— Зачем же писать о каком-то безответственном работнике, пусть и творческом?
Уважаемые читатели! Позвольте автору оправдаться.
Дореволюционная литература возвела в герои маленького человека. Революция с этим покончила. У нас маленьких людей нет. Остались большие и средние. Взять хотя бы всеобщее среднее образование.
Большие люди сами по себе выдающиеся, и описывать их должны большие, выдающиеся писатели, к каковым автор, даже находясь в хорошем настроении, не решится себя причислять. К тому же большие люди сами о себе прекрасно пишут, чему есть немало известных примеров. Не исключено, что, окрепнув талантом, автор решится…
Но в этот раз, может быть, единственный, позвольте увлечься частным случаем из жизни забывчивого среднего человека, и в согласии с автором внимательно, доброжелательно и непредвзято проследите, как этот забывчивый мучается.
Вдруг чужие муки пойдут вам на пользу? Не лишайте автора уверенности, что, выбрав в герои Ивана Ивановича, он поступает правильно и верно. Тем более что автор вместе с Иваном Ивановичем не теряет надежды на счастливый конец.
Конечно, в здании, отведенном под Общество кинолюбов, парадный подъезд — просто заглядение. Но не все же ходить с парадного подъезда… В наш космический век, чтобы всесторонне изучить предмет, полезно время от времени заглядывать на обратную его сторону.
Даже за Луну уже заглядывали!
К тому же опытные читатели сразу догадались, что ничего подобного с моим героем не случалось, да и случиться не могло… Ведь так не бывает!
…Где вы, Иван Иванович? Вот он, вот он, снова остановил такси и устремился на поиски «Надежды», а именно — поехал в новый микрорайон, надеясь застать дома своего приятеля и коллегу Филимона Ужова, члена художественного совета.
— Нет, вроде бы здесь, — сказал Иван Иванович таксисту.
Машина, подпрыгивая на разбитом асфальте и разбрызгивая грязь, уже второй раз объехала высоченную груду ржавого кровельного железа и остановилась.
Иван Иванович под пристальным наблюдением двух немыслимо древних старушек, выставившихся истуканами на лавочке у подъезда, расплатился с таксистом.
Машина отъехала, а Иван Иванович остался стоять на одной ноге посреди огромной бурой лужи, соображая, в каком направлении безопаснее опустить сухую ногу.
— Ванька, ты? — долетело откуда-то сверху. Иван Иванович задрал голову, потерял равновесие и стал в лужу обеими ногами.
Над ограждением верхнего углового балкона различимо маячила бледная физиономия Филимона Ужова. Даже очень издалека и снизу выразительный ужовский нос выглядел как всегда — длинным и обвисшим.
— Деньги есть? — крикнул Ужов.
— Есть!
— Дуй ко мне!!!
Иван Иванович, подняв пенистую волну, выбрался из лужи и захлюпал ногами мимо истуканов, оставляя мокрый бурый след.
— Опять к Фильке-писателю, — изрекла первая старушка.
— К нему, — подтвердила вторая.
— Ноги вытирай! — пропели старушки дуэтом.
Иван Иванович повозил подошвами по грязным картонным ящикам, расплющенным на кафельном полу, и скрылся в кабине лифта.
Пока лифт, завывая и ознобно трясясь, не спеша тащился кверху, Иван Иванович успел прочесть на стенах кабинки, что «Лида — дура» и рассмотреть выполненный в условной манере портрет какого-то человека в очках и шляпе, обрамленный много раз повторяющимся глаголом «жуй».
Едва Иван Иванович ступил на площадку, как услышал из-за двери глухой голос Ужова:
— Ванька, спаси меня…
— Филимон, что с тобой? — Иван Иванович рванул на себя ручку двери. — Открой, Филимон.
— Не могу, я заперт.
— Как заперт?
— Обыкновенно, на замок. Капитолинка заперла.
Иван Иванович быстро представил себе улыбающийся рот ужовской супруги, розовую улыбку в напомаженных губах и тусклый взор никогда не улыбающихся глаз.
— Случайно заперла?
— Нарочно. У меня вчера был день рождения. Сережка с Иркой были, Фомка, Васька и Жоржетка.
Свой веселый мир Ужов населял на всех уровнях жизни Петьками, Ольками, Костьками и сам себя воспринимал не иначе как Фильку, хотя Фильке этому шел уже шестой десяток. Догадаться, кто из общих знакомых скрывался на сей раз под кличками гостей, Иван Иванович не успел: Ужов перешел к воспоминаниям:
— Выпивки было — залейся. Все выхлебали, сволочи. Утром встаю: головка бо-бо, денежки тю-тю, во рту — наждак, ну, ты сам знаешь…
Иван Иванович ничего этого не знал, но неважно. Он зато знал: Филимон Ужов убежден, что вокруг дико пьют абсолютно все, просто не все еще замечены в этом.
