М а к а р о в. После обеда спать на корабле его величество особенно любит.
М е н ш и к о в (Толстому). Что же теперь будет? Алексей оговорил многих и понапрасну. Кто из нас не был любезен с ним, наследником? Брат адмирала Апраксина чуть не поплатился жизнью, фельдмаршал Шереметев слег в Москве; пишет, нога распухла, и опухоль доходит до живота; боюсь, плохи его дела. Я не говорю о Кикине. Он колесован и поделом.
Г о л о в к и н. Не дай, Боже, нам такой конец. Без рук, без ног лежал на колесе, а голову поднимает, точно ищет их, где они.
Т о л с т о й. Затем и головы с бородой лишился. Палач поднял ее и на кол.
М е н ш и к о в. Оговорил даже мать родную. Ну, о чем он думал?
Т о л с т о й. Инокиня лишилась любовника. Глебов посажен на кол. Страх!
М е н ш и к о в. А теперь - из показаний его девки - выходит, что царевич один, даже без Кикина и кого-либо, отдавшись под протекцию цесаря, сидя в крепости, яко пленник, писал письма сенаторам и архиереям, чтобы их подметывали, желая бунт против отца учинить?
Г о л о в к и н. Да в своем ли он уме?
Т о л с т о й. Коли царь простил, так бери всю вину на себя и чистосердечно покайся во всех помышлениях и делах. Не знать отца родного.
М е н ш и к о в. Оговорив других, хотел выйти сухим из воды. Едва все вздохнули свободно, все сызнова.
Г о л о в к и н. А слово царя о прощеньи сына, как?
Т о л с т о й. Милосердие Божье и то не бывает бесконечно. У государей и подавно. Я говорю вообще.
М е н ш и к о в. Вот задача. Думаю, царь оставил нас после докладов и обеда здесь на совет. А что ж мы можем сказать?
Входит царь Петр, к удивлению присутствующих, радостный, с Румянцевым, возведенным в генерал-адъютанты.
П е т р. Господа сенаторы и министры! Поздравляю вас с открытием Аландского конгресса! Генерал-адъютант прибыл с Аландских островов, нам очень известных, с обнадеживающими вестями. Ежели нашу делегацию возглавляет, как вы знаете, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, то шведскую на переговорах сам первый министр барон Герц, который озабочен спасением страны от окончательного разорения и упадка. Он готов уступить нам нашу Ингрию с Санкт-Петербургом, Эстляндию и Лифляндию, как должно быть, но странная мысль у него в голове бродит: заключить не просто мир между Россией и Швецией, положив конец долгой войне, а союз - против Дании. Каково?
М е н ш и к о в. Новый союз против нашего союзника, пусть весьма неверного? Российскому войску помочь Карлу завоевать Норвегию, вместо Финляндии?
Г о л о в к и н. Этот барон стоит своего короля. Он хочет, уступив нам то, что им уже не принадлежит, вместо желанного нам мира, втянуть в войну со всей Европой?
П е т р. Надеюсь, генерал Брюс развеет новые планы короля перекроить карту Европы, на этот раз в союзе с Россией, яко дымовую завесу. Довольно будет Карлу и невмешательства России в его химерические прожекты.
Все с оживлением переглядываются между собою; входит царевич Алексей, которого не сразу замечают, как вдруг устанавливается недоуменная тишина, тягостная, очевидно, не только для сына, но и отца.
Т о л с т о й. Ваше величество, позвольте нам удалиться.
П е т р. На время.
Г о л о в к и н. Государь, позвольте генерал-адъютанту пойти с нами и доложить о начале Аландского конгресса.
П е т р. Разумеется. Макаров, а ты запиши по пунктам все вопросы, на какие запрашивает ответа Брюс.
Все уходят, кроме царя и царевича.
П е т р
Садись. Мы виделись наедине
Нечасто. Если в чем я прегрешил
Против тебя, отвечу перед Богом.
А л е к с е й
(недовольно)
Я знать одно хочу: где Евфросинья?
П е т р
Что в ней вся жизнь твоя и правда?
П е т р
Ну, свидишься ты с нею ныне, с правдой,
Каковой дорожишь и все таишь.
Ничтожество - еще не преступленье;
Оно бывает даже и забавно,
Как шутовство; тебе прощал я часто,
Надеясь, что беспомощность твоя,
Как у мальчишки, силой обернется.
И ты воспримешь, славой увлечен,
Пример отца и государя, что
В природе же вещей и частной жизни.
