М а р ь я. Скорее в петлю…
Л у п а т о в. Вероотступники! Гореть в аду вам! Теперь, звонарь, ты за двоих ответишь!
С ы с о й. Мне ничего не страшно, воевода. На склоне лет сподобился увидеть, как человек, что птица, полетел!
М а р ь я. Переменился ветер!
С ы с о й. Ох, на колокольню прямехонько несет его!..
М а р ь я. Убьется!
С ы с о й. Аль мимо пролетит?!
М а р ь я. Глядеть не можно! (Закрывает лицо руками.)
Х о р
Я — сын земли, дитя планеты малой,
Затерянной в пространстве мировом,
Под бременем веков давно усталой,
Мечтающей бесплодно о ином.
Я — сын земли, где дни и годы — кратки,
Где сладостна зеленая весна,
Где тягостны безумных душ загадки,
Где сны любви баюкает луна.
От протоплазмы до ихтиозавров,
От дикаря, с оружьем из кремня,
До гордых храмов, дремлющих меж лавров,
От первого пророка до меня, —
Мы были узники на шаре скромном,
И сколько раз, в бессчетной смене лет,
Упорный взор земли в просторе темном
Следил с тоской движения планет!
К тем сестрам нашей населенной суши,
К тем дочерям единого отца
Как много раз взносились наши души,
Мечты поэта, думы мудреца!
ЗА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ДО БРАТЬЕВ РАЙТ
Один за другим освещаются титры «Санкт-Петербург» и «1881». Скромно обставленный кабинет. В центре на постаменте большая модель летательного аппарата. Вокруг беспорядок. Е р о ф е е в н а в спешке производит уборку, говоря сама с собой.
Е р о ф е е в н а. Только и прибрать чуть-чуть. Вот только и поспеть, пока дома нет. А то ведь в пыли задохнется голубчик мой. Ох, напасть! Вещички все на месте, как лежали. (Вытирает пыль вокруг модели.) А уж паче эту штуку. Эта ему дороже жизни. Не дай бог что поломать. Пылищи-то! (Неловко задевает тряпкой, рассыпает на пол какие-то металлические предметы.) Ой, беда, беда!
Быстро входит И в а н со шляпой в руках.
И в а н. Нянюшка!
Е р о ф е е в н а. Батюшка! (Садится в страхе на пол.)
И в а н. Опять в небо захотела?
Е р о ф е е в н а. Аль не видишь, на земле я, на земле, батюшка, с твоими-то грехами!
И в а н. Мои грехи тебе не бремя. (Швыряет шляпу в угол, подходит к Ерофеевне и помогает ей подняться.) Сколько раз толковал тебе: не надо ничего в моем кабинете трогать!
Е р о ф е е в н а. Так ведь ты же одичал здесь, как в берлоге…
И в а н. И хорошо!
Е р о ф е е в н а. Уж куды хорошо. Я подберу…
И в а н. Не надо, нянюшка, не надо. (Бережно собирает детали.)
Е р о ф е е в н а (с испугом смотрит на модель). Неужто и впрямь на ладье этой по воздуху летать собрался?
И в а н. Под самые облака, нянюшка, под самые облака вознесусь.
Е р о ф е е в н а (крестится). Ох, грех какой! Да нешто человеческое это дело? Ангел ты, что ли, небесный?
И в а н (хлопочет над моделью, возобновляя работу). Ангел не ангел, а воспарю как орел. А вы с Машенькой снизу глядеть будете да радоваться. Ступай, ступай.
Е р о ф е е в н а (нахмурившись, идет к двери, но останавливается). Иван Сергеевич, батюшка, глупая я старуха, а правду тебе скажу. Антихристово дело ты замыслил, и не приведет оно к добру. Скоро оголодаешь ты со своими крыльями. Уж и лавочник, вишь, отказал. «В долг — говорит, — больше не получите, не дам».
И в а н. Вот он антихрист и есть. (Достает из ящика стола футляр.) Держи.
Е р о ф е е в н а. А чего это, милай?
И в а н. Заложи у ростовщика, да только Марье не сказывай.
Е р о ф е е в н а (пытается открыть футляр). Да что там?
И в а н. Серьги матушкины с бриллиантами. Последнее, что осталось. Ступай.
Е р о ф е е в н а. Ох, горемычный! И что за хворь такая налетела! Будто в малолетство впал. Уж как хорошо-то жили! (Уходит, бережно неся футляр, другой рукой прихватив ведро.)