А Ужов продолжал из-за двери:
— Портки спрятала и, главное, дверь на ключе. Она недавно замок здоровенный врезала, Капитолинка…
Ужов за дверью задышал как штангист, идущий на побитие рекорда.
— Ванька… умираю…
— Не умрешь.
— Умру.
Помолчали.
— Я дверь ломать не буду, — твердо заявил Иван Иванович. — У меня и так неприятности: сценарий украли.
— Иди ты… со своим сценарием, — глухо заскулил Ужов. — Другой напишешь. У тебя почти на глазах друг умирает, вот это — неприятности…
Ужов чихнул и затих.
— Филимон!
Тишина.
— Филимон!!!! — в паническом испуге заорал Иван Иванович.
— Ааа.
— Как тебе помочь?
— Спустись на первый этаж, третья квартира. Спроси Витьку-слесаря. Скажи: Филька умирает. Он — хороший мужик, поймет.
Иван Иванович спустился вниз и позвонил в квартиру № 3. За дверью зашлепали шаги и раздраженный женский голос спросил:
— Чего надо?
— Можно Виктора, слесаря? — вежливо обратился Иван Иванович к дверной клеенчатой обивке.
— Нету его. Во дворе посмотрите.
Иван Иванович вышел во двор.
— Идет, — сказала старушка, завидев Ивана Ивановича.
— Вы не подскажете, где найти слесаря Виктора? — обратился к ним Иван Иванович.
Старушки сдвинулись теснее, крепко сомкнули полые свои рты и стали глядеть куда-то вдаль. По выражению их глаз было понятно, что вдали они наблюдают что-то крайне возмутительное.
В глубине двора, возле мусорных бачков стоял приземистый мужчина с бумажным кульком в руках. У его ног в кружок расселись штук восемь тощих кошек. Мужчина поминутно заглядывал в кулек и, соблюдая одному ему известную очередность, наделял кошек пищей.
— Ванька, вон он с кошками! — закричал сверху Ужов.
Иван Иванович направился к мусорным бачкам и остановился за пределами кошачьего круга.
— Кранов, говорю вам, в настоящее время нет! — неожиданно обрушился на Ивана Ивановича мужчина с кульком. И быстрым взглядом оценив действие таких своих слов, уже миролюбиво заключил:
— И прокладок тоже нет.
— Мне… — сказал Иван Иванович, — я… — и доверительно сообщил в порядке информации: — Филька умирает.
Мужчина бросил кулек на землю и, перешагнув через сбившихся в кучу кошек, подошел к Ивану Ивановичу вплотную. Посверлив Ивана Ивановича бирюзовыми глазками, строго спросил:
— Чтой-то с ним?
Иван Иванович доложил обстановку. Витька-слесарь, выслушав безвыходные обстоятельства Ужова, дал такое заключение:
— Фильку жалко. Хороший мужик. Но я замка не трону. Ведь если что, Капитолина его меня за хобот и в конверт. Пускай мучается. — И вперевалку зашагал к дому. Иван Иванович поплелся за ним.
— Витька! — заголосил Ужов с балкона.
— Чего орешь? — еще громче Ужова отозвался Витька. — Неудобно!
— Плевать я хотел! Тут все свои…
— Жалко мужика, — обернувшись, бросил слесарь Ивану Ивановичу и скрылся в подъезде.
Иван Иванович снова поднялся к ужовской двери.
— Не может он, Капитолины боится.
— Хрен с ним! Что-нибудь придумаем.
— Филимон, — Иван Иванович поцарапался в дверь. — Знаешь, я начисто забыл, что писал в сценарии. Ты не помнишь? Ну тот, который мы обсуждали на худсовете, не помнишь?
— Не помню. Я свои-то теперь не все помню.
— Плохо дело, — сказал Иван Иванович. — Не знаю, что и придумать.
— Придумал! — крикнул Ужов из-за двери. — Тут рядом кафе «Незабудка». Как выйдешь из подъезда, направо, за угол дома. Направо и по мощеной дорожке шагов триста. Слушаешь?
Иван Иванович кивнул.
— Ванька, ты здесь?
— Да.
— Возьмешь за стойкой бутылку портвейна и попросишь трубочку коктейльную. Слышишь?
— Слышу. Зачем трубочку?
— Чудак! Вставим в замочную скважину. Понял?
— Понял…
— Иди, Ванька.
Иван Иванович пошел.
— Ванька! — позвал Ужов из-за двери.
— Что, Филимон?
— Я на тебя надеюсь, Ванька.
Когда Иван Иванович заворачивая за угол дома, Ужов, перевесившись с балкона, кричал:
