Леонид Андреев - Анфиса

Александра Павловна. Ну, как, изменился Федя? Ведь вы его видите постоянно. Если уж она не может на него повлиять, так уж и не знаю, кто. Я раз слушала в щёлочку…

Татаринов (негодующе). В щёлочку!..

Александра Павловна. Ну, да, в щёлочку, как она с ним говорила. Так мне даже жалко стало Федю. Стоит он, бедный мой мальчик, как виноватый, а она ему говорит так резко, решительно, сурово, точно и не женщина совсем, а какой-то судья. (Хватает Татаринова за руки.) Иван Петрович, голубчик, ну, вы друг Феди, ну, скажите же мне, что сделать, чтобы этого не было, не было, никогда не было. (Плачет.)

Татаринов (смущённо). Чего? Я не понимаю.

Александра Павловна. Не понимаете? А скажите, — вот вы всех знаете, — как зовут по имени и отчеству ту особу, у которой вы бываете с Федей?

Татаринов. Не знаю.

Александра Павловна. Лжёте, стыдно! Роза Леопольдовна Беренс, вот как её зовут. Как же вам не стыдно: Федя едет к любовнице, а вы с ним, — что же это такое?

Татаринов (оглядываясь). Бабушка…

Александра Павловна. Ах, оставьте, она ничего слышит.

Татаринов. Но если так, то вот что я вам скажу. Мне нисколько не стыдно, и даже я испытываю противоположные чувства, потому что я езжу за Фёдором Ивановичем, как его верный друг, который поклялся перед его талантом никогда его не оставлять.

Александра Павловна (насмешливо). Это к любовнице-то?

Татаринов (возмущённо). Да разве я для одобрения езжу? Ведь я над ним, как… факельщик сижу. Ведь он, осел, сколько раз выгнать меня хотел. А я разве ушёл? Нет, не ушёл, и не уйду никогда. И буду сидеть перед ним, как воплощённый укор его потерянной совести. Что я ему там говорю? Я ему говорю: Федя, не забудь, что у тебя прекрасная жена и двое маленьких детей. Федя, не забудь, что у тебя талант, для правильного развития которого необходима честная семейная жизнь… Федя…

Александра Павловна. Простите, голубчик, я просто так. Я знаю, что вы его единственный друг.

Татаринов. Я ничего не пью, я вегетарианец, я ненавижу рестораны, я видеть не могу это хамьё во фраках… Как вас зовут? Михаил-с. А по отчеству? Помилуйте-с, какое у нас отчество, мы так. Хороши, а? Ну, а кто же сидит с вашим Федей по целым ночам в кабаке, как не я? Ведь он меня до чахотки доведёт. А тут ещё эта… развратнейшая личность, сплетник и клеветник — Розенталь… И тоже, изволите видеть, называется его другом. И можете представить…

Александра Павловна (нетерпеливо). Голубчик!

Татаринов. Нет, вы можете себе представить: я уж месяц как не подаю ему руки, а позавчера сидим мы в ресторане втроём, я, Федя и этот негодяй, и он заговаривает со мной. Вы понимаете это?

Александра Павловна. Да, да, я знаю, не волнуйтесь. Я знаю, насколько Розенталь вреден для Феди.

Татаринов (успокаиваясь). Вреден! (Вдруг вспоминает.) Позвольте, а откуда вам известно, что я с Федей ездил к этой самой Беренс?

Александра Павловна (смущённо). Мне… кучер Еремей рассказывал.

Татаринов. Вот так Еремей! (Возмущённо.) Да ещё Петрович! Но, по крайней мере, он, этот ваш поверенный в семейных делах, сообщил вам, что уже два месяца, как Федор Иванович не был у Беренс?

Александра Павловна. Да, я знаю: с тех как приехала Анфиса. (Тихо.) Как я счастлива, если б знали!

Татаринов (растроганно). Милая вы моя!

Александра Павловна. Я так измучилась.

Татаринов. Милая вы моя, так успокойте же вашу душеньку, знайте, что уж больше он к этой женщине не поедет — он мне честное слово дал. А вы говорите, зачем езжу? — Высидел-таки его.

Александра Павловна. Да. Он и мне слово дал, только верить-то я боюсь. Как тут поверить, когда кругом такое делается… Вы заметили, что сегодня нет у нас ни Переплетчикова, ни Ставровского, ни Роговича…

Татаринов. Заметил. Как же этого не заметить!

Александра Павловна. Что не приехал сегодня ни Тимофей Андреевич, ни Маслобойников и никто товарищей-адвокатов? Кто у нас сегодня? Шушера какая-то, да ещё помощники Федора Ивановича, да ещё этот Розенталь… О вас я не говорю — вы Федин друг.

Татаринов. Тяжело мне говорить вам, Александра Павловна… но и я сегодня не приехал бы, не поклянись я никогда не оставлять Федора Ивановича.

