Пельский. Оно отчасти так, да вы сами виноваты. Ваши враги вас бранят, смеются над вашей фамилией, делают из нее каламбуры; а вы не отвечаете им.
Семячко. Я литератор, а не торговка с рынка. Я могу входить в спор литературный, где от столкновения мнений может произойти польза для науки, искусства или словесности, но в торгашнические перебранки, порожаемые спекулятивным взглядом на литературу моих противников, я входить не могу и не намерен.
Пельский. Положим, так, да публика-то на их стороне, она думает, что вы молчите потому, что не имеете ничего сказать в оправдание.
Семячко. Пусть себе думают что хотят. Я для этого не намерен отступать от моих правил и пятнать страницы моей газеты тою ржавчиною литературы, которую желал бы смыть кровью и слезами. Я хочу исполнять свое дело добросовестно и честно. Кто любит то и другое -- тот поймет меня без полемических вылазок.
Слышен звонок.
Вот опять кто-то… Беда мне с посетителями! Вот, кстати, посмотрите, какое уморительное письмо я получил сегодня.
Пельский (читает). "Посылаю к вам мою комедии* для помещения в *** и прошу вас выслать мне за нее к празднику тысячу рублей серебром!" Ого-го! какой хват! Мы целый год тянем лямку, да этак не выписываем. Чудаки! Забились в провинцию и думают, что здесь деньги куры не клюют.
Семячко. Да посмотрите, какая вздорная вещь… Смысла нет. Разоряют меня эти господа… беспрестанно нужно платить за объявление да посылать в почтамт.
Входит Шрейбрун, в нанковом сюртуке, с клеенчатым картузом в руках, и низко кланяется; за ним входит женщина и двое запачканных мальчишек, одетых в курточки.
Шрейбрун (низко кланяясь). Извините, беспокою вас, крайняя нужда, ребятишки плачутся. У меня их, я вам откровенно скажу, не столько, что вы здесь видите… эти побольше, а то есть еще маленькие, которые чуть ходят, и еще самые маленькие, которые совсем ходить не умеют. Всего восемь человек, а девятый… но вы сами видите, в каком положении моя жена… жена, подойди поближе!
Семячко. Что вам угодно?
Шрейбрун. Дед мой был содержателем трактирного заведения в **гофе. Работая усердно и продавая иностранные вина российского производства, он зашиб-таки себе копеечку; в то же время жена его, покойная моя бабушка, скончалась… дед мой… но надо вам прежде сказать, что это была за чудная женщина; наше семейство по справедливости гордится ею. Она, видите ли…
Семячко. Позвольте вам заметить, что я в первый раз вас вижу и лучше бы хотел знать, с кем имею честь говорить.
Шрейбрун. Фон Шрейбрун, внук содержателя трактирного заведения в **гофе.
Семячко. Теперь прошу объяснить причину вашего посещения.
Шрейбрун. Отец мой в малолетстве занимался резанием листов курительного табака и получил от этого необыкновенную страсть к курению. Потом он начал курить водку, и эта страсть имела пагубные последствия: куря табак, он любил запивать его пуншем; для этого ходил в гостиницу, где, скучая пить в бездействии, играл в кости; таким образом, табак был причиною, что он в год прокурил всё свое достояние. За год до этого несчастия я, не ожидая такого оборота дел, женился на прекрасной, но бедной девице -- Каролине Христиане Эрнестине Амалии, которую и теперь обожаю. Каролина! поди поцелуй своего верного мужа.
Каролина подходит и целует его.
Семячко. (Что за комедия!..) Ну-с?
Шрейбрун (со слезами). Добрая она, очень добрая женщина; в ней всё мое утешение. Если вы не женаты, государь мой, выберите себе такую же жену; не будете раскаиваться. Вскоре жена моя подарила мне сынишку, и счастье мое увеличилось. Он весь в меня… Поди сюда, Иозеф, и ты, Иоганн! Обнимите своего несчастного отца.
Дети обнимают его; он плачет.
Добрые, предобрые дети… Дай бог и вам таких.
Семячко. (Я теряю терпение! Если он будет продолжать, он отнимет у меня всё утро, а мне дорога каждая минута.) Что ж дальше?.. Только, сделайте одолжение, сократите ваш рассказ. Я горю нетерпением узнать развязку.
Шрейбрун. Она в высшей степени трагическая. Всё, что осталось после отца… Увы! после него осталось только несколько ящиков сигар и одиннадцать пенковых трубок… Я продал… но ненадолго стало мне выручки. Я разорился и принужден был идти по миру. Я упал на грудь моей Каролины и горько заплакал. (Плачет.) Поди ко мне, добродетельнейшая женщина! Помнишь ли ты этот роковой день?..
Каролина заливается слезами и падает к нему на грудь.