А в видах беспримерного наследства
Как не взрасти душой? А ты все в тягость,
Как старец, обращал, трудов бежал
Малейших; а, покой ты любишь, войн
Не терпишь, слаб здоровьем, Бога чтишь, -
Что ж в иноки не шел иль в патриархи?
Все царствовать хотелось? А зачем?
И так хотелось, с войском иностранным
Добыть себе корону навострился.
А л е к с е й
Неправда! Кто ж оговорил меня?
П е т р
Ты все винил других, но не себя;
Ты лгал, как подлый раб, но не царевич.
Теперь вини же ту, в ком жизнь и правду
Свою ты видишь.
А л е к с е й
Бедную пытали,
Заставили оговорить меня!
П е т р
Ну, сверим, кто из вас здесь изолгался.
Введите Евфросинью!
(Уходит.)
Входят Евфросинья и Толстой Петр Андреевич.
А л е к с е й
А ребенок?
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич! Он помер. Долго возвращалась. Далеко завез ты меня и оставил.
А л е к с е й. А ты- то как, Ефросиньюшка?
Е в ф р о с и н ь я. Здорова. Меня спрашивали, и я написала все, как было, как помню. Не обессудь, государь мой, ежели что не так тебе покажется.
А л е к с е й. Что же ты написала?
Толстой подает царевичу листы с показаниями. Царь возвращается и усаживается в отдалении.
Е в ф р о с и н ь я. Я сама могу сказать. Что помню, то и написала.
А л е к с е й. Я вижу, ее рука. А читать не могу. (Смахивает слезы с глаз.) Что же ты наделала, Фрося? Ты же меня погубила.
Т о л с т о й. Значит ли это, государь царевич, в ее показаниях все правда?
А л е к с е й (закрывая лицо руками). Я не читал. Я не могу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, подумай обо мне. Каково мне? Ты на свободе, я в крепости.
А л е к с е й. В какой крепости?
Е в ф р о с и н ь я. Не в Эренберге, верно. Не в Сент-Альме.
Т о л с т о й. Ну, ты повтори, что говорила и писала сама.
Е в ф р о с и н ь я. Сказывал мне, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить, и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельного спуска, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и оттого-де он и ушел, чтобы ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел...
Т о л с т о й. Государь царевич, все это правда ли?
А л е к с е й. Мало ли чего я говаривал, всего не упомню.
Е в ф р о с и н ь я. Также он говорил: когда он будет царем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит, также и корабли оставит и держать их не будет...
Т о л с т о й. Таковы ли намерения ваши были, государь царевич?
А л е к с е й. Да. Но это же теперь, когда я отрекся от престола, не имеет значения.
Е в ф р о с и н ь я. Также он писал письма с жалобами на отца цесарю многажды, писал и архиереям; а первые письма писал он, царевич, к двум архиереям не в крепости: еще до оной, будучи в квартире; а к которым, не сказал; говорил, что те письма писал и посылал для того, чтобы в Питербурхе их подметывать...
А л е к с е й. Фрося, не бери греха на душу.
Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, я сказываю то, что мне ты говорил. Зачем мне выдумывать?
А л е к с е й (вскипая). Ты не понимаешь, что губишь меня?!
П е т р
Бесчестно: здесь вся жизнь твоя и правда.
Толстой уводит Евфросинью. Входят князь Меншиков, канцлер Головкин, кабинет-секретарь Макаров и Толстой.
Вот почему за жизнь свою боялся.
Как тайный враг мой жил, мой сын, наследник!
В ничтожестве своем ты ухватился
За старину, за веру, как стрельцы,
В прошедшем запоздавшие столетьи,
Как бороды в невежестве своем,
В каком вся Русь от века пребывала.
Убег в Европу с иноземным войском
Занять престол, назначенный судьбой,
Чтобы порушить в государстве все,
Чем мы от тьмы на свет едва-то вышли?!
Что Карлу шведскому не удалось
С Россией сотворить, ты б сделал, вижу.
Когда б отечество не возродилось
Чрез просвещенье, ты б легко в Европе
Нашел второго Карла на погибель
Российского народа, чтоб царить
И сгинуть, точно вор и самозванец.
А л е к с е й
(заливаясь слезами)
Отец!
П е т р
Ты мне не сын. Простил я сыну
Его чудачества и прегрешенья.
Ты ж преступил законы все, какие
Есть в мире сем и горнем. Пусть закон
Тебя и судит, но не я. Поди!
Алексей выбегает вон.
