронет. Я для вас ничего не значу – меньше вот этих туфлев.
Хигинс (громовым голосом). Туфель.
Элиза (с горькой покорностью). Туфель. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
Пауза. Элиза безнадежно подавлена. Хигинс чувствует себя неловко.
Хигинс (со всем высокомерием, на какое способен). С чего это вы вдруг взорвались? Позвольте узнать, вы недовольны отношением к вам?
Элиза. Нет.
Хигинс. Кто-нибудь плохо обращается с вами? Полковник Пикеринг? Миссис Пирс? Прислуга?
Элиза Нет.
Хигинс. Надеюсь, вы не жалуетесь на то, что я третировал вас?
Элиза. Нет.
Хигинс. Рад слышать. (Смягчаясь.) Вы, вероятно, просто устали после напряженного дня. Хотите бокал шампанского? (Направляется к двери.)
Элиза. Нет. (Вспомнив, как полагается вести себя.) Благодарю вас, нет.
Хигинс (снова придя в добродушное настроение). Это у вас накопилось за последние дни. Совершенно естественно: вы волновались в ожидании приема. Но теперь уже все позади. (Снисходительно треплет ее по плечу. Она съеживается.) Теперь больше не о чем беспокоиться.
Элиза. Да, вам больше не о чем беспокоиться. (Внезапно встает и, отойдя от него, опускается на козетку у рояля, где сидит, закрыв лицо руками.) Боже мой, как мне хочется умереть!
Хигинс (глядя на нее с искренним изумлением). Но почему? Ради всего святого, объясните мне, почему? (Подходя к ней, рассудительно.) Послушайте, Элиза, ваше раздражение носит чисто субъективный характер.
