Липочка. Ну, так я, маменька, останусь. (Подходит к зеркалу и смотрится, потом к отцу.) Тятенька!
Большов. Что тебе?
Липочка. Стыдно сказать, тятенька!
Аграфена Кондратьевна. Что за стыд, дурочка! Говори, коли что нужно.
Устинья Наумовна. Стыд не дым — глаза не выест.
Липочка. Нет, ей-богу, стыдно!
Большов. Ну закройся, коли стыдно.
Аграфена Кондратьевна. Шляпку, что ли, новую хочется?
Липочка. Вот и не угадали, вовсе не шляпку.
Большов. Так чего ж тебе?
Липочка. Выдти замуж за военного!
Большов. Эк ведь что вывезла!
Аграфена Кондратьевна. Акстись, беспутная! Христос с тобой!
Липочка. Что ж, — ведь другие выходят же.
Большов. Ну и пускай их выходят, а ты сиди у моря да жди погодки.
Аграфена Кондратьевна. Да ты у меня и заикаться не смей! Я тебе и родительского благословенья не дам.
Явление четвертое
Те же и Лазарь, Рисположенский и Фомииишна (у дверей)
Рисположенский. Здравствуйте, батюшка Самсон Силыч! Здравствуйте, матушка Аграфена Кондратьевна! Олимпиада Самсоновна, здравствуйте!
Большов. Здравствуй, братец, здравствуй! Садиться, милости просим! Садись и ты, Лазарь!
Аграфена Кондратьевна. Закусить не угодно ли? А у меня закусочка приготовлена.
Рисположенский. Отчего ж, матушка, не закусить; я бы теперь рюмочку выпил.
Большов. А вот сейчас пойдем все вместе, а теперь пока побеседуем маненько.
Устинья Наумовна. Отчего ж и не побеседовать! Вот, золотые мои, слышала я, будто в газете напечатано, правда ли, нет ли, что другой Бонапарт народился, и будто бы, золотые мои…
Большов. Бонапарт Бонапартом, а мы пуще всего надеемся на милосердие божие; да и не об том теперь речь.
Устинья Наумовна. Так об чем же, яхонтовый?
Большов. А о том, что лета наши подвигаются преклонные, здоровье тоже ежеминутно прерывается, и един создатель только ведает, что будет вперед: то и положили мы еще при жизни своей отдать в замужество единственную дочь нашу, и в рассуждении приданого тоже можем надеяться, что она не острамит нашего капитала и происхождения, а равномерно и перед другими прочими
Устинья Наумовна. Ишь ведь, как сладко рассказывает, бралиянтовый.
Большов. А так как теперь дочь наша здесь налицо, и при всем том, будучи уверены в честном поведении и достаточности нашего будущего зятя, что для нас оченно чувствительно, в рассуждении божеского благословения, то и назначаем его теверита в общем лицезрении. — Липа, поди сюда.
Липочка. Что вам, тятенька, угодно?
Большов. Поди ко мне, не укушу, — небось. Ну, теперь ты, Лазарь, ползи.
Подхалюзин. Давно готов-с!
Большов. Ну, Липа, давай руку! Липочке. Как, что это за вздор?
Липочка. С чего это вы выдумали?
Большов. Хуже, как силой возьму!
Устинья Наумовна. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Аграфена Кондратьевна. Господи, да что ж это такое?
Липочка. Не хочу, не хочу! Не пойду я за такого противного.
Фоминишна. С нами крестная сила!
Подхалюзин. Видно, тятенька, не видать мне счастия на этом свете! Видно, не бывать-с по вашему желанию!
Большов (берет Липочку насильно за руку и Лазаря). Как же не бывать, коли я того хочу? На что ж я и отец, коли не приказывать? Даром, что ли, я ее кормил?
Аграфена Кондратьевна. Что ты! Что ты! Опомнись!
Большов. Знай сверчок свой шесток! Не твое дело! Ну, Липа! Вот тебе жених! Прошу любить да жаловать! Садитесь рядком да потолкуйте ладком — а там честным пирком да за свадебку.
Липочка. Как же, — нужно мне очень с неучем сидеть! Вот оказия!
Большов. А не сядешь, так насильно посажу да заставлю жеманиться.
Липочка. Где это видано, чтобы воспитанные барышни выходили за своих работников?
Большов. Молчи лучше! Велю, так и за дворника выдешь. (Молчание.)
Устинья Наумовна. Вразуми, Аграфена Кондратьевна, что это за беда такая.
Аграфена Кондратьевна. Сама, родная, затмилась, ровно чулан какой. И понять не могу, откуда это такое взялось?
Фоминишна. Господи! Семой десяток живу, сколько свадьб праздновала, а такой скверности не видывала.
