Музыканты произносят «Бог воскрес!», и наступает тишина.
Грек. Они будут орать «Бог воскрес!» по всем улицам города. Они могут заставить своего бога жить и умирать ради их удовольствия, но почему они замолчали? Они молча танцуют и подходят все ближе и ближе, используя какой-то вид древнего шага, непохожий на тот, что я видел в Александрии. Они уже почти под окном.
Иудей. Они вернулись, чтобы осмеять нас, потому что их бог воскресает каждый год, тогда как наш умер навсегда.
Грек. Как они вращают своими раскрашенными глазами, по мере того как танец набирает темп! Они под окном. Почему все они вдруг замерли? Почему все их невидящие глаза остановились на этом доме? Разве в нем есть что-нибудь особенное?
Иудей. Кто-то вошел в комнату. Грек. Где?
Иудей. Не знаю, но мне показалось, что я слышал шаги.
Грек. Я знал, что он придет.
Иудей. Здесь никого нет. Я запер дверь на лестницу.
Грек. Занавеска шевелится.
Иудей. Нет, все тихо, к тому же за ней нет ничего, кроме глухой стены.
Грек. Смотрите! Смотрите!
Иудей. Да, она начинает шевелиться. (По ходу действия в ужасе отступает в левую часть сцены.)
Грек. Кто-то прошел сквозь нее.
Фигура Христа в узнаваемой, но стилизованной маске проходит сквозь занавес. Сириец медленно раздвигает занавес, который отделяет внутреннюю комнату, где находятся апостолы. Трое молодых мужчин слева от сцены, фигура Христа — позади справа.
Иудей. Это призрак нашего учителя. Почему вы испугались? Он был распят и похоронен, но это была лишь видимость, и теперь он снова среди нас. Иудей становится на колени. Это только призрак, не имеющий ни плоти, ни крови. Я знаю правду, и мне не страшно. Посмотрите, я сейчас дотронусь до него. Быть может, он тверд, как статуя, — я слышал об этом, — а может быть, моя рука пройдет сквозь него, но у него нет ни плоти, ни крови. (Медленно подходит к фигуре Христа и протягивает к нему руку.) Его сердце бьется! Сердце призрака бьется! (Пронзительно кричит.)
Фигура Христа пересекает сцену и входит во внутреннюю комнату.
Сириец. Он стоит посреди них. Некоторые из них испуганы. Он смотрит на Петра, Иакова и Иоанна и улыбается. Он раскрывает одежду и показывает им огромную рану. Фома прикасается к ней рукой. Он прикладывает руку к сердцу.
Грек. О, Афины, Александрия и Рим! Явилось нечто, что разрушит вас. Сердце призрака бьется. Человек начал умирать. Твои слова, наконец, ясны, о, Гераклит! Бог и человек умирают жизнью друг друга и живут смертью друг друга[11].
Музыканты встают; один или несколько поют следующую песню. Если представление проходит в комнате или студии, они разворачивают и сворачивают занавес, как в моих танцевальных пьесах; если в театре «Никак», они задвигают занавес просцениума.
Страдая за людей, явился он,
Чтоб не был разум пламенный развеян,
И родил! гь бунтарство галилеян,
Сгорел в огне великом Вавилон,
Окутав мысль безмерной темнотой.
Но кровь Христа весь стоицизм Платона,
Все строгости дорийского закона —
Все сделала нелепою тщетой.
Что чтил когда-то, все теряешь ты,
И удержать распад не в нашей власти,
Так плавится в горниле страсти,
В работе блекнут мастера мечты;
Шагать устал солдат — его шатает,
Герольда истощает бравый крик,
В огонь, чтобы развеять тьму на миг,
Живое сердце человек бросает[12].
Конец
Речь идет о четырех пьесах, написанных под влиянием эстетики японского театра Но. (Здесь и далее — примеч Лр.)
Здесь: дева Афина. Согласно варианту древнегреческого мифа, которым воспользовался Йейтс, после того как Дионис был растерзан Титанами, Афина принесла его сердце Зевсу, который, мстя Титанам, съел сердце и вновь зачал Диониса со смертной Семелой. На символическом сопоставлении Диониса и Астреи с Христом и девой Марией строится вступительная песнь хора и вся драма в целом.
Здесь Йейтс подчеркивает цикличность исторических событий. Окончание одного цикла и начало следующего увязываются поэтом с мифологическим архетипом смерти-возрождения.
Падение Римской империи и рождение христианства увязываются друг с другом как завершение одного исторического цикла и начало следующего.
Взгляд Грека на природу Христа близок монофизитству (от греч. monos — один и physis — природа), возникшему в Византии в пятом веке. Основателем монофизитства считается константинопольский архимандрит Евтихий, который учил, что Христу присуща только одна природа — божественная, а не две — божественная и человеческая, как утверждали представители официальной церковной ортодоксии.
Это мнение Иудея восходит к арианству, раннехристианской ереси, названной по имени александрийского пресвитера Ария (256–336 гг.). Согласно его учению, Христос, хотя и был совершенным человеком, все же не был Сыном Божиим. Он — Сын Божий «не по существу, а по благодати». Вечным в Троице оказывался только Бог-отец, Сын (Логос) — Его творением, который, в свою очередь, порождает святого духа.
Взгляд Грека на природу Христа близок монофизитству (от греч. monos — один и physis — природа), возникшему в Византии в пятом веке. Основателем монофизитства считается константинопольский архимандрит Евтихий, который учил, что Христу присуща только одна природа — божественная, а не две — божественная и человеческая, как утверждали представители официальной церковной ортодоксии.
Это мнение Иудея восходит к арианству, раннехристианской ереси, названной по имени александрийского пресвитера Ария (256–336 гг.). Согласно его учению, Христос, хотя и был совершенным человеком, все же не был Сыном Божиим. Он — Сын Божий «не по существу, а по благодати». Вечным в Троице оказывался только Бог-отец, Сын (Логос) — Его творением, который, в свою очередь, порождает святого духа.
Мне самому не дает покоя одна шокирующая мысль, засевшая у меня в голове.
Астрея — в греческой мифологии дочь Зевса и Фемиды, богиня справедливости в Золотом веке. Испорченность людских нравов заставила Астрею покинуть Землю и вознестись на небо. Йейтс вслед за христианами отождествляет Астрею с Девой Марией, но ее уходу-возвращению придает мифологический смысл циклического повторения.
Лукреций (ок. 99–55 до н. э.) — римский поэт и философ, продолжатель Эпикура, автор философской поэмы «О природе вещей» (De return natura). Лукреций, как и Эпикур, отвергал божественное управление миром. По его мнению, боги, состоящие из тончайших атомов, пребывают в междумировых пространствах в состоянии блаженного покоя и не оказывают влияния ни на природу, ни на человека.
Гераклит Эфесский (ок. 520 — ок. 460 до н. э.) учил, что попарно сопряженные противоположности образуют некие единства, главное содержание которых — тождество самих этих противоположностей. Жизнь природы — непрерывный процесс циклического движения, в котором всякое свойство переходит в свою противоположность в результате «войны», которую Гераклит считал «отцом всего».
Начальная и заключительная песни хора были впервые опубликованы Йейтсом отдельно от основного текста пьесы в 1927 году. Здесь они даны в переводе Л. Володарской.
