Ш п о н ь к а (плюет в сердцах). Действительно, он всегда брал… и хорошую настойку… Ох-ох-ох! Довольно, кончилось! (Садится за стол, задумывается.) И отчего это на свете неприятности происходят? Живут люди тихо да мирно… так нет! Обидит тебя кто-то, оскорбит… подымет бучу. Ну есть ли где-нибудь такая губерния, где бы люди друг друга не обижали? Черта с два, должно быть! (Нюхает.) То есть до чего же горилки хочется! (Сплевывает.) Сидел бы я дома или у него… да по чарке, по второй… Тьфу! Даже слюнки потекли, черт побери! Ох, правду говорят: худой мир лучше доброй ссоры! (Загрустив, напевает.)
Прескверная печаль меня иссушила,
Она меня, молодого, вовсе с ног свалила.
Однако же сей печали я не поддаюся,
А наведаюсь к шинкарке — горилки напьюся.
Шинкарочка ты моя, налей меду и вина,
Чтоб душа моя исполнилась веселия до дна!
(Задумывается.)
Ш п о н ь к а и С т е п а н.
С т е п а н (украдкой пробирается в дверь). Там у Панаса ось обломалась, так я оставил Потапа возле бочки, — пускай помогает… А сам будто бы за осью, да сюда! Они там до утра провозятся, а мы здесь наедине с кралей, может быть, до чего-нибудь и договоримся. (Оглядывается.) Тут кто-то есть?! Черт бы его побрал! Да еще, кажется, пан из нашего села… Еще наговорит жинке… Пожалуй, лучше ему не попадаться. Полезу-ка я на печь да рядном прикроюсь… (Потихоньку взбирается на лежанку и укрывается рядном.)
Ш п о н ь к а и Г о р п и н а.
Ш п о н ь к а (услышал, что Горпина стукнула дверью). Это ты, милая? Ну, что?
Г о р п и н а. Ни капельки ни у кого нет, говорят; ну, да муж мой вот-вот должен вернуться. Обождите уж.
Ш п о н ь к а. Ай-ай-ай! Если бы ты только знала, перепелочка, как выпить хочется! (Прислушивается.) Тсс! Не Панас ли это едет? (Потирает руки.) Вот кстати!
Г о р п и н а (смотрит в окно). Нет, это лошади, а не волы…
Слышен г о л о с: «Дай лошадям остыть, а тогда пои!»
Это пан Шило!
Ш п о н ь к а. Кто? Он? (Бегает по хате и поглядывает то в окно, то в дверь.) А? Вот это так!.. Куда же мне деваться? (Кричит.) Гаврило! Гаврило! Запрягай лошадь!!
Г о р п и н а. Куда же вы, батюшка! Что с вами? Зачем бежать? Да и сани сломаны.
Ш п о н ь к а (кричит). Не хочу я с этим иродом, христопродавцем встречаться! (Пытается натянуть сапог и скачет по хате.) Гаврило! Надень сапог! Вишь, подлецы! Когда нужно, так и не налезают. Где мой кожух? (Схватывает его и надевает навыворот.) Где же шапка, господи!
Г о р п и н а. Успокойтесь! Что вы, право?
Ш п о н ь к а. Ох, беда! Идет уже! (Не разглядев, схватывает очипок, надевает на голову и бежит к двери.)
Т е ж е и Ш и л о с А н д р и е м; за ними Г а в р и л о. Шило входит, одетый в теплую бекешу, в смушковой шапке и рукавицах; за ним
Андрий с палкой. Шпонька наталкивается на Шило.
Ш и л о. Это что за привидение? Свят, свят, свят!
Г ор п и н а (хохочет). Да это пан!..
А н д р и й (также смеется). Кумедия!
Ш п о н ь к а. Каторжники! (В смущении отходит в сторону и садится, отвернувшись, в конце стола.)
Ш и л о (Горпине). Здравствуй, рыбка моя, здравствуй! Что это у тебя, ряженые, что ли? Ведь еще как будто филипповка?
Г о р п и н а (смеется). Да это в шутку… (Шепчет что-то ему на ухо.)
Ш и л о. Странно! Баб в шапках видал, а мужика в очипке еще не случалось…
Ш п о н ь к а (в сердцах срывает очипок с головы бросает его). Вас это не касается!
Ш и л о. Кто это там отзывается? (Горпине.) Откуда у вас такой медведь завелся? Смотрите!
Ш п о н ь к а (бросается к Гавриле, сбрасывает кожух ему на руки). Посмеетесь вы на суде!.. Все продам, а в Сибирь упеку!
Ш и л о. Ох-ох-ох! Как страшно! Это — их благородие, дворянин!
Ш п о н ь к а (вскакивает). Дворянин! Да-с, дворянин! А вы кто?
Г о р п и н а. Да будет вам!
Ш и л о. И то правда! Ну его! (Андрию.) Принеси-ка мне трубку! Да, смотри, чубук продуй! Я ведь знаю тебя: так с сеном и подашь. Потянешь, а в глотку тебе черт знает какая мерзость лезет…
А н д р и й. Да я всегда продуваю. (Уходит.)