Аграфена Кондратьевна. За что ж вы это, душегубцы, девку-то опозорили?
Большов. Да, очень мне нужно слушать вашу фанаберию. Захотел выдать дочь за приказчика, и поставлю на своем, и разговаривать не смей; я и знать никого не хочу. Вот теперь закусить пойдемте, а они пусть побалясничают, может быть и поладят как-нибудь.
Рисположенский. Пойдемте, Самсон Силыч, и я с вами для компании рюмочку выпью. А уж это, Аграфена Кондратьевна, первый долг, чтобы дети слушались родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится.
Встают и уходят все, кроме Липочки, Подхалюзина и Аграфены Кондратьевны.
Липочка. Да что же это, маменька, такое? Что я им, кухарка, что ли, досталась? (Плачет.)
Подхалюзин. Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил, — окромя меня, не найтить-с.
Аграфена Кондратьевна. Да как это ты, батюшке?
Подхалюзин. Маменька-с! В меня бог вложил такое намерение, потому самому-с, что другой вас, маменька-с, и знать не захочет, а я по гроб моей жизни (плачет) должен чувствовать-с.
Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшко! Да как же это быть?
Большов. (из двери). Жена, поди сюда!
Аграфена Кондратьевна. Сейчас, батюшко, сейчас!
Подхалюзин. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал
Аграфена Кондратьевна уходит.
Явление пятое
Липочка и Подхалюзин.
Молчание.
Подхалюзин. Алимпияда Самсоновна-с! Алимпияда Самсоновна! Но, кажется, вы мною гнушаетесь! Скажите хоть одно слово-с! Позвольте вашу ручку поцеловать.
Липочка. Вы дурак необразованный!
Подхалюзин. За что вы, Алимпияда Самсоновна, обижать изволите-с?
Липочка. Я вам один раз навсегда скажу, что не пойду я за вас, — не пойду.
Подхалюзин. Это как вам будет угодно-с! Насильно мил не будешь. Только я вам вот что доложу-с…
Липочка. Я вас слушать не хочу, отстаньте от меня! Как бы вы были учтивый кавалер: вы видите, что я ни за какие сокровища не хочу за вас идти, — вы бы должны отказаться.
Подхалюзин. Вот вы, Алимпияда Самсоновна, изволите говорить: отказаться. Только если я откажусь, что потом будет-с?
Липочка. А то и будет, что я выйду за благородного.
Подхалюзин. За благородного-с! Благородный-то без приданого не возьмет.
Липочка. Как без приданого? Что вы городите-то! Посмотрите-ко, какое у меня приданое-то, — в нос бросится.
Подхалюзин. Тряпки-то-с! Благородный тряпок-то не возьмет. Благородному-то деньги нужны-с.
Липочка. Что ж! Тятенька и денег даст!
Подхалюзин. Хорошо, как даст-с! А как дать-то нечего? Вы дел-то тятенькиных не знаете, а я их очен-но хорошо знаю: тятенька-то ваш банкрут-с.
Липочка. Как банкрут? А дом-то, а лавки?
Подхалюзин. А дом-то и лавки — мои-с!
Липочка. Ваши?! Подите вы! Что вы меня дурачить хотите? Глупее себя нашли!
Подхалюзин. А вот у нас законные документы есть! (Вынимает.)
Липочка. Так вы купили у тятеньки?
Подхалюзин. Купил-с!
Липочка. Где же вы денег взяли?
Подхалюзин. Денег! У нас, слава богу, денег-то побольше, чем у какого благородного.
Липочка. Что ж это такое со мной делают? Воспитывали, воспитывали, потом и обанкрутились!
Молчание.
Подхалюзин. Ну, положим, Алимпияда Самсоновна, что вы выйдете и за благородного — да что ж в этом будет толку-с? Только одна слава, что барыня, а приятности никакой нет-с. Вы извольте рассудить-с: барыни-то часто сами на рынок пешком ходят-с. А если и выедут-то куда, так только слава, что четверня-то, а хуже одной-с купеческой-то. Ей-богу, хуже-с. Одеваются тоже не больно пышно-с. А если за меня-то вы, Алимпняда Самсоновна, выйдете-с, так первое слово: вы и дома-то будете в шелковых платьях ходить-с, а в гости али в театр-с — окромя бархатных, и надевать не станем. В рассуждении шляпок или салопов — не будем смотреть на разные дворянские приличия, а наденем какую чудней! Лошадей заведем орловских. (Молчание.) Если вы насчет физиономии сумневаетесь, так это, как вам будет угодно-с, мы также и фрак наденем да бороду обреем, либо так подстрижем, по моде-с, это для нас все одно-с.
