Чугунов. На что похоже, помилуйте!
Входит Мурзавецкий, одет по-охотничьи, в руках ружье.
Мурзавецкая, Чугунов, Мурзавецкий.
Мурзавецкая. Ты куда это?
Мурзавецкий. Вальдшнепы показались по садам, перебить надо.
Мурзавецкая. Купавина тебя сама приглашала?
Мурзавецкий. Сама, ма тант; я вам тогда говорил.
Мурзавецкая. Да, может быть, так, мимоходом?
Мурзавецкий. Мимоходом? Так на шею и бросается; уж я ее останавливал, говорил: лесé, нехорошо!
Чугунов. Вот, вот она какая!
Мурзавецкая. Может быть, Аполлон и лжет, а все же хоть что-нибудь есть и правды.
Мурзавецкий. Все правда, ма тант.
Мурзавецкая. Ну, а дальше что?
Мурзавецкий. А дальше – малёр. Мало того, что не пустила, а еще поставила засаду из лакеев. И если бы не мой Тамерлан – ну, адьё, мон плезир! Только бы вы меня и видели, ма тант. Лев, а не собака: того за горло, другого за горло, ну и разбежались, и я жив. Собака – друг. (Свищет.) Тамерлан, иси! Друг единственный![22]
Мурзавецкая. Не надо, не надо, оглушил. Ступай!
Мурзавецкий уходит в переднюю.
Мурзавецкая, Чугунов, потом Павлин.
Мурзавецкая. Что ж это такое, Вукол, а?
Чугунов (нюхая табак). Насмешка.
Мурзавецкая. Над кем?
Чугунов. Над вами, видимое дело.
Мурзавецкая. Отмстить-то ей я отомщу, уж найду случай, не умру без того; да мне бы теперь-то зло сорвать дороже всего.
Чугунов. Надо теперь, что откладывать! Еще забудете, пожалуй.
Мурзавецкая. Не забуду я, милый, не забуду никогда!
Чугунов. Они теперь, чай, смеются с Лыняевым.
Мурзавецкая. Да что ты меня дразнишь-то, сутяга! За тем, что ли, я тебя позвала-то?
Чугунов. Чем я вас дразню? Сами знаете, что смеются.
Мурзавецкая. Молодая бабенка, и ума-то не важного, смеется над нами, как над дураками; а мы с тобой, старые умники, сидим да ничего сделать ей не можем.
Чугунов. Все можно сделать, все.
Мурзавецкая. Да что? Пусть приедет, да прощенья просит, вот что мне нужно!
Чугунов. И это можно.
Мурзавецкая (стуча костылем). Хвастаешь, хвастаешь, приказная крыса!
Чугунов. На коленях будет стоять.
Мурзавецкая. Говорю, не дразни! Костылем ведь тебя!
Чугунов. Спасибо скажете, а не то, что костылем.
Мурзавецкая. Ну, бес воплощенный, что у тебя за каверзы, говори!
Чугунов (вынимая бумагу). А вот покажите-ка ей, пусть посмотрит!
Мурзавецкая (взяв бумагу). Что это? Письмо к Аполлону.
Чугунов. Извольте прочитать.
Мурзавецкая (читает). «Милостивый государь, Аполлон Викторыч! По делам моим с покойным родителем вашим, остался я должен ему в разное время тысяч до тридцати, что вы можете усмотреть из конторских книг и счетов, если таковые сохранились. Но весьма может быть, что, по известной небрежности вашего родителя, в его бумагах не осталось никаких следов моего долга. Я нисколько не желаю скрывать оный и лишать вас удовлетворения, на каковой конец и прилагаю при сем узаконенной формы документ…». Так ты вот что придумал! А про Сибирь-то забыл?
Чугунов. Да что за пропасть! Только и слышу от всех, что Сибирь да Сибирь.
Мурзавецкая. Дела твои, милый, такие; оттого и слышать тебе часто приходится.
Чугунов (вынув из кармана векселя). Вот и векселя!
Мурзавецкая. Готово уж? Нет, Вукол, в тебе дьявол сидит. Как вас, скариотов, земля терпит? А что за книга это у тебя?
Чугунов. Конторская старая; тут и счеты есть. Из кладовой мы ее достали, отсырела она, пятнышками пошла. Векселя у меня в ней всю ночь лежали, да и теперь пусть лежат, да выцветают, а то свежи чернила-то. Да тут им и быть следует! (Берет векселя у Мурзавецкой.) Поглядите, какая чистота-то!
Мурзавецкая. Что глядеть-то, дьявол тебе помогает.
Чугунов. Только это и слышу от вас. (Кладет векселя в книгу и отдает Мурзавецкой.)
Мурзавецкая. Да как же не дьявол! Разве человек сам на такую гадость решится? Да хоть бы и решился, так одному, без дьявола, не суметь.
Чугунов. Думаешь угодить, а вы браните. Вот житье-то мое!
Мурзавецкая. Полно хныкать-то!
Чугунов. Да право! Лучше отдайте, я их уничтожу.
Мурзавецкая. Ну, как не отдать! Говори, крыса, что мне с ними делать-то?
Чугунов. Евлампия Николаевна приедет, вы покажите векселя, да построже обойдитесь. Уплатите, мол, немедленно, а то ко взысканию подам. Ну, уж тут она вся в ваших руках: что хотите, то с ней и делайте.
Мурзавецкая. Ну, да, ну, да! Пугнуть только; а то неужто ж в суд представлять! Ведь они фальшивые. (Кладет книгу на стол.)
Чугунов. А как сделаны-то, загляденье! Эх! Представить бы их завтра к мировому – к вечеру исполнительный лист готов; а то письма пишете, грозите, предупреждаете только. Пожалуй, и доверенность мою уничтожат.
Мурзавецкая. Против своей барыни-то! Хорош управляющий!
Чугунов. Я уж себя обеспечил, на пустошь денег добыл. Что мне ее жалеть-то! Все тридцать тысяч взыскали бы – мне двадцать процентиков.
Мурзавецкая. Да как ты посмел рот-то разинуть! Кому ты говоришь? Благородной даме ты такие подлости предлагаешь! Так бы вот тебя по лысине-то и огрела. Да и стоит. (Прислушиваясь.) Никак кто-то подъехал! Поди закуси что-нибудь! Я тебя после позову.
Чугунов уходит. Входит Павлин.
Павлин. Василий Иваныч Беркутов.
Мурзавецкая. Какой такой Беркутов? Да, да, да, помню. Проси!
Павлин уходит. Входит Беркутов.
Мурзавецкая, Беркутов.
Беркутов. Честь имею представиться! Изволите помнить?
Мурзавецкая. Ну как, батюшка Василий Иваныч, не помнить! Милости прошу садиться!
Беркутов садится.
Давно приехали?
Беркутов. Третьего дня вечером. Извините! Вчера же хотел быть у вас, да очень устал с дороги. Еще в Петербурге поставил для себя долгом по приезде сюда, нимало не откладывая, явиться к вам засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что молва о вашей подвижнической жизни, о ваших благодеяниях достигла уже и до столиц.
Мурзавецкая. Благодарю, батюшка!
Беркутов. Кроме того, мне, как приезжему, любопытно знать житье-бытье в нашей губернии; а от кого же я могу получить более верные сведения и более справедливые отзывы, как не от вас.
Мурзавецкая. Уж кому ж и знать наши дела, как не мне?
Беркутов. Как у нас земство, Меропа Давыдовна?
Мурзавецкая. Ну, что! Через пень колоду валят.
Беркутов. А что же бы к вам за советом?
Мурзавецкая. Все сами умники, поедут они к старухе, как же!
Беркутов. Положим, что между ними есть люди и неглупые, но ведь у вас только могут они занять опытность, знание жизни народной и нужд здешнего края. Нет, если б я стал служить здесь…
Мурзавецкая. А кто ж мешает?
Беркутов. Дела есть неоконченные. Я бы, разумеется, стал баллотироваться на более видные должности.
Мурзавецкая. Да сделайте милость! Вот у нас скоро выборы будут в предводители, в председатели земской управы…
Беркутов. Я ведь только к тому говорю, Меропа Давыдовна, что если бы я служил, я бы без вашего совета ничего не делал.
Мурзавецкая. Послушай-ка, Василий Иваныч, уж извини меня, старуху, баллотируйся!
Беркутов. И своим-то умом Бог не обидел, да с вашими бы советами… да тогда вся губерния была бы у нас с вами в руках.
Мурзавецкая. Говорю тебе, баллотируйся! Чего тебе бояться?
Беркутов. Да мне бояться нечего: я здесь со всеми в ладу. Хоть ребячеств Лыняева и всей их компании я и не одобряю, а все-таки не ссорюсь и с ними.
Мурзавецкая. Именно, ребячества, вот уж верное-то слово ты сказал.
Беркутов. Разумеется, я душою всегда буду с вами, в вашей партии.
Мурзавецкая. Ну, так мы тебя и запишем; значит, нашего полку прибыло.
