Господин Y с беспокойством. Ленсмана?
Господин X. Ну да, мне так сейчас показалось. Не беспокойся, с нами от этой грозы ничего не случится. Завтра ты уезжаешь. — Садись лучше, и давай поговорим. Удивительно! Мы с тобой так сошлись за это время, но ты, по-видимому, принадлежишь к числу тех людей, лица которых я никак не могу припомнить, когда их со мною нет. Когда ты уходишь гулять один, я о тебе вспоминаю, но, когда я стараюсь вспомнить твое лицо, мне представляется другой мой знакомый. Правда, ты очень мало на него похож, а все-таки между вами есть что-то общее.
Господин Y. Кто он?
Господин Я не хочу сейчас называть его имени. Когда-то я много лет подряд обедал в одном и том же ресторане и там я почти ежедневно встречал маленького блондина с выпуклыми глазами. Он обладал удивительной способностью пролезать вперед в самой тесной толпе, и при этом он сам никого не толкал, и его никто не теснил. Стоя у двери, он мог Бог знает на каком расстоянии достать себе с блюда кусок хлеба. На людях он был всегда необыкновенно весел, а когда он встречал знакомого, то смеялся, целовался и ласкался к нему так, что можно было подумать, что он уже годами не видал человеческого лица. Если ему наступали на ногу, он виновато смеялся с таким видом, будто просил прощения за то, что попался вам на дороге. В течении двух лет мы встречались с ним ежедневно, и я забавлялся тем, что старался угадать, кто он и чем он занимается. Я никого об этом не спрашивал, это бы сразу испортило мне мое удовольствие отгадывать. Этот человек обладал той же особенностью, что и ты. Никак нельзя было определить, кто он. Я его принимал то за учителя в отставке, то за унтер-офицера в штатском, то за фармацевта, то за писца, то даже за агента сыскной полиции. Но всегда мне казалось, что он весь состоит из двух совершенно разных половин, потому что спереди он казался совсем другим человеком, чем сзади. Однажды я случайно прочел в газете о крупном подлоге, совершенном известным видным чиновником. Потом я узнал, что мой загадочный блондин оказался соучастником этого подлога. По наведенным справкам этот господин держал раньше библиотеку для чтения, а потом стал доставлять полицейскую хронику в одну большую газету. Я никак не мог понять, какая может быть связь между подлогом, полицейской хроникой и той странной двойственностью, которая поражала меня в этом человеке. Я и до сих пор не решил этого вопроса. Потом я как-то справлялся у приятеля о том, понес ли этот господин наказание или нет, но тогда мне не удалось узнать ничего положительного, мой приятель и сам не знал об этом ничего достоверного.
Пауза.
Господин Y. А на самом деле он понес наказание?
Господин X. Нет.
Пауза.
Господин Y. Ты вероятно ставишь это в связь с его странным влечением к полиции и с его боязнью ссориться с людьми?
Господин X. Конечно!
Господин Y. Ты с ним познакомился потом?
Господин. X. Нет. Я не захотел.
Пауза.
Господин Y. А если бы он отбыл свое наказание, ты бы с ним познакомился?
Господин X. Да. Даже охотно.
Господин Y встает и начинает ходить по комнате.
Господин X. Сиди смирно! Неужели же ты не можешь смирно посидеть?
Господин Y. Откуда у тебя такие взгляды на человеческие дела? Скажи пожалуйста, ты себя считаешь христианином?
Господин X. Нет. Ты, кажется, сам это видишь.
Господин Y смотрит вопросительно.
Господин X. Видишь ли, Христос требовал всепрощения, а я проповедую наказание, как необходимое условие для восстановления равновесия, или называй это как хочешь. И ты, как сидевший в тюрьме, должен понимать это лучше, чем другие.
Господин Y останавливается и некоторое время стоит неподвижно, глядя с ненавистью на господина X. Потом с изумлением спрашивает. Откуда ты это знаешь?
Господин X. Я это вижу.
Господин Y. Каким образом? Каким образом ты можешь это видеть?
Господин X. Этому я научился. Ты знаешь, что это тоже своего рода искусство. А теперь довольно! Бросим этот разговор!
Смотрит на часы, достает лист бумаги, берет перо и протягивает его господину Y.
Пора мне подумать о своих денежных делах. Будь добр, засвидетельствуй вот здесь на этом чеке мою подпись. Я завтра, поеду тебя провожать в Мальмё и заеду в банк.
Господин Y. Я не собираюсь ехать через Мальмё!
Господин X. Разве?
Господин Y. Нет, нет, не поеду…
Господин X. Во всяком случае, это не может тебе помешать засвидетельствовать мою подпись.
Господин Y. Н-нет! Я никогда не подписываю ни под чем своего имени…
Господин X. Вот как? Странно. Ты уже пятый раз под разными предлогами отказываешься написать свое имя. Первый раз, помнишь, это произошло из-за почтовой расписки. С тех пор я стал за тобой наблюдать. И теперь я окончательно убедился в том, что ты положительно боишься взять в руки перо. С тех пор как ты здесь, ты не написал ни одного письма; нет, впрочем, ты послал куда-то открытку, да и тут ты писал не чернилами, а карандашом. Теперь ты понимаешь, почему я догадался о твоем преступлении? — Постой, это еще не всё! Ты еще ни разу не был в Мальмё и тем не менее ты вот уже седьмой, раз заявляешь мне о том, что туда не поедешь. Вместе с тем я решительно утверждаю, что ты нарочно приехал из Америки, именно чтобы видеть Мальмё. Я знаю, что ты каждое утро ходишь за полмили на юг к Мюльбергу только потому, что оттуда видны крыши Мальмё! Сейчас ты стоишь у окна и смотришь в третье левое стекло, считая снизу. А я знаю, что оттуда видны дымовые трубы и шпиц окружной тюрьмы. Теперь ты понимаешь, что я вовсе не так проницателен, как ты думаешь, а что ты просто глуп.
Господин Y. Ты теперь презираешь меня?
Господин X. Нет!
Господин Y. Нет, я знаю, ты должен меня презирать!..
Господин X. Да нет же! Вот тебе моя рука!
Господин Y порывисто целует протянутую руку.
Господин X, вырывая у него свою руку. Что это еще за собачьи манеры!
Господин Y. Простите меня… Вы первый человек, знающий о моем преступлении и всё же подавший мне руку…
Господин X. И поэтому ты уже не решаешься говорить мне ты! — Меня поражает, что ты, искупив свою вину наказанием, всё же не чувствуешь себя восстановленным в правах. Ты как будто ставишь себя много ниже других людей. расскажи мне, как это с тобой случилось.
Господин Y. Хорошо. Но я боюсь, что ты не поверишь тому, что я буду рассказывать. Когда я тебе расскажу, ты увидишь, что я не настоящий преступник; ты поймешь, что иногда человек может совершить преступление, так сказать, просто по ошибке. Ежится. Такие случаи приходят внезапно и неизвестно почему, и против них и воля и характер оказываются бессильными. Можно открыть дверь? Гроза, кажется, уже прошла.
Господин X. Пожалуйста!
Господин Y открывает дверь, потом опять садится к столу и рассказывает. Голос его звучит как-то напыщенно, театрально и фальшиво. Видишь ли, я был студентом в Лунде. Однажды мне нужны были деньги. Особенных долгов у меня в то время не было, а у моего отца было небольшое состояние. Я хотел переучесть вексель и послал его для подписи к поручителю, но получил его обратно с отказом в поручительстве. Первую минуту я был ошеломлен; для меня это было очень неприятной неожиданностью, даже более чем: неприятной. На столе передо мной. лежал клочок бумаги, а рядом с ним письмо от поручителя. Сначала я машинально еще несколько раз пробежал глазами роковые строки, в которых заключался мой приговор. Правда, это еще не был смертный приговор, но я тебе сказал, что для меня всё это было более, чем неприятно. Потом взгляд мой упал на подпись под этим письмом, и я невольно подумал, что будь эта подпись не здесь, а на моем векселе, я был бы спасен. Это была удивительно четкая и красивая подпись. Ты сам, наверно, знаешь по опыту, что иногда сидишь, задумавшись, за письменным столом, а рука тем временем исписывает машинально листок промокательной бумаги одним каким-нибудь словом. Я держал перо, берет перо в руку, вот так, и бессознательно копировал подпись. Я не стану утверждать, что тут было что-то мистическое, что это было какое-то внушение, я в это не верю. Но в этом было что-то бессознательное и механическое. Я сидел, задумавшись, и бесчисленное количество раз с величайшей точностью скопировал эту красивую подпись. В это время у меня даже и не явилось мысли извлечь из этого какую-нибудь пользу. В эту минуту у меня не было никакого намерения. Когда я исписал всю бумажку, я уже мог мастерски нарисовать эту подпись. Бросает перо. Потом я всё это забыл. Ночью я спал тяжелым и крепким сном. Проснувшись утром, я никак не мог припомнить того, что видел во сне, но у меня было такое чувство, что мне что-то приснилось. Потом в моем сознании приотворилась какая-то дверь, и мне представился сразу письменный стол и лежащий на нём вексель. Всё это мелькнуло передо мной как воспоминание. Когда я встал с постели, меня неудержимо влекло к письменному столу, будто бы я уже давно после зрелого и всестороннего обсуждения бесповоротно решил поставить эту подпись на своем векселе. В эту минуту я не думал о последствиях моего поступка, у меня даже не было ни одной минуты сомнения, — я поступал так, будто собирался исполнить свой священный долг… и я подписал! Вскакивает. Что это было? Было ли это чье-нибудь внушение или, как говорят, гипноз? Но кто мог мне это внушить? Я спал в комнате один! Может быть, тут действовало мое нецивилизованное и грубое я, этот дикарь, не признающий никаких условностей. Обыкновенно он спал во мне, но тут ему удалось вырваться наружу и проявить свою дикую волю, которая не считается с последствиями совершаемых поступков? Что это было? Как ты думаешь?
