– Улетели.
Все снова выходят. Последним – Паха.
Эдик:
– Точно улетели.
Аммоний Кобальтович:
– Наверняка, вернутся.
Бизер:
– Вы думаете?
Паха держится за живот, говорит Маркоту:
– Ниче у тебя кореша. Уважаю. Ремень-то из меня (сует ему под нос ремень) того…
Маркот отворачивается. А Паха показывает всем:
– Во. Кожа туруханского козлодоя, снято на рассвете, вживую, ручная выделка, высококачественный товар. Не переваривается, гарантия…
Все морщатся, отворачиваются. Маркот берет бутылки с пивом, дает всем, в том числе и Пахе:
– Держите. Угощаю.
Аммоний Кобальтович:
– За что выпиваем?
Эдик поднимает руку в сторону Сони, Соня смотрит на Маркота. Маркот указывает на Паху с Бизер:
– За демократию…
Бизер:
– За конституционную демократию…
Паха обнимает Бизер:
– За нее.
Все пьют. Соня немного пьяно:
– Ой, как хорошо… Может, споем.
Эдик:
– Конечно-конечно.
Аммоний Кобальтович:
– Почему бы и не спеть. Мир, дружба…
Паха:
– Век свободы не видать.
Бизер вкрадчиво:
– Песни обычно сплачивают. Так ведь, Маркот Петрович?
Маркот изумленно и согласно кивает.
Поют. Чем дальше, тем веселее:
«Пусть, пусть, пусть,
Грусть, грусть, грусть —
Прочь, прочь, прочь,
В ночь, в ночь, в ночь.
Все дела…
Будет утро, будет утро, будет утро – будет день.
Будет круто, будет круто, будет круто – нам не лень.
Да, да, да
Е-рун-да.
Вновь, вновь, вновь,
Любовь, свекровь, морковь.
Все дела…
Будет утро, будет утро, будет утро – будет день.
Будет круто, будет круто, будет круто – нам не лень.”
Танцуют. Паха с Бизер. Эдик идет приглашать Соню. Но она отрицательно качает головой, приглашает Маркота. Тогда Эдик, как и Аммоний Кобальтович, танцует с бутылкой. Мимо пролетает Ларри, старается перекричать музыку:
– Эй, прекратите, остановитесь. Потом будет поздно. Ну, смотрите же, запоминайте: “Двойной разворот”… “Вираж-горизонт”… “Кросс с подкруткой”… Фигура высшего пилотажа «Петля Ларри»… Эй, ну что же вы, эй…
Его никто замечает. Раздосадованный Ларри улетает.
Веселье потихоньку стихает. Аммоний Кобальтович садится и засыпает. Эдик ложится, достает из кармана газету, целует ее, укладывает под голову и тоже засыпает. Паха громко зевает, Бизер уводит его за руку за переборку. Соня и Маркот садятся на край конструкции, разговаривают.
Соня:
– У тебя красивая голова.
Маркот, ощупывая:
– Вот никогда не думал…
Соня, рассматривая всклокоченные волосы Маркота и что-то прикидывая:
– Правда, правда… Ее бы еще помыть шампунем и такую прическу можно сделать.
Маркот:
– Наверное, действительно надо что-то сделать. Раньше просто не для кого было. Никто мою голову не замечал, никто, как Бизер, не обнюхивал. Я привык не обращать на себя внимания. Опустился малость…
Соня:
– Это, наверное, очень не просто здесь одному. Я бы не смогла.
Маркот:
– И я не представляю, чтобы было бы, если не Паха.
Соня:
– Паха?
Маркот:
– Да, мы некоторое время с ним вдвоем здесь были. Потом я отремонтировал спасательный двигатель, но не знал, что лучше: воспользоваться им или нет. Пока думал, Паха стащил движок и “чао”, “адью”. А впопыхах он оставил сумку. С героином.
Соня:
– С героином?
Маркот:
– Да, я хорошо знаю эту штуку. Когда-то писал о наркотиках… Ну вот: остался я один, а потом, потом прилетели «жуки»…
Соня:
– Жуки?
Маркот:
– Это те, что прилетали сегодня. Они хотели отправить меня куда-положено по инструкции. Но прежде спросили «Оружие, драгоценности, наркотики есть?» Я сказал, что есть. Но не отдал им все сразу. Наболтал, что готовлю эту отраву сам по собственной технологии. И мы договорились: я им – “наркоту”, они мне – продукты, воду и прочее там.
Соня:
– А ты у них не спрашивал…
Маркот:
– Нет, они, ведь, всего-навсего «жуки»…
Соня эхом:
– Всего-навсего “жуки”…
Маркот:
– Конечно, первое время было тоскливо. И я не выдержал, укололся… (достает шприц) Извини, пора…
Соня:
– Это обязательно?
Маркот:
– Теперь уже да. (колется)
Соня:
– А я ни разу не кололась… И даже не курила. Хотя у меня зажигалка есть. (встряхивает ее, щелкает) Вот, работает…
Маркот:
– И я тоже не кололся. Пока не попал сюда. А теперь уже все равно.
Соня:
– А бизнес-план Бизер?
Маркот:
– Все бизнес-планы хороши на бумаге. Написать их несложно, а вот выполнить… Всегда вмешается какой-нибудь «форс-мажор» – непредвиденные обстоятельства. А «жуки» – это и есть наш “форс-мажор”. Впрочем, предвидеть их действия после того как порошок кончится, совсем несложно…
Соня:
– Значит, осталось совсем немного?
Маркот:
– Да, думаю, скоро закончится.
Соня:
– Поцелуй меня…
Маркот пожимает плечами и целует.
Соня:
– Обними.
Маркот обнимает:
– Соня. И это все, что я могу. Кроме этого (показывает шприц) мне уже давно ничего не нужно…
Соня:
– Дай и мне.
Маркот:
– Нет.
Соня:
– Тебе разве жалко? А мне будет легче. В голове такой беспорядок. Я вроде все понимаю, а не понимаю…
Маркот:
– Ладно. Закрой глаза.
Вкалывает ей. Соня опускает голову на плечо Маркота. Поет вместе с ним:
«Расцветают цветы.
Над рекою мосты.
Над горой красный флаг.
Всюду стаи собак.
Я сижу на коне.
Конь стоит на стене.
Под стеною бобры.
К ним собаки добры.
И струится толпа
Сквозь распятье попа
Нас глотает закат
И строчит автомат.
Расцветают цветы,
Расцветают цветы…»
Конец
НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ЖДЕТ ТЕБЯ СОБАКА
Некто осторожно выглядывает из-за кулис:
– Ну, вот: немного осталось. Немного, но это самый опасный участок. Ни деревца, ни кустика. Выйду и буду, как на ладони, как на тарелочке. Впрочем, со зрением они – далеко не орлы. А уже сумерки. Может, и не заметят. Или за перекати-поле примут. Если, конечно, не учуют. Вот нюх-то, нюх-то у них от бога – с моим не сравнить. Но и я в последнее время немного стал в запахах разбираться. Жизнь заставила. (втягивает воздух носом) Нет, псиной вроде не пахнет. Только духи какие-то, одеколон откуда-то доносит. А еще (принюхивается) шоколад с орешками мерещится. Это у меня всегда так после работы. Кушать-то хочется. Всем. Эх, меня ждет жена к ужину. И они ждут. Может быть, как раз здесь и подстерегают. (щурится) Ничего не вижу. Что-то и я стал видеть не очень. Возраст, наверное. Или нервы. (втягивает воздух носом) Рискнуть что ли? А куда деваться? Не ночевать же здесь.
Делает шаг на сцену и снова прячется. Выглядывает:
– А? Никого? Значит можно идти. (Выходит и делает осторожные шаги, прислушивается, присматривается, втягивает воздух носом) Да, раньше я так любил прогулки. Что может быть лучше, чем побыть на воздухе, подышать, посмотреть на птичек, на деревья, на облака. Порезвиться с женой, с друзьями, с детьми. (Достает из кармана фотографию, целует) Они еще помнят, как мы гуляли, играли в салочки и в мячик. (смотрит на фотографию) С ним тоже. (вздыхает) Эх, Тузик – Тузик. Славный пес. Верный сторож, лучший друг детишек… Как он ждал меня с работы. Тащил свой поводок, намордник и лаял: «Гав, гав, гулять, гулять…» И у соседей слева была собака – доберман. И у соседей справа – пудель… (прячет фотографию) Мы жили дружно. И вдруг зачем, откуда такая напасть – защитники объявились. То ли зеленые, то ли голубые. (размахивает воображаемым транспарантом) «Свободу узникам-животным. Не сметь сажать на цепь. Не дадим заткнуть пасть. Наши меньшие братья имеют равные права кусать и быть укушенными.» Пришлось сдать поводки, намордники сжечь, двери распахнуть. Тузик убежал, но вернулся. Потом еще уходил и снова возвращался. А вот уже два месяца его не видели. Может, сгинул? Или одичал, привык к помойкам, к анархии?
Продолжает продвигаться по сцене:
– Это они теперь хозяева. Живут, где захотят и как хотят. В лесах, в полях, на улицах, в подъездах, в поездах. Им имя – легион. Везде бегут, сидят, лежат, лают, визжат, плодятся, гадят, а главное (почесывает голень) кусают. Теперь и на минуту не расслабишься. Нигде. Третьего дня сосед за хлебом выскочил на улицу и сразу две его за ляжку. Хорошо у него жена сообразительная: копченый окорок бросила следом – отстали. Отделался испугом. Да семнадцать швов. Да курс уколов от столбняка и бешенства… Как здесь не побеснеешь? Никогда не знаешь, где ждет тебя собака. У дорогого ресторана или у дешевой кафешки. В кино, в парке, за баком мусорным или даже в лифте. Нигде покоя нет. Везде, всегда настороже. Такая жизнь. И всем чинам едино. Начальник мой хотел от этих тварей подальше забраться отдохнуть. Раз средства позволяют. В пустыню умотал. А там, оказывается, какая-то особенная порода приспособилась. Красные шакаловидные. Пустили ему кровушку. Хо-хо, гнали полсотни верст до одинокой пальмы. Вертолетом сняли начальника. Он отлежался и отматерился, решил успокоиться окончательно на море, яхту нанял. И, что ты думаешь, в двухстах семидесяти милях от береговой зоны воду тронул, руку опустил за борт. А там его – не барракуда, не акула – ньюфауленд – эдакий пловец-забавник – цап. Начальник двух пальцев насовсем лишился. Хорошо хоть – на левой руке. А то, как бы подпись на документы ставил? Нам бы век зарплаты не видать. С тех пор все выходные проводит дома у телевизора. Да говорят, в подвале по чучелам собак стреляет. К настоящим-то нельзя применять оружие, даже и дубинки. По закону – только кусать. Ха, мы с женой тренировались друг на друге по очереди. То она – «Тузик», то – я. Но не очень получается. За полчаса я ее два раза цапнул и она меня – четыре. Собаки за это время тебя по косточкам разнесут. А ты и раза не успеешь через шерсть их ухватить. Так, может, блоху какую и прикусишь случайно. Опять же им на радость.