Александра Павловна (возмущённо). Послушайте, как вы смеете это говорить! Разве Федя нечестный человек, к которому нельзя и в дом прийти? Мне уши прожужжали с этой историей на суде. А я и до сих пор не понимаю, что здесь такого! Сказал он что-то, — но ведь вы же сами находили, что речь его была блестяща.

Татаринов (успокаивая, кладёт свою руку на её). Да, да, милый друг, вы этого не понимаете. Как бы вам это объяснить? Ну, в увлечении защитой, желая во что бы ни было выиграть дело, быть может, сорвать лишний аплодисмент, — Федор Иванович очень любит поклонение, — он позволил себе очень резко, даже грубо и даже совсем непристойно отозваться о потерпевшем, человеке очень несчастном…

Александра Павловна. Правда, что из публики кричали: вон?

Татаринов. Ну, один там крикнул.

Александра Павловна. Мне передавали, что Федя обернулся и так гордо посмотрел на этого, который крикнул.

Татаринов. Ну, уж какая тут гордость — извиниться бы надо, а не гордость! Ну, вот, все товарищи его: Ставровский, Рогович, ну, я и другие — мы и думали как-нибудь уладить дело — все из-за любви к его таланту. Ведь вы представить не можете, какие надежды мы на него возлагали! Но вот тут как раз Федор Иванович и отмочил свою штуку: вместо того, чтобы послушаться нас и публично извиниться перед потерпевшим, он стал в этакую… гордую позу и говорит: «Не оттого ли, господа, вы так накинулись меня, что вам просто — завидно: ведь дело-то я выиграю. Мне надоела ваша опека, господа». Повернулся и вышел. Ну, и дело-то он выиграл, это верно…

Александра Павловна. Он тогда всю ночь по кабинету шагал. И все вздыхал. А потом как ударит кулаком по столу… я за дверью слушала. Господи, что же теперь будет?

Татаринов. Что ж? Будем судить вашего Федю. И должен вам сказать, что я, как член совета, тоже подам голос за осуждение. Нельзя-с!

Александра Павловна. Что же делать, что же делать?

Татаринов (разводя руками). Ну, уж как-нибудь.

Александра Павловна. А позор? Федя этого не переживёт. Вы поглядите, какой он сегодня — на него страшно смотреть. (Улыбается.) Тапёра зачем-то пьяным напоил.

Татаринов (в негодовании). Вот это-то и есть, это-то и скверно. (Передразнивает.) «Тапёра пьяным напоил». Людей не уважает ваш Федя, вот в чем его беда. Чтобы кланялись ему любит, а на тех, кто кланяется, плюёт. А попробуй-ка не поклонись!

Александра Павловна. Вас он уважает.

Татаринов. Я не про себя. Мне до его уважения дела нет, я клятву дал. Пригрезилось ему, что он не адвокат во фраке, как все мы грешные, а завоеватель какой-то, — и он воюет, и он воюет! А с кем? Тапёра пьяным напоил. Черт знает что… Не могу я этого выносить! Опять с ним завтра целый день ругаться буду.

Александра Павловна (устало). Да, да, побраните его. Нездоровится мне, голубчик. Идите себе, а я поваляюсь на бабушкиной постели. (Вдруг смеётся.) Но я счастлива, если б вы знали!

Татаринов. Ничего не понимаю.

Александра Павловна. Ну, идите, идите. (Вдогонку.) И помните, что я самая красивая женщина, а не Анфиса.

Татаринов (глухо, издалека). Нет, Анфиса Павловна.

Уходит. Александра Павловна идёт за ширмы и говорит оттуда. Бабушка перестаёт вязать и внимательно слушает, вытянув шею и руку приставив к уху.

Александра Павловна. Бабушка, ничего, я у тебя на постели полежу? Голова очень кружится. Вот, когда я Верочкой беременна была, так совсем иначе себя чувствовала, а теперь и не знаю, что со мной делается. Второй месяц беременности, а кажется, так уж будто полгода прошло. Не понимает, не понимает, да как же ему понять мою радость? И неужели же, бабушка, есть женщины, которые боятся беременности, родов? — Да ведь это же такое счастье! Анфиса говорит: лучше умру, а опять не забеременею… Да… Не было у неё хорошего мужа, не знает она, что такое хороший муж. Ты слышала, бабушка, он больше к этой мерзавке не ездит, и дурак Татаринов думает, что это от него… Ах, как хорошо, так бы, кажется, и осталась тут лежать. Немножко распустила корсет, а уж и то какое облегчение… Нет, от Анфисы это, от моей милой, благородной, несчастной Анфисы, от моей милой, несчастной сестры, которая сама изведала, что значит мужская измена и женское горе… Ты знаешь, бабушка, эту её историю в Смоленске… с офицером? Федя про неё не знает, одна только я знаю. Ведь это же ужас! Приехала она…