И в а н (вдруг исступленно). Я верю, потому я прав! Прав тот, кто верит!
Е р о ф е е в н а возвращается.
Е р о ф е е в н а. Там посетитель к тебе.
И в а н. Кто же?
Е р о ф е е в н а. Не назвался. Приятель, говорит, давнишний.
И в а н. Странно. Кто бы это?
Ерофеевна выходит. Появляется С е р г е й П а в л о в и ч.
Сергей Палыч! Ба! Вот уж не чаял!..
С е р г е й П а в л о в и ч. Здравствуй, дружище!
Обнимаются.
Забрался же ты! (Оглядывает комнату.) Не больно шикарно.
И в а н. Это неважно. А важно вот что! (Подводит его к модели.)
С е р г е й П а в л о в и ч. А-а, так это и есть твоя игрушка?
И в а н. Игрушка?
С е р г е й П а в л о в и ч. Зашел в Адмиралтейство, адрес дали, да плохо, говорят, с капитаном первого ранга. Я испугался, не натворил ли чего. А они говорят: в детство, мол, впал. Ушел со службы, в игрушки играет.
И в а н. И эти тоже… Не впал я в детство, Сергей. Голова у тебя светлая, сам посмотри, свихнулся твой друг или нет.
С е р г е й П а в л о в и ч (рассматривая модель). Что за диковина?
И в а н. Великое дело, брат. Скоро эти крылья вознесут друга твоего к облакам.
С е р г е й П а в л о в и ч. Не может быть!
И в а н. Может, Сереженька, очень даже может!
С е р г е й П а в л о в и ч. Слушай, а ты уверен…
И в а н. В чем, дружище?
С е р г е й П а в л о в и ч. Что ты… в здравом уме?
И в а н (смеется). А ты не уверен? Погляди на меня. Похож я на сумасшедшего?
С е р г е й П а в л о в и ч. Чудеса!
И в а н. Чудо это, не пройдет и полвека, станет таким же привычным, как нынче пароход или паровоз.
С е р г е й П а в л о в и ч. То-то, когда в Японию ходили, ты все на чаек смотрел. Вот оно куда тебя привело! Выходит, ты первый из безумцев?
И в а н. Нет, не первый, Сережа, совсем не первый. Порылся я в манускриптах. (Берет со стола тетрадь.) Вот тут, дружище, собрана по крупицам вся история воздухоплавания — и особливо наша, российская!
С е р г е й П а в л о в и ч. А разве таковая имеется?
И в а н. Да какая! Оказывается, еще в девятьсот шестом году Олег, киевский князь, применил атаку с воздуха.
С е р г е й П а в л о в и ч. Это как же?
И в а н. А так. Выпустил огромных воздушных змеев с фигурами всадников из позолоченного пергамента. Когда в небе показались полчища вооруженных людей, враги в страхе открыли ворота.
С е р г е й П а в л о в и ч. Невероятно!
И в а н. А послушай это. (Читает по тетради.) «В шестнадцатом веке смерд Никита, боярского сына холоп, пробовал летать вокруг Александровской слободы, но был обезглавлен, а крылья его сожжены».
С е р г е й П а в л о в и ч. Неужто такое было?
И в а н. Было. А вот скажи-ка, воздушный шар кто изобрел?
С е р г е й П а в л о в и ч. Братья Монгольфье.
И в а н. Ничего подобного. За полвека до них в Рязани. (Читает.) «Подьячий Крякутный сделал шар большой, налил дымом поганым и вонючим, и нечистая сила подняла его выше березы и после ударила о колокольню, но уцепился он за веревку, чем звонят, и тако остался жив. Его хотели закопать живым или сжечь, но он бежал в Москву…»
С е р г е й П а в л о в и ч. Да-а, Россия-матушка!
И в а н. «Россияне когда-нибудь пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величием твердой славы» — так говорил Петр Великий.
С е р г е й П а в л о в и ч (с интересом изучает модель). Да-а!..
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
Входит Е р о ф е е в н а.
Е р о ф е е в н а. Еще гость.
И в а н. Кто?
Е р о ф е е в н а. От начальников. (Шепотом.) Если позовут опять служить, соглашайся, голубчик!
И в а н. Проси.
Ерофеевна выходит.
С е р г е й П а в л о в и ч. Позволь взглянуть на чертежи.
Входит Л у п а т о в в форме морского офицера.
Л у п а т о в. Здравия желаю!
И в а н. Добрый день. (Представляет.) Господин Старков. Господин Лупатов.
