Иван Горбунов - Живем в свое удовольствие

Василий Финогеич.

Со мной было. В самой чистый понедельник на Москворецком мосту караул закричал.

Аристарх Захарыч.

После заговенья это со многими.

Слуга.

Гордею приказывали придти: пришел-с. (Гордей входит).

Никон Никоныч.

Милости просим, Гордеюшка. Поднеси ему. Выкушай. За общее мол здоровье. (Слуга наливает рюмку водки и подносит).

Гордей.

Водки я не кушаю-с.

Никон Никоныч.

Ну мадерцы, что ли… (Слуга подносит).

Гордей.

С ярманкой честь имеем проздравить.

Никон Никоныч.

И тебя также, друг сердечный.

Гордей (пьет).

Покорнейше благодарим.

Никон Никоныч.

Дмитрий, перемени посуду.

Василий Финогеич.

Что-то это у тебя глазки-то?

Гордей.

У Семена Ивановича наскрось всю ночь.

Никон Никоныч.

Публика была?

Гордей.

Персюков угощали. Из киятра какой-то песни пел. Семен Иваныч гитару ихнюю сломал, только верешечки остались. Две красненьких отдал, да плису на брюки приказал отрезать, а в Москве, говорит, новую купим. У артельщика опосля гармонию достали: под гармонию-то петь не стал… Семен Иваныч два раза перед ним на коленки становился – не стал.

Василий Финогеич.

Ну, а ты-то, голубчик, выручал ли?

Гордей.

Три песни сделал, да опосля по Кунавину приказали с бубном пройти.

Никон Никоныч.

Все, значит, благородно, ничего такова не было?

Гордей.

Ничего-с. (Ухмыляется). Семена Иваныча опосля в полицию вытребовали.

Аристарх Захарыч.

Значит, загул как быть следует.

Никон Никоныч.

Хорошо!

Аристарх Захарыч.

Битва была?

Гордей.

Битвы чтобы этой безобразной – не было, а только, к примеру, они жида раздавили.

Никон Никоныч.

До смерти?

Гордей.

Нет-с, испуг он только получил, а главное – сорвать захотелось. Играет он, это, примерно, на своих цинбалах, а Семен Иваныч подошел к нему, да были-то немножко…

Никон Никоныч.

Понимаю…

Гордей.

Посклизнулся, да на него и упал. А жид этот самый, что ни на есть дрянной, выскочил на улицу, да на все Кунавино и кричит: «помогите, купец мне кишки выдавил». Мы было за руки его ухватили, а Семен Иваныч: бросьте, говорит, его, потому цена ему – грош.

Назар Артемьич.

Пустите меня, пожалуйста, сделайте милость… невозможно мне!.. Зверь, и тот теперича… тьфу!.. Все нутро выжгло!.. Горит!..

Василий Финогеич.

Погоди, еще не то будет. (Все смеются). Ну-ко, Гордюша, махни! Как бишь ее… (Запевает).

Гордей (с бубном подхватывает).

Василий Финогеич.

Делай!

Гордей.

Назар Артемьич.

Катай!..

Василий Финогеич.

Очуствовался!

Назар Артемьич.

Катай, катай!..

Гордей.

И не сто рублев пропало, И не тысяча его…

Назар Артемьич.

Тьфу!.. Смерть моя!

Василий Финогеич.

Схороним. (Вместе с Гордеем).

Никон Никоныч.

Дмитрий! Цыган сюда, чтобы все… (Слуга уходит).

Василий Финогеич.

Этот бубен кому хошь сердце растопит. Грохни, Гордюша, грохни! (Поют вместе).

Никон Никоныч.

Шш!.. (Останавливаются). Не побрезгуйте. (Все берут стаканы).

Василий Финогеич.

Эх, Гордюша! (Берет его за бороду). Цены ты себе не знаешь!

Николай Герасимыч.

Да. Когда, например, обчество… выпили и, значит, у всех меланхолия, и кто может об эту пору на каком струменте распорядиться – больших денег такой человек стоит.

Василий Финогеич.

Ну-ко, особенную.

Гордей (запевает).

Торжествует вся наша…

(За дверью хохот, входят цыгане).

Василий Финогеич.

А, милые!.. К самому разу!..

Аристарх Захарыч.

А, чавалы!.. Вот теперь пойдет самое настоящее!..

Никон Никоныч.

Дмитрий! (Показывая на стол с закуской). Все сызнова и дверь… чтобы лишний кто не вошел.