Ш и л о. «Продуваю»! Смотри, слюней не напусти!
Г о р п и н а (Шило). Как вас бог бережет, ваша милость?
Ш и л о. Пока что бережет, милая, только вот кадило купить нужно.
Г о р п и н а. Зачем?
Ш и л о (кивает в сторону Шпоньки). Чтобы чертей обкуривать.
Ш п о н ь к а (в сторону). Сам черт!
Г о р п и н а. Шутите!
Ш и л о. Нет, не шучу… Развелись у нас такие, что со своим дворянством, как дурень с писаной торбой, носятся. Держись пристойно, и тебя уважать станут, а это самое дворянство — все равно что кнут веревочный.
Ш п о н ь к а (в сторону). Твое дворянство действительно таково и есть!
Г о р п и н а (тихо). Зачем вам эта ссора? Помирились бы лучше.
Ш и л о (так же). Не потакать же ему? Пускай носа не задирает! (Андрию, который принес трубку, кисет и кремень.) Подбрось лошадям сена, да мерку овса у хозяйки возьми.
А н д р и й уходит.
А мне, рыбка, принеси сейчас миску сметаны да творогу положи свежего, потому что от голода в дрожь бросает.
Г о р п и н а. Хорошо, хорошо, я сейчас. (Кокетливо.) Да помиритесь же, а я вас за это поцелую.
Ш и л о. Ого! Давай задаток!
Г о р п и н а (выбегая). Нет, потом расплачусь.
Ш и л о, Ш п о н ь к а и С т е п а н на печи.
Ш и л о (смотрит и дует в чубук). Продуть разве?.. Хрипит что-то. (Усиленно продувает.)
Ш п о н ь к а (в сторону). Вот дует! И не лопнет!
Ш и л о (выбивает трубку о сапог). А может быть, сперва голубушки отведать? Не разбилась ли? (Вынимает бутылку и любуется ею.) Нет, цела! Эх, хороша старочка-настоечка, даже губы слипаются… Ну-ка, голубушка, радость моя, заворожи мое горе! (Наливает чарку и смотрит на свет.) Вишь, даже покраснела и пахнет, словно душу к себе притягивает…
Ш п о н ь к а (исподтишка поглядывает на бутылку и вдруг отворачивается). Чтоб тебе брюхо перетянуло!
С т е п а н (высовывает голову из-под рядна). Черт побери, а вкусная, должно быть! (Сплевывает.)
Ш и л о (поднимает чарку). Ну-с, чарочка-черепушка, пьет сидорова душка. (Кивает на Шпоньку.) Пускай врагу нашему икнется, как собака с цепи сорвется!
Ш п о н ь к а. Пускай тебе икнется, ирод!
Ш и л о (выпивает и ставит чарку на стол). Кха!.. Хороша… Словно пощекотала в желудке… Недаром — голубушка…
Ш п о н ь к а (украдкой посматривает и снова отворачивается). Носится, дьявол, со своей настойкой. Все нутро выворачивает… Ох, пропаду!
Ш и л о. Кто пьет, тот хвалит, а кто не пьет — того давит.
Ш п о н ь к а. Ну куда мне от этого разбойника деваться? Напролом лезет… (Снова хочет надеть сапог, но тот не налезает.) А тут еще сапог не налезает, хоть разорви его!
Ш и л о. Вот бы теперь и сметанки… Впрочем, по первой не закусывают. (Наливает.) А по второй выпьет и ленивый, — были бы только водка да пиво! (Подымает чарку.) Пускай же наши дворяне будут трезвы, не пьяны, а нам, беднякам, только бы добраться к своим пуховикам…
Ш п о н ь к а. Кто может выдержать такую муку?!
Ш и л о. Настоящая желудочная, как масло! (Ставит чарку на стол.)
С т е п а н (сплевывает). Ей-ей, все кишки вытянет! Хоть бы скорее отправлялся дальше, — чего доброго, всю ночь здесь с чаркой целоваться станет, тогда и мое дело плохо обернется…
Г о л о с А н д р и я (со двора). Не подходи к нашим лошадям!
Г о л о с Г а в р и л а. А ты к нашим саням не подходи!
Г о л о с А н д р и я. Так они же только курям под насест годны!
Шило громко хохочет.
Ш п о н ь к а (стучит кулаком по столу). Хутор продам, всего лишусь, а засужу обоих вас, разбойников, в цепи закую!
Ш и л о (свистит). Фью-фью!
Т е ж е и Г а в р и л о.
Г а в р и л о (вбегает). Этот висельник, пан, вконец разломал наши сани!
Ш п о н ь к а (вскакивает). Бей его в мою голову!
Г а в р и л о. Да еще говорит: пешком пойдете, потому что привыкли…
Ш п о н ь к а (озверев). Ага! Значит, по приказу этого душегуба моему званию наносится такое бесчестие? (Хватает топор.) Бери топор, руби их сани!