Пельский. (Да, черт возьми! прогоните их.) Семячко. Милостивый государь, извините, если я вам скажу, что мне некогда, и потому прошу вас поскорей объяснить, какое вы имеете дело?
Шрейбрун. Чем шататься по миру, я решился лучше идти в наставники юношества; но… видно, уж такая несчастная участь моя… до сей поры я, немец, не могу добиться учительского места. Вот уж восемь лет живу здесь; шарманка и мое слабое искусство в песнопении доставляли мне пропитание; но, увы! шарманка испортилась, в я с семейством охрип от холода… Жена! дети!.. падайте на колена перед его милостию! Он только может помочь нам.
Каролина и двое детей бросаются на колени.
Обнимайте его колена; называйте благодетелем.
Жена и дети. Благодетель!
Семячко. Да встаньте, ради бога. Что за сцена: вы ценя с ног сшибете.
Шрейбрун. Будьте великодушны… не оставьте обратить взор сострадания на слезы детей и на меня -- представителя благородной фамилии -- внука…
Семячко (вынимает деньги из бумажника). Вот, извольте… сколько могу… двадцать пять рублей…
Шрейбрун. Нет, нет! помилуйте, как можно!
Семячко. Так вот пятьдесят. Только уйдите от меня. Мне некогда, право, некогда.
Шрейбрун. Нет, нет… деньги -- фуй! Как можно! не деньгами вы можете помочь…
Семячко. Чем же? Говорите скорей. (Вот послал бог беду и в какое время!)
Шрейбрун. Изыскивая средства к существованию, я несколько раз подавал прошение о помещении меня на учительское место, о воспитании детей, о денежном вспомоществовании, и на все просьбы мне отказано. Несчастия мои никого не тронули. Милостивый государь, вы так хорошо владеете пером, вы так хорошо пишете комедии; напишите мне прошение: оно всех тронет до слез, надо мною сжалятся. Жена, дети, падайте на колена, целуйте подошву ног вашего благодетеля!
Жена и дети бросаются к ногам Семячко.
Семячко. (Что тут прикажете делать?.. Скажу, что напишу, только бы отделаться.)
Шрейбрун. Будьте благодетель, я стою на краю гибели… поддержите меня…
Похвально, должно и прилично
В беде несчастным помогать;
Ведь вы владеете отлично
Высоким даром убеждать.
Вы тронуть можете словами,
Мне не прожить без вас и дня.
Я на коленях перед вами,
Поставьте на ноги меня!
Семячко. Хорошо; я подумаю о вашей просьбе, наведайтесь ко мне на днях…
Шрейбрун (с радостью). О, как я счастлив! Жена, дети, подите оросите слезами надежды грудь мою!
Всё семейство обнимается.
Прощайте, я оставляю вас, благодетель мой, чтоб увидеть в другой раз вестником нашего спасения. Благодарность моя и нашего семейства… жена, дети! да что ж вы стоите как статуи, благодарите!
Семячко. Не стоит благодарности; до свидания…
Шрейбрун. До радостного свидания.
Уходят, низко кланяясь.
Пельский. Я чуть не лопнул со смеху.
Семячко. Вам смешно, а мне плакать хочется; уж скоро час…
Слышен звонок.
Вот опять кто-то…
Входит Будкин, франт в закрученных усах, раззавитой и раздушенный.
Будкин. Я имею удовольствие видеть господина Се-мячко?
Семячко. Так точно. Что вам угодно?
Будкин. Я так уважаю вас по вашим сочинениям, так восхищаюсь ими… С восторгом узнал я, что вы издаете журнал, и поспешил подписаться… Не позволите ли?..
Семячко. Для этого у меня есть контора, пожалуйте туда.
Будкин. Скажите, а я этого не знал… Но уж всё равно, позвольте у вас… вот деньги. (Кладет на стол,)
Семячко. Уж если вам так хочется, то пожалуйте ваш адрес. (Звонит, лакей входит). Отошли этот адрес и деньги в контору.
Будкин. Надеюсь, что этот случай доставит мне удовольствие иметь вас в числе моих знакомых… Я всегда читаю ваши театральные статьи и ими восхищаюсь… А, кстати, были ли вы в последнем бенефисе? Не правда ли, как хорошо играла Глазкина? Талант, решительный талант… вот вы строги к ней…
Семячко. Что делать, извините, я пишу по убеждению. (Закуривает сигару.)
Будкин. А! вы любитель сигар… Ах, какие я на днях достал сигары! Настоящие гаванские, прямо из Америки… Я по случаю, знаете, через одного посланника…
Семячко. Не американского ли?
Будкин. Да, да, американского! Но это манна, я вам скажу. Окажите дружбу; позвольте поделиться с вами… Я вам сегодня же пришлю одну тысячу